тя-ля-па-тя жареными пончиками!
И Серега вспомнил, засмеялся — лет двадцать пять назад мы присягали на правду этой чепухой. Я хотел его вывести из стресса, немного разрядить, развеселить — ему сейчас наверняка очень тяжело. Он ведь там, на мостовой в Теплом Стане, шагнув с тротуара, сделал очень трудный, жизнераздельный шаг. Про него, ненормального, наверняка в служебных аттестациях кадровики пишут — «лично честен»…
— Так вот, сообщаю вам, Лена, что учеником в средней школе этот красавец был вполне убогим. И помогал ему наш общий друг, наоборот, очень талантливый, тогда он был гордостью школы и звали его Хитрый Пес. Сейчас он выбился в большие люди, заведует огромным зверинцем… При правильном вашем поведении я вас с ним познакомлю как-нибудь.
— Спасибо большое! — радостно согласилась Лена. — Мечтаю заглянуть в зверинец…
— Ну, однажды бьется Хитрый Пес с бедным Серегой час, другой, растолковывает какое-то уравнение или теорему, а может быть, закон природы… Мне это, честно говоря, все едино — бим-бом, не упомню сейчас…
— Я догадываюсь, — поддакнула Лена.
— Не берет Серега объяснение в ум, не врубается, о постороннем мечтает, и наконец завизжал от отчаяния Хитрый Пес: «Как же можно быть таким тупым кретином! Как это можно не понимать?» А Серега ему мягко так, спокойно, ласково говорит: «Не злись, Саня! Я не кретин, честное слово! Просто у меня совсем другой ум»…
— Изумительно! — захохотала Лена. — Я то же самое говорю! Но один вопрос покоя не дает — что во время этих занятий делал Кот Бойко?
— Я? Как что? Лежал на тахте и смотрел иллюстрации в «Гинекологии» Штеккеля…
По плечам, по затылку Сереги я видел, что он уже отошел немного, расслабился. Мы, наверное, проехали километра два, от Востряковского кладбища до Минского мотеля, когда он обернулся и спросил:
— Ты к чему эту историю вспомнил?
— Ни к чему! Просто так! К слову пришлось! — заверил я, а потом все-таки сказал: — Спасибо великому духу Цакуге-дзену за то, что у тебя, Серега, другой ум…
— Уймитесь, мужики! — вмешалась Лена. — А то я от умиления зарыдаю, слезы застят мне глаза, и я совершу наезд…
Молодец, кремневая девка! Как говорят лошадники — напор класс бьет! Генерация Некст!
— Да мы уж спозаранку на «Бетимпекс» наехали, — заметил я.
На подъезде к Ленинградскому шоссе Серега сказал Лене:
— Здесь не съезжай, до следующего поворота гони. На Левобережную…
— Зачем? Здесь же быстрее?
— Делай, что я тебе говорю! — коротко и хлестко сказал Серега. — Минуешь Ленинградку, сразу перестраивайся в правый ряд.
Чего-то он там хитрое, непонятное кумекал своим другим умом. Из бортового кармана на двери достал трофейные пистолеты и черный пластиковый мешок, свалил в него громыхнувшие пушки. Взял сумку Лены, вытащил из нее никелированный браунинг-автомат -дорогую вещичку, и тоже бросил в мешок.
— Сережа, ты что? — ахнула Лена.
Я своего другана знаю лучше — помалкивал. Слава Богу, ему не пришло в голову открыть мой чемодан.
Машина въехала на широкий многополосный мост через Москву-реку. Виды отсюда — волшебные. Яхты плавают. Песок на пляжах призывает. Красота!
— Притормози, пожалуйста, на середине, — попросил Серега.
Лена оглянулась, за нами было пусто, в соседних рядах — ближе к осевой — телепалось несколько попутных машин. Джип остановился, Серега выскочил на бордюр, на ходу завязывая горловину мешка, нагнулся через балюстраду и кинул в водяную бездну роскошный арсенал, тысяч на пять хорошего товара в пучину булькнуло. Осмотрелся на мосту, прыжком вернулся на сиденье, хлопнул дверцей:
— Теперь помчались… Съедешь на Левобережную, через Химки-Ховрино выскочишь на Водный стадион…
— Хорошо, — сказала Лена, но голосок ее, тон не предвещали ничего хорошего. И не утерпела, добавила:
— Хорошо было бы тебя вслед за мешком скинуть…
— Послушай меня, — предложил ей Сергей, и это была не любовная просьба, а жесткий приказ. — Запомни, как Бог свят — кто бы и когда бы тебя ни спросил, что ты делала сегодня ночью, отвечать будешь одно: около полуночи, точнее не помнишь, ты вместе со своим отцом покинула празднество у Серебровского и ночевала под родительским кровом. Поговори с отцом и втолкуй ему это твердо. Никогда и ни с кем ни в какой Теплый Стан не ездила и не знаешь, где он находится. На любой вопрос, который тебе не понравится или покажется затруднительным, отвечай — не помню! Не помню, не видела, не знаю… Поняла?
— Не помню! Не помню, не видела, не знаю! — бойко отрапортовала барышня.
Серега покачал головой:
— Не остроумничай, остроумица моя, девица Остроумова…
Потом мы приехали к ней домой, Лена упорхнула в душ, Серега отправился на кухню варить кофе, а Лора наконец оттаяла совсем и несокрушимо мягко сообщила мне:
— Кот, любимый, я уезжаю.
— Куда? — не смог я подключиться. — Когда?
— Сегодня. Я тебе говорила… ты, наверное, не помнишь… у меня друзья живут в деревне…
— В глуши, в Саратове?… — задохнулся я.
— Под Брянском. Я бывала у них…
— Лора, там же необитаемая жизнь! Ты уверена, что из нас выйдут Робинзоны Крузы? Томом Крузом я еще могу попробовать! А Робинзоном — ну ни за что! Ну просто никогда!
— Кот, ты не понял меня… Я одна поеду.
— Яблочко мое, ты боишься?
— Нет, Кот, уже не боюсь… Но сейчас я тебе не помощник, не подруга. Гиря на ногах, камень на шее… Я не хочу, чтобы ты вспоминал меня с досадой. Я хочу, чтобы ты вспоминал обо мне с радостью…
Вошел Серега с кофейником, и я сразу запросил его:
— Слушай, командир, Лора хочет свалить в деревню… Это же дичь!…
— Где деревня? Далеко? — деловито осведомился Серега, разливая по чашкам кофе.
— В Брянской области, недалеко от Жиздры, — сказала Лора. — Там у меня друзья фермерствуют в выморочной деревне…
Не очень долго раздумывал мой друган, поведал с солдатской искренностью:
— Лора, вам, пока суд да дело, все равно возвращаться домой нельзя. Лена соберет для вас необходимые на первое время вещички. Сегодня же надо ехать! — отрубил Серега, как судебный исполнитель.
Я еще только возбух, чтобы сказать пару ласковых, а Серега развернулся на каблуках и уперся в меня свирепо:
— Лучше помолчи! Лора дело говорит. Мы не контролируем ситуацию, мы бежим и прячемся. И не выеживайся! Попробуй понять, что Серебровский — это не наш бывший дружок Хитрый Пес. Это совсем другой, неизвестный нам человек… — Он постоял, подумал, будто вспоминал что-то, а потом медленно проговорил:
— И, если хочешь, можешь меня не уважать… Но я часто, со стыдом и болью, ловлю себя на том, что боюсь его…
Я подошел, обнял его за плечи, спросил растерянно:
— Верный Конь, он что, сломал тебя?
А Серега покачал головой:
— Дело не во мне. Он и такие, как он, сломали мир…
