теплоходом «Тайвань Сан», который направляется из Сфакса в Ботафого с грузом листьев альфа. Пришлось сдаться. Одного только не пойму: Морд ведь упился почти насмерть, на врачебное свидетельство не мог рассчитывать. Как же он ухитрился стать капитаном такого большого судна?
— Сунь пятьсот долларов надлежащему врачу в Монровии, получишь справку, что у тебя деревянная нога и стеклянный глаз, — сказал Мартин Бек. — Меня другое удивляет: что Морд сам до этого раньше не додумался.
— Сам, — хитро заметил Рад. — Значит, это ты…
Мартин Бек кивнул.
— А еще, — продолжал Рад, — меня удивили кое-какие детали следствия, если ты не обидишься. Так, рассказывали, будто убийца, как-его-там, умер от инфаркта, когда за ним пришла полиция.
— В самом деле?
— Инфаркт просто так не бывает, — сказал Рад. — Мне пришлось потом говорить с его врачом в Треллеборге, и я узнал, что у него был порок сердца. Ему запретили курить, пить кофе, ходить по крутым лестницам, волноваться. Запретили даже…
Вошла Рея, и Рад осекся.
— Что ему запретили? — спросила она.
Рад объяснил, что.
— Бедняжка, — сказала Рея и снова вышла на кухню.
— И еще одна деталь, — продолжал Рад. — Когда угнали его машину, дверца была незаперта и двери гаража распахнуты настежь. Почему? Да потому, что он сам хотел, чтобы ее украли, понимал, что она может стать уликой в деле Сигбрит Морд. До убийства он всегда запирал гараж. Небось, если бы не его мерзкая баба, не стал бы даже заявлять об угоне.
— Тебе только в группе расследования убийств работать, — сказал Мартин Бек.
— Кому? Мне? Ты спятил? Честное слово, больше никогда не буду задумываться о таких вещах.
— Кто там сказал «мерзкая баба»? — крикнула Рея из кухни.
— Надеюсь, она не «красный чулок», — произнес Рад вполголоса.
— Нет, она не феминистка, — ответил Мартин Бек. — Хотя иногда надевает красные чулки.
— Это я сказал! — крикнул Рад.
— Ладно, — отозвалась Рея, — лишь бы не про меня. Кушать подано. Марш на кухню, пока не остыло.
Рея любила готовить, особенно для себя и ценителей вкусной еды. И не переносила таких гостей, которые глотают все подряд без разбору и без комментариев.
Инспектор полиции из Андерслёва был идеальным гостем. Сам отменный кулинар, он тщательно все дегустировал, прежде чем высказаться. И каждое его высказывание было весьма похвальным.
Когда они через час с небольшим сажали Рада в такси на набережной, его лицо более, чем когда- либо, отвечало фамилии.
В пятницу двадцать второго ноября Херрготт Рад снова стоял на посту на Свеавеген, напротив библиотеки. Проезжая с кортежем мимо него, Мартин Бек помахал рукой, и Гюнвальд Ларссон кисло заметил:
— Приветствуешь своего зверобоя?
Мартин Бек кивнул.
Накануне они с Гюнвальдом Ларссоном бросили жребий, кому идти вечером на прием, и раз в жизни Mapтину Беку повезло, благодаря чему и Херрготт Рад смог вкусно пообедать.
Прием в «Сталльместарегорден» прошел довольно уныло, хотя и сенатор, и временно исполняющий обязанности главы правительства старались вести себя как ни в чем не бывало. Оба в своих официальных речах упомянули о «трагическом эпизоде», но тем и ограничились, больше напирали на обычные политические фразы насчет дружбы, миролюбия, равноправия и взаимного уважения.
Гюнвальд Ларссон даже заподозрил, что речи писал для них один и тот же человек.
Мёллерова ближняя охрана в этот день не оставила ни одной лазейки, и члены спецотряда не показывались. Большинство из них дежурили на участках, другим предоставили отгул. Только Рикард Улльхольм честно трудился — во всяком случае, он сам так считал. Сидя дома на кухне, он писал и остался вполне доволен, настрочив в общей сложности одиннадцать заявлений на имя парламентского комиссара. В большинстве заявлений он ограничился обвинениями в нерадивости, непригодности и коммунизме, но в доносе на Мартина Бека пошел дальше, указав, что лично подвергся оскорблению с его стороны. Рикард Улльхольм дослужился до инспектора и в качестве такового не мог мириться с тем, чтобы ему говорили «что ты тут разорался». В каком бы чине ни был говоривший.
Гюнвальд Ларссон весь вечер томился скукой и только однажды открыл рот. А именно, глядя на оттопыренный под мышкой пиджак Каменного Лица, он обратился к Эрику Мёллеру, который в эту минуту случайно тоже оказался в гардеробе:
— Как получилось, что этот тип расхаживает с оружием в чужой стране?
— Специальное разрешение.
— Специальное разрешение? И кто же его выдал?
— Кто выдал, того уже нет в живых, — невозмутимо ответил Мёллер.
Шеф сепо удалился, и Гюнвальд Ларссон погрузился в размышления. Не очень разбираясь в юридических тонкостях, он спрашивал себя, можно ли вообще, а если да, то насколько долго можно считать имеющими силу разрешения покойников на противозаконные действия. Он так и не пришел ни к какому выводу, и вскоре поймал себя на чувстве жалости к человеку с каменным лицом.
Паршивая работенка, говорил себе Гюнвальд Ларссон. Особенно, когда ты вынужден ходить с незажженной сигарой в зубах.
Улыбка сенатора отдавала грустью, как и все мероприятие в целом, и прием кончился довольно рано.
Несмотря на это, Гюнвальд Ларссон добрался домой в Болльмуру только в половине второго. Принял душ, надел чистую пижаму, лег, прочел полстраницы своего любимого Ю. Региса и уснул.
Сенатор к этому времени спал уже полтора часа под надежной сенью посольства. Каменное Лицо тоже отдыхал после трудового дня, аккуратно разместив на тумбочке сигару, кольт и банку пива.
На другое утро оживленно обсуждался вопрос, отменит король завтрак или нет. Он вполне мог бы это сделать, сославшись на вчерашние события и на то обстоятельство, что сам только что вернулся из официального визита в Финляндию.
Но двор молчал, и оперативной группе пришлось проводить в жизнь весь комплекс мероприятий, предусмотренных для данного случая. Как и сказал адъютант, король не боялся. Он вышел в дворцовый сад и лично встретил сенатора.
Видимо, между двором и посольством США происходили какие-то переговоры, ибо на сей раз Каменное Лицо остался сидеть в бронированном лимузине, каковой — после того как сенатор благополучно поднялся по столь уязвимой с точки зрения безопасности лестнице — занял место на стоянке при дворце. Проходя мимо машины, Мартин Бек увидел сквозь голубоватое стекло, как телохранитель отложил свою сигару и достал откуда-то банку чешского пива и коробку, в которой явно содержались бутерброды.
Сверх этой детали не произошло ничего непредвиденного. Завтрак был личным делом короля; что при этом говорилось или делалось, посторонних не касалось. И если телохранителю пришлось ограничиться скудной трапезой в автомобиле, это объяснялось очень просто: король не пожелал сидеть за одним столом с вооруженными людьми. Надо сказать, что Мартин Бек вполне его понимал.
Демонстрантов перед дворцом было куда меньше, чем ожидалось, и, когда король появился в саду, возгласы «Хотим видеть нашего короля!» вполне уравновешивали крики «Янки, убирайся домой!»
Фактор времени играл важную роль для полиции, особенно для Гюнвальда Ларссона, который вместе с начальником охраны порядка командовал мобильными отрядами периферийной охраны. Гюнвальд Ларссон то и дело поглядывал на свой хронометр и с некоторым удивлением констатировал, что все идет как по писаному. Высокопоставленные официальные лица и политические деятели, как правило, отличаются пунктуальностью, и ни монарх, ни сенатор не нарушили расписание даже на минуту. Сенатор
