бутерброд. Или тебе что-нибудь посытнее хочется?
— Неплохо бы.
— Возьмем в магазине. Ты готов?
— Готов.
Что-то еще беспокоило Фольке Бенгтссона. Он сказал:
— А с яйцами как же?
— И это тоже беру на себя, — ответил Херрготт Рад. И добавил со смехом: — Честное слово.
— Ну и хорошо, — сказал Бенгтссон. — Хороший ты человек, Херрготт.
Судя по лицу Рада, он был приятно удивлен.
— Стараюсь.
На Фольке Бенгтссона нашла какая-то апатия.
Он запер наружную дверь и отдал ключ Раду.
— Пусть у тебя побудет. На случай, если дело затянется. И не забудь рыбок.
Рад сунул ключ в карман.
Уже стемнело, и в полицейскую машину они садились под огнем фотовспышек. По пути в поселок ничего не было сказано.
Рад зашел в кафе рядом с лавкой, взял кофе и горячие булочки. Сам он, как всегда, пил чай.
Колльберг был занят своей шахматной задачей.
Мартин Бек тоже молчал. Им навязали ситуацию, которая их ничуть не устраивала. И свобода выбирать подход к делу стала резко ограничена.
Рад подвинул задержанному кофе и сказал:
— Угощайся, Фольке. Здесь ты можешь еще считать себя свободным человеком. — Усмехнувшись, он продолжал: — Относительно, разумеется. Если попробуешь бежать, нам придется помешать этому.
Колльберг крякнул. Он слишком хорошо помнил случай, когда Бенгтссон пытался бежать. Тогда именно Леннарту Колльбергу, бывшему десантнику, пришлось помешать этому и сломать Фольке руку.
Зазвонил телефон. Рад взял трубку.
— Нет, никто ни в чем не сознавался. Да, мы задержали одного человека. Это все, что я могу сказать.
Он положил трубку, поглядел на свои карманные часы.
— У нас мало времени, Фольке, — сказал он. — Если ты знаешь что-нибудь о Сигбрит Морд, лучше докладывай сейчас. Чтобы не осложнять всю волынку.
— Так ведь я ничего не знаю, — ответил Фольке Бенгтссон.
X
Когда Мартин Бек и Колльберг рано утром в четверг вышли из гостиницы, их не подстерегали никакие бдительные репортеры. Воздух был сырой и холодный, булыжник на площади еще поблескивал инеем.
Они сели в машину Колльберга и поехали в сторону Думме. Рад дал им ключ от дома Сигбрит Морд.
После правого поворота, проезжая мимо дома Фольке Бенгтссона, они увидели, что туда уже прибыл технический автобус треллеборгской полиции. Должно быть, он только что явился, задние двери были открыты, и двое в резиновых сапогах и серо-голубых комбинезонах выгружали ломы и лопаты.
Третий стоял на дворе и чесал в затылке, изучая обстановку.
Еще двести метров, и Колльберг притормозил. Мартин Бек вышел и открыл ворота на участок Сигбрит Морд.
Прежде чем входить в дом, они осмотрели участок. Затем Мартин Бек и Колльберг вернулись к главному входу. Осматривая комнату, Мартин Бек понял, что подразумевал Бертиль Морд, говоря о тщеславии своей жены.
Тот, кто обставлял гостиную, думал не об удобстве, а о престиже. На полу — ковры, люстра — из хрусталя; кушетка обтянута бордовым плюшем; темный овальный столик перед кушеткой отделан благородным полированным деревом.
На стенах несколько небольших картин, писанных маслом, два фарфоровых блюда с ручной росписью, большое зеркало в широкой резной раме.
За стеклянными дверцами шкафа красного дерева стояли безделушки и сувениры, очевидно, привезенные Бертилем Мордом из многочисленных рейсов.
Потом Мартин Бек прошел в маленькую комнатку с окном, обращенным в сад позади дома. Судя по всему, именно здесь Сигбрит Морд проводила свободные вечера.
В одном углу стоял телевизор, перед ним разместились удобное кресло, столик с пепельницей, журналами и латунной папиросницей. На полке у стены стояли книги: десятка три дешевых изданий, десяток популярных брошюр, библия.
Спальня была такая же аккуратная, как и остальные комнаты. На туалетном столике — богатый набор всевозможных бутылочек, тюбиков, баночек. Видимо, Сигбрит Морд немало занималась своей внешностью, об этом красноречиво говорил внушительный запас косметики. В шкатулке из красной кожи лежало множество браслетов, колец, брошей, серег и амулетов. На деревянных крючках возле зеркала висели цепочки, бусы, ожерелья — дешевая бижутерия.
Мартин Бек заглянул в стенной шкаф, набитый платьями, блузками, юбками, костюмами; некоторые из них висели в полиэтиленовых мешках для защиты от пыли.
Под одеждой выстроились в ряд туфли. На полке вверху лежала черная меховая шапочка, яркая летняя шляпка, стояла коробка из-под обуви.
Мартин Бек взял коробку, развязал крепкий шпагат и поднял крышку. Коробка была плотно набита письмами и открытками. Он поглядел на почтовые штемпели. Все в хронологическом порядке. Все четырнадцать лет супружества и плаваний Бертиль Морд слал письма домой.
Мартин Бек не стал читать, к тому же почерк был весьма неразборчивым. Он снова обвязал коробку шпагатом и отправил на полку.
Послышались тяжелые шаги Колльберга. Поднявшись из подвала, он отыскал Мартина Бека и доложил:
— Там почти одно старье. Инструмент, старый велосипед, тачка и все такое прочее. — Колльберг пошел в ванную.
Мартин Бек услышал, как он открыл шкафчик над умывальником.
— Чертова уйма косметики, папильоток и прочей дряни, — сообщил Колльберг. — Но никаких пилюль, никаких лекарств. Только аспирин и сода. Странно. Большинство людей в наше время держат дома снотворные или успокоительные снадобья.
Мартин Бек подошел к тумбочке и заглянул в верхнее отделение.
И здесь не было лекарств, зато он нашел среди прочего записную книжку. Он стал ее просматривать. Преобладали заметки для памяти; вроде: парикмахерская, стирка, зубной врач. Последняя запись от 16 октября — машину на профилактику. Сверх того только маленькие крестики и периодически повторяющаяся буква К.
Мартин Бек изучал страницу за страницей. В январе и феврале каждый четверг был помечен буквой К. В марте тоже. Но во второй неделе марта — еще и пятница, а в последней неделе — среда и четверг. В апреле один четверг был пропущен, в мае тоже, зато буква К фигурировала три субботы подряд. Июнь — июль ни одной К; в августе — три-четыре на неделе. В сентябре и октябре — опять одни четверги, вплоть до одиннадцатого октября.
Мартин Бек задумчиво сунул в карман записную книжку и продолжал изучение тумбочки. Под баночкой ночного крема лежали сложенные пополам квитанции и неоплаченные счета с недавними числами.
Две бумажки в самом низу были совсем иного рода. Два коротких письма или просто записки.
