Написаны от руки на тонкой голубой бумаге в линейку.
Первая записка:
«Дорогая, не жди меня. Брат Сисси приезжает, мне придется быть дома. Если смогу, позвоню попозже. Целую, Кай».
Мартин Бек прочел эти строки два раза. Почерк уверенный, четкий, буквы чуть наклонные, почти печатные.
Он взял вторую записку.
«Любимая Сигге! Если можешь, прости. Я был не в себе и наговорил глупостей. Приезжай в четверг, постараюсь загладить свою вину. Скучаю. Люблю. Кай».
Захватив обе записки, Мартин Бек пошел к Колльбергу.
— Очевидно, любовные записочки.
Колльберг прочел.
— Похоже на то. Может, она с этим Каем и махнула куда-нибудь.
Мартин Бек протянул ему записную книжку.
Колльберг присвистнул:
— Возлюбленный со склонностью к регулярному образу жизни. Интересно, почему именно четверг?
— Может быть, у него такая работа, что он свободен только по четвергам, — предположил Мартин Бек.
— Скажем, каждый четверг развозит пиво по пивнушкам. Или что-нибудь в этом роде, — сказал Колльберг.
— Странно, что Херрготт об этом не знал.
Мартин Бек подошел к столику со швейной машиной, взял из ящика конверт, засунул в него обе записки и записную книжку и убрал в задний карман.
— Ты закончил осмотр? — спросил он.
Колльберг обвел комнату взглядом.
— Да, пожалуй. Ничего особенного. Налоговые и прочие квитанции, метрическое свидетельство, обычные письма и так далее.
Он привел секретер в порядок.
— Пошли?
Выехав на дорогу, они увидели целую шеренгу машин возле участка Фольке Бенгтссона. Половина десятого; очевидно, репортеры уже проснулись.
Колльберг прибавил скорость и мимо журналистов выехал на шоссе. Они успели заметить, что на огороженном веревками дворе появилось еще несколько полицейских машин.
По пути в Андерслёв оба долго молчали.
Наконец Мартин Бек заговорил:
— В записке сказано «приезжай»… Выходит, они встречались не у нее?
— Спросим Херрготта, — сказал Колльберг с надеждой в голосе. — Может, он что-нибудь знает.
Херрготт Рад был весьма удивлен находкой Мартина Бека.
Он не знал никакого Кая.
В Андерслёве никто не носил имени Кай. Впрочем, один был — ему недавно исполнилось семь лет, он только что в школу пошел.
И, насколько было известно Раду, Сигбрит по четвергам работала вечером в кондитерской в Треллеборге.
После вечерней работы она обычно возвращалась домой не раньше одиннадцати.
— Он ее называет Сигге, — продолжал Рад. — Никогда не слышал, чтобы ее так называли. Сигге… Ребячество какое-то. К тому же имя-то мужское, к такой женщине, как Сигбрит, совершенно не подходит.
Он почесал в затылке, глядя на голубые бумажки. Потом тихо рассмеялся.
— Вдруг она укатила куда-нибудь со своим возлюбленным? А они там весь участок перекопают, придется Фольке картофель сажать.
XI
Дул слабый южный ветерок, и вода залива была зеркально гладкая, но вдали от берега по поверхности озера пробегали быстрые морщинистые тени.
Одиннадцатое ноября, воскресенье, небо чистое, голубое, ни облачка. На часах половина второго, солнце будет пригревать еще часа два, прежде чем сумерки и вечерняя прохлада возьмут верх.
Вдоль юго-западного берега шла группа людей. Шесть женщин, пятеро мужчин и двое мальчишек лет восьми-десяти. У всех брюки были заправлены в резиновые сапоги; на спине у большинства рюкзаки или ранцы. Потом они свернули на тропу и пошли вдоль ограды из гнилых жердей и ржавой колючей проволоки. За оградой простиралось поле под паром. К полю примыкали густые посадки ели. Туда туристы пришли через четверть часа.
По другую сторону ельника туристы стали присматривать удобное место для привала. На солнечной прогалине между штабелем буковых бревен и буреломом они сбросили рюкзаки и ранцы.
Вскоре разгорелся костер. Туристы расположились вокруг него. Появились термосы, бутерброды, фляги, но трапеза не мешала оживленной беседе. Говорили о том, о сем, царила веселая, непринужденная атмосфера.
В группе нашелся досужий грибник: он пошел к ельнику попытать счастья. В кармане штормовки уже лежало несколько горстей лисичек. Неподалеку от опушки он высмотрел нечто похожее на большой прекрасный опенок и стал протискиваться между елками. Двумя руками отгибая в сторону еловые лапы, он старался не потерять из виду гриб.
Вдруг он наступил на клок сочного мха, и правая нога почти по колено погрузилась в топь.
«Странно, — подумал он. — Откуда в ельнике топь?»
Он вытащил из жижи правую ногу, чуть не оставшись без сапога, потом оттолкнулся левой и прыжком выбрался на твердую почву.
Забыв про опенок, он обернулся и увидел заполняемый черной грязью след от своих ног.
Потом заметил, как что-то медленно всплывает над илом, между мхом и еловыми лапами, примерно в метре от того места, где стояла его левая нога.
Он застыл, соображая, что бы это могло быть.
Выше, выше… Какая-то доля секунды, и он понял наконец, что видит человеческую руку.
Тут он закричал.
XII
В понедельник двенадцатого ноября все переменилось. Сигбрит Морд уже не числилась пропавшей. Она нашлась — изрядно изуродованный труп. Все знали, где она: там, где ее, по мнению многих, и следовало искать — по ту сторону жизни.
Фольке Бенгтссону предъявили ордер на арест. Он ни в чем не сознавался, но его поведение и расплывчатые показания производили не лучшее впечатление, хотя его адвокат оспорил ордер. Это был скорее пустой жест, нежели серьезное заявление.
И ведь адвокат был неплохой, хотя профессия и наложила на него свой отпечаток. В Швеции редко считаются с мнением адвокатов. Случается, члены суда дописывают приговор, не ожидая конца защитительной речи. Оттого-то у многих защитников такой унылый вид.
Мартин Бек даже повидался с адвокатом, и они обменялись несколькими репликами. Не очень
