— Как ее звали? — спросил Колльберг.
— Не знаю. Черт возьми, как я могу это знать?
— Разве ты не спросил ее об этом? — сказал Мартин Бек.
— Наверное, спросил. Об этом человек всегда спрашивает, разве не так?
— А ты бы не мог это вспомнить? — сказал Колльберг. — Подумай.
Мартин Бек и Колльберг внимательно наблюдали видимые признаки того, что Гюнвальд Ларссон интенсивно думает. Он нахмурил светлые брови так, что над светло-синими глазами образовался мощный валик. Кроме того, он сильно покраснел и выглядел так, словно его что-то угнетает. Через минуту он произнес:
— Нет, не могу вспомнить. Фру… в общем, фру Икс, Игрек.
— Может, ты записал это куда-нибудь? — спросил Мартин Бек. — Ты ведь всегда все записываешь.
Гюнвальд Ларссон бросил на него яростный взгляд.
— Ага, — сказал он, — но только я не храню свои записи. Да и зачем, ведь ничего не случилось. Просто позвонила какая-то сумасшедшая баба. Почему я должен это помнить?
Колльберг вздохнул.
— Ладно, — сказал он. — Что дальше?
— Когда придет Меландер? — спросил Мартин Бек.
— Думаю, в три. Он дежурил ночью.
— В таком случае позвони ему и попроси, чтобы он пришел немедленно, — сказал Мартин Бек. — Выспаться он сможет когда-нибудь в другой раз.
XXIII
Когда Колльберг позвонил Меландеру, тот действительно спал в своей квартире на углу Нормеларстранд и Полхемсгатан. Он мгновенно оделся, преодолел короткое расстояние до Кунгсхольмсгатан на собственном автомобиле и через четверть часа уже был в кабинете, где все трое ждали его.
Телефонный разговор он помнил, и когда они прослушали конец магнитофонной записи допроса Рольфа Эверта Лундгрена, подтвердил, что версия Мартина Бека относительно описания верна. Потом он попросил принести кофе и медленно, тщательно начал набивать трубку.
Он закурил, удобно откинулся на стуле и сказал:
— Значит, ты думаешь, что здесь может быть какая-то связь?
— Это всего лишь предчувствие, — ответил Мартин Бек. — Мой вклад в конкурс составителей загадок.
— Возможно, в этом что-то есть, — кивнул Меландер. — А что тебе требуется от меня?
— Чтобы ты воспользовался вычислительной машиной, которую тебе поставили вместо мозга, — сказал Колльберг.
— Попытайся вспомнить, что говорил и делал Гюнвальд, когда в тот раз разговаривал по телефону, — сказал Мартин Бек.
— Это было в тот день, когда пришел Леннарт? — спросил Меландер. — Секундочку, в таком случае это было второго июня. Я сидел в соседнем кабинете, а когда пришел Леннарт, я перебрался сюда.
— Совершенно верно, — сказал Мартин Бек. — А я в тот день уехал в Муталу. По пути на вокзал я заскочил сюда, потому что хотел расспросить о том перекупщике.
— Да, о Ларссоне. Он тогда уже умер.
Меландер принял позу, которую Колльберг называл позой мыслителя. Он откинулся на стуле, оперся на спинку, скрестил ноги и вытянул их вперед во всю длину. Мартин Бек, как обычно, стоял, опершись одной рукой на металлический шкафчик.
— Ты помнишь, Гюнвальд записал куда-нибудь ее имя? — спросил Мартин Бек.
— Думаю, что да. Помню, он держал авторучку. Да, наверняка он это записал.
— Ты помнишь, он спрашивал, где она живет?
— Нет, думаю, он не спрашивал об этом. Но, возможно, она еще раньше сказала ему имя и адрес одновременно.
Мартин Бек вопросительно посмотрел на Гюнвальда Ларссона, однако тот только пожал плечами.
— Я точно никакого адреса не помню, — заявил он.
— Потом разговор зашел о каком-то морже, — сказал Меландер.
— Ага, это факт, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Я подумал, что она говорит «морж», что на балконе стоит морж. Она объяснила мне, что речь идет не о морже, а о мужчине, и я, естественно, решил, что этот мужчина стоит у нее на балконе, раз уж она звонит в полицию.
— А потом ты потребовал, чтобы она описала этого мужчину, и я отчетливо помню, как ты что-то записывал, когда повторял вслед за ней то, что она говорила.
— Ну хорошо, — сказал Гюнвальд Ларссон, — но если я что-то записывал, то я записывал вот в этот блокнот, а когда потом оказалось, что тут не понадобится принимать никакие меры, я вырвал этот лист из блокнота и выбросил.
Мартин Бек закурил сигарету, подошел к письменному столу, положил спичку в пепельницу Меландера и вернулся на свое место у шкафчика.
— Да, к сожалению, так оно, вероятно, и было, — сказал он, — Фредрик, продолжай.
— Ты понял, что этот мужчина стоит на своем собственном балконе только тогда, когда она описала его тебе, верно?
— Ага, — подтвердил Гюнвальд Ларссон. — И я подумал, что у этой бабы с головой что-то не в порядке.
— Потом ты у нее спросил, как она может знать, что у этого мужчины светло-синие глаза, если он стоит на балконе на противоположной стороне улицы.
— И она мне на это ответила, что смотрит на него в бинокль.
Меландер с изумлением взглянул на него.
— В бинокль? — переспросил он. — Черт возьми, ничего себе.
— Вот именно. А я ее спросил, беспокоит ли ее каким-то образом этот человек, и она ответила, что нет. Просто он там все время стоит, и это ей вроде бы кажется пугающим. По крайней мере, она так говорила.
— Очевидно, он стоял там и ночью, — сказал Меландер.
— Ага, по крайней мере, она так утверждала.
— А ты ее спросил, куда он смотрит, и она ответила: на улицу. На автомобили и играющих детей. А потом ты ее спросил, не считает ли она, что ты должен послать туда полицейских собак.
Гюнвальд Ларссон посмотрел на Мартина Бека и раздраженно произнес:
— Ну да, потому что Мартин стоял здесь передо мной и излагал мне какую-то ерунду про собак. Что мне якобы представляется прекрасная возможность послать туда этих моих бестий.
Мартин Бек и Колльберг посмотрели друг на друга, но ничего не сказали.
— Ну, — заключил Меландер, — по-моему, это все. Женщина посчитала, что ты хамишь ей, и положила трубку. А я вернулся к себе в соседний кабинет.
Мартин Бек вздохнул.
— Из этого много не выжмешь. Практически установлено лишь то, что эти два описания совпадают.
— И все равно странно, что кто-то простаивает дни и ночи на балконе, — медленно сказал Колльберг. — Впрочем, это, наверное, пенсионер и ему скучно.
— Да нет, — возразил Гюнвальд Ларссон. — Тут что-то не так. Я припоминаю, как она сказала: «Причем это молодой человек… ему наверняка не больше сорока. И похоже на то, что у него нет другого
