мстительно-насмешливым тоном человека, который трубит о тяготах жизни, о промахах и обидах лишь для того, чтобы, неожиданно сбросив личину юродивого самоуничижения и озлобленности, вдруг гордо, не отказывая себе в шуточках и веселом балагурстве, заявить, что, несмотря ни на что, такого, как он, больше не сыщешь, что по-своему он счастлив, что ему есть в чем позавидовать, что он заранее лучше всех, добрее всех, отзывчивее, чище, лучше, прекраснее. И что терпит он неудачу за неудачей лишь потому, что его наивная доброта, его миролюбивое смирение, приходящее часто в противоречие с алканием правды и справедливости, его мучительно прекрасное бескорыстие наталкиваются на вражду, кривду, мерзкие амбиции, агрессию, хитрость, подлость и извращенность других людей.
— Ты пытаешься оправдаться за то, что не смог поймать того парня? — проницательно спросила Милославская, чем вызвала бурю неудовольствия.
Руденко не любил быть разгаданным, но, с другой стороны, ему нравилось разговаривать с умным человеком, быть понятым до глубины, хотя это понимание почти всегда вызывало в нем неловкость и досаду, словно интуиция собеседника раздевала его донага. Вообще лейтенант был ходячим клубком противоречий, смутно сознавая, что эта запутанная душевная жизнь как раз и составляет его достоинство как уникальной, самоценной личности.
— Это не твоя вина, — продолжала Яна. — Он от нас не уйдет, — закончила она на мажорной ноте.
— Знаю, — нетерпеливо сказал Руденко, — только вот время… Последовал горький вздох.
— А ты вообще-то как у мэрии оказалась?
— Черт за ногу дернул! — засмеялась Яна. — Видение, Сеня, видение…
— Хорошая отговорка! — усмехнулся Три Семерки.
— Это не отговорка, — Яна закурила, — это озарение. Мне явилась скульптурная композиция, вернее, некоторые ее фрагменты. А потом я увидела эту лепнину над мэрией, гляжу, что-то знакомое, сложила два и два, сопоставила недостающие части изображения с имевшимися в памяти и — о чудо! — поняла, что разгадка недалеко.
— Завидую я тебе, — судорожно рассмеялся Руденко, — смотришь эти самые видения, будто киношку, а денежки идут.
— Что же ты тогда так за меня волнуешься, если, по-твоему, все так тихо-гладко? — с вызовом посмотрела на лейтенанта Яна.
— Ты бы мне о своих видениях докладывала, а сама дома бы сидела, — придумал Руденко.
— А ты бы на нехватку времени ссылался и вообще отмахивался от них, как черт от ладана, так? — с упреком сказала Яна.
— Ну уж не такой я невежа, каким ты меня представляешь! — набычился Три Семерки.
— Ты не невежа, ты — жалкий продукт атеистического и грубо материалистического воспитания эпохи строительства коммунизма, — ввинтила Яна.
— Эк загнула! — воскликнул Руденко. — Ладно, оставим прения. У меня ведь для тебя сообщение есть.
— Что ж ты с него не начал?
— Начать-то можно так себе, а вот кончить… — пошловато пошутил Три Семерки.
— Слушаю, Сеня, — холодно одернула его Яна.
— Этого Икара доморощенного, ну, вылетевшего из окна в больнице, родственники опознали. Я у него дома с ребятами побывал. Нашли конвертик такой один маленький, интересненький, а там “зелень” все, “зелень”…
— Не тяни!
— Доллары, — с видимым удовольствием медленно проговорил Руденко, — взяли на экспертизу.
— Плата за работу, которую тот не сделал, — резюмировала Яна.
— Ага, — Руденко стал похож на сытого, мурлыкающего кота, — кто-то, видать, его нанял.
— Тот, кто убил Санталова, очевидно, — предположила Милославская. — Но тогда напрашивается вопрос: почему не сам?
— Вот именно, — горячо поддержал Яну в ее сомнениях Три Семерки. — Я его матери фото жены Санталова и Парамоновой показывал. Нет, говорит, по крайней мере, дома ее сын с этими бабами не встречался. Навел справки об этом горе-рецидивисте, Могутине Александре.., чудная фамилия… Могутин.., не смог, Могутин, — принялся ощупывать слова и свивать их в ленту каламбура Руденко, — нигде не работает, хрен знает чем занимается. Не жнет, не пашет. Вот, наверное, и решил подзаработать.
— На конвертик-то дашь посмотреть? — с провокационно-насмешливым видом спросила Яна, зная, каким будет ответ.
— Пока не могу — над ним люди работают. Что ж, Яна Борисовна, по-моему, вырисовывается вполне отчетливая картина, — напыжился Руденко.
— Не вижу, Семен Семеныч, — в шутливой манере возразила Милославская, — ничего, кроме того, что преступник не один. Панину-то двое пленяли.
— Синдикат какой-то, — натянуто рассмеялся Руденко.
— Думаю, с покушениями на меня не покончено, — Яна приспустила стекло и выбросила окурок наружу, — и это хорошо. Печально и хорошо… Только не надо за мной следить! Ты можешь все испортить!
Руденко остановил машину возле ее дома, с грустным упреком посмотрел на Яну и не дал никаких обещаний.
На следующий день Яна запланировала поход в мэрию. Она чувствовала, что недалека от разгадки, нужно только найти кое-какие недостающие детали, чтобы открылась полная картина преступления. И ей казалось, что эти детали она должна раскопать именно там. С утра хорошо думалось, и, пока Милославская добиралась до центра, где находилась мэрия, она пыталась соединить разрозненные кусочки фактов и догадок в цельное полотно. Но несмотря на то, что Яна выспалась и прекрасно себя чувствовала, во всяком случае, физически, что-то не складывалось, и она, отбросив мысли об убийствах и покушениях, просто наслаждалась хорошей погодой.
Около десяти часов она уже входила в здание, над парадной дверью которого парило странное трио, давшее ей определенное направление в расследовании. Дежурный сменился. Яна выложила паспорт, сказав, что пришла в жилищно-коммунальный отдел. Ее фамилию внесли в регистрационный журнал и разрешили пройти.
Яна поднялась на второй этаж по широкой, застеленной ковровой дорожкой лестнице и, спросив у вышедшего из ближайшего кабинета чиновника, где располагается жилищно-коммунальный отдел, пошла по коридору. Здесь царила сосредоточенная тишина, отличающая внутреннее пространство правительственных зданий. Двери кабинетов были плотно закрыты, стены радовали взгляд новой отделкой, все было чинно, достойно, солидно и.., скучно.
Найдя дверь с нужной табличкой, Яна деликатно постучалась.
— Да-да, — услышала она приглушенный женский голос, — войдите.
Яна на всякий случай достала из колоды каргу “Внушение” и переложила ее в другой карман. Потом толкнула дверь и очутилась в огромной, заставленной столами комнате, совершенно безликой, но светлой и свежеотремонтированной. За столами перед компьютерами сидели четыре женщины разных возрастов. Несмотря на то что у троих из них были посетители, все они обратили взоры к Яне. В их глазах повис один и тот же вопрос: кто она и что ей нужно?
Вообще-то Яна не любила, как раньше их называли, присутственные места, эту чопорную чинность серых, похожих друг на друга чиновников, но при желании умела абстрагироваться и чувствовать себя вполне комфортно в любых ситуациях. Поэтому, нацепив на лицо маску наивного добродушия, она шагнула вперед и остановилась возле женщины, у стола которой стоял свободный стул. Это была пухленькая блондинка Яниного возраста с короткой стрижкой, открывавшей уши с золотыми серьгами.
— Здравствуйте, — мило улыбнулась Яна и представилась.
— Ирина Вячеславовна, — произнесла в ответ женщина, явно не привыкшая, что просители так начинают разговор. — Вы по какому вопросу?
