ежели по одному и без спеху. …И не только на мостик. Слева, у камня красного, что лбом в речку влез, - лодки. Дивные лодки! Не из досок, из целых стволов дубовых вытесаны. Говорят, делали такие на Крите еще при Миносах. Откуда же путь держат эти усатые?
– Вот чего, люди добрые, прохожие! - внезапно нахмурился секирщик. - Мы ванаке хеттийскому не слуги. И иным прочим - не слуги. Земля эта уже наша! И река наша. Так что поворачивайте-ка восвояси!
Я чуть не присвистнул. Вот это да! Приплыли, переправу перехватили, Царство Хеттийское чуть не пополам перерезали.
Кто же это?
– Так дело обычное, - пожал плечами Эвриал Трезенский. - Была ваша, стала наша!
Не принял шутки усач, еще пуще брови сдвинул. Дернул рукой Фоас-курет - к дротику поближе, колыхнулись копья за оградой.
– Мы шардана! - встопорщились чудо-усы. - Была земля хеттийской - нашей стала! А правит нами Таргатай-кей, и от его имени велю я вам…
– Нам? - поразился трезенец.
А дротик - уже у Фоаса в руке. Да и мое копье…
– А ты не перебивай, парень! - грозно рыкнул усач. - А то мы и сами кой-кого… перебьем.
Все! За его спиной - частокол, за нашей - мои арги-вяне с копьями наперевес…
– Перебьете? - поразился Эвриал Мекистид. - Перебьете - если перепьете!
Горой каменной тишина повисла. А после - грянул хохот.
Качнулось небо.
– Эй, гряди, Дионис благой!
Эй-я!Эй-я!
В храм Элеи да в храм святой!
Эй-я!Эй-я!
Эй, гряди да веди харит!
Эй-я!Эй-я!
Ярый Бромий с бычьей ногой! Эй-я! Эй-я!
Велик мир, бесконечны Номосы, в каждом народов и племен, что песчинок в Лиловом море… …А пьют всюду сходно! Даже спорить не пришлось. Сначала мы песню поем. Чуток пропоем - к бурдюкам мохнатым прикладываемся. Потом снова поем, вино по жилам разгоняем. И - снова к бурдюкам. А потом - их очередь.
– Добрый бык, принеси лозу! Эй-я! Эй-я!
Эй, начнем да великий бой! Эй-я! Эй-я!
К бурдюкам, доблестные аргивяне! К бурдюкам, храбрые куреты! Не посрамим Элладу!
Расположились тут же, у реки. На камни плащи да попоны кинули, а как стемнело - костры зажгли.
Гряди, Бромий-Ярый!
Поначалу смеялись усачи. Вам-де, ахейцы ('ахиява' по-здешнему), только добро переводить, вино доброе водой глупой разбавлять-портить. Первый бурдюк еще выпьете, от второго - в речку свалитесь. А мы, шардана, вино с детского писка пьем, вином умываемся, вином коней поим!
Потом затылки чесать принялись, косицы на пальцы мотать. Затем свои бурдюки выставили. Потом кто-то усатый не выдержал - носом в попону, вином залитую, ткнулся.
То-то! Знай 'ахияву'!
– Ты, лоза, не жалей вина! Эй-я! Эй-я!
Ты, вино, да теки рекой! Эй-я! Эй-я!
Раскраснелись лица зарей вечерней, побледнел Эври-ал Смуглый, басилей-винолей (ну, молодец, трезенец!), охрипли глотки… Не сдадимся, не уступим!
Лишь двое не пьют: я да усач с орлом-коршуном на кольчужной рубахе. На плаще меховом куретском сидим, на дионисомахию посматриваем. Переговариваемся - негромко, чтобы прочим не мешать.
А ведь слыхал я уже об этих шардана! За морем Мрака они живут, в Номосе Северном, в Гиперборее. Но не сидится усатым дома. Сначала море на своих лодках-долбленках переплыли, потом в берег хетгийский вгрызлись - не отодрать. А теперь и дальше пошли - на юг. С ванактом хеттийским у них то ли союз, то ли перемирие, да только, видать, конец этому союзу-перемирию нынче настал.
Что я о них слыхал - ладно (все знает дядя Эвмел!). А вот что усатые о нас знают, удивило вначале. Аргос, правда, они Аргусой величают, Микены - Микасой, меня - Дамедом-ванакой (а как же еще?). Но ведь знают! …Ага, допели! Допели, допили, новые бурдюки волокут - мохнатые, огромные, киклопам впору. Не сдается 'ахиява'. И усатые не сдаются!
И о Пергаме взятом здесь уже знают. Не иначе, живет в этой земле нимфы Эхо сестра старшая. Да голосистая такая!
– Ой, и лихое же ты дело задумал, Дамед-ванака! - качает косицами усач. - Ой, лихое! Ой, непростой ты парень! Рассказал я ему все. Понял - нужно.
– А выгорит если? - щурит глаза хитрован. - Докуда дойдем, как думаешь?
– А это уж как от вас, людей добрых, зависит, - щурюсь в ответ. - От вас, от фракийцев, от каска, от тусков, что на юге. Если все вместе да в час единый.
Задумался, ус принялся крутить - левый…
– Оно можно. И гонцов послать, и дороги поделить, чтоб локтями не пихаться сдуру. Да только сполох нужен, ой нужен! Чтобы гром грянул да молния огнем сверкнула. Понял ли, о чем говорю, Дамед- ванака?
Понял ли я? Гром да молния - этим мой Дед, мой НАСТОЯЩИЙ Дед славен, да только не станешь же ЕГО просить! Да и нет ЕМУ власти тут, в Азии, в Номосе Восточном. А какой из меня, из Дурной Собаки, громовержец?
Хотя…
Ну все, теперь очередь шардана петь! Жаль, их наречие, хоть и с хеттийским сходное, все же не прозрачнее Древнего языка. А хорошо бы послушать, о чем усачи петь станут. Вон как серьезно к делу приступают! Брови сдвинули, кружком сели, вздохнули.
Выдохнули.
– То не черная туча вставала! Туча! То не буйные ветры шумели! Ветры! Едет полем раздольным Великий Змей. Змей Великий, огню отец!
Что за притча? А ведь понимаю! Словно из-под тонкого осеннего льда рыбками-красноперками всплывают слова…
– А навстречу грядет кей Кавад! Грядет! А в руках держит молот-смерть. Молот! Не гулять тебе больше. Змей! Не палить тебе наших нив!
Жаль, нет времени вслушиваться (чего, интересно, с этим Змеем дальше сталось?). Сполох, гром с молнией… Чтобы все увидели да услыхали, все - от моря Лилового до моря Мрака, от гиперборейских льдов до эфиопских песков.
– Сполох, говоришь? Будет вам сполох! …А под утро, когда Гелиос Гиперионид (то есть, конечно, не он - Истанус, сын Сиусумми-Света) из-за красных скал выглянул, принялись мы с усачом павших считать. Да не досчитали, бросили. Пали шардана и аргивяне, куреты - все, до бойца последнего. Пали - но с честью, носами к бурдюкам пустым. Вздохнули мы, вытащил усач бурдюк последний, заветный, вынул пробку деревянную…
Пали воины - вожди в бой идут.
Зеленый весенний лес позади, и красные скалы позади, и голубая лента Сакарьи-реки. Далеко остались горы, за горизонт неровный ушли. Холмы - желтые, в редкой выцветшей траве, с неяркими пятнами чудом выживших кустов. Земля Пала, каменистая равнина в пупырышках холмов, пустыня, где каждому дереву кланяешься, как земляку. А вдоль дороги вместо герм лупоглазых (прощай, Психопомп, не скоро встретимся!) - львицы каменные с женскими ликами. Молчат, смотрят - спокойно, невозмутимо. И не такое видели, поди!
