– И чего это он делает, Тидид, а? Этот П-п-п… Пелопид-Атрид драный? Приказал перемирие заключить - а из-за чего? Добычу заново переделить вздумал. Долю ему, видишь ли, вовремя не отвесили, пленницу сисястую в шатер не привели! Хризосакосов своих послал добычу во всех шатрах пересчитывать. А завтра, сказал, всех на поле выведу, всех вас, больных-хромых-увечных, на Трою поведу!
Сам войско построю, сам всем приказы отдам. А потом план свой, умник, сообщил. Да это же твой план, Диомед, только с руганью пополам! И орет, орет, как будто ему при-ап клещами зажали! Даже не орет - вещает, словно Зевс какой-то. Мол, половина из вас эти… вьюноши, скорбные главою, а половина - лазутчики Приамовы. Я, орет-вещает, всех вас, лазутчиков, на чистую воду выведу и в этой воде утоплю!.. Да что же это за война у нас такая будет, а, Тидид?
– О и, плох, плох, плох
Ты, Зевс Эгиох!
Ой-ей-ей-ей!
Ой, прислал ты к нам зря
Агамемнона-царя!
Ой-ей-ей-ей!
– Диомед! Тидид! Мы… Мы все знаем, зря тебя Атрид обидел! И я тоже знаю - и про год, и про четыре дня… Я с тобой, Тидид!
– Покорнейше благодарю, Одиссей Лаэртид, басилей итакийский! Отслужу! Оправдаю!
– Ну, какой ты, Диомед… -…Неласковый? Гадесу мои ласки нужны, Любимчик! А ты, раз ты этот… муж, преисполненный… Чем ты там преисполненный, забыл? Пойди к носатому, посоветуй, как Трою до заката взять!
– Тидид! Я… Ты… Ты не понимаешь! Я пытался тебе объяснить… Мы все - все! - воюем неправильно. Воюем, как герои, как Геракл с гидрой. Мы - люди, мы здесь защищаем себя, значит, нужно воевать по-человечески!..
– Э-э, друг Одиссей! Не получится по-человечески, понимаешь! Будем воевать по-микенски! По- пелопидов-ски! По-агамемнонски! Понял, да? …В спину - хуже всего. Особенно если не ждешь.
Не бывает честной войны!
…Ночью мне приснилась Амикла - в первый раз за эти три года. О чем мы говорили (да и говорили ли?), не запомнилось, вытекло из памяти. Другое осталось, испугав, заставив проснуться в холодном поту. Мы смотрели друг на друга, словно чужие. Амикла не узнавала меня…
– Боги, видишь ли! Стрелы Аполлона, видишь ли! Выгребные ямы чистить надо!..
Давно - никогда! - не приходилось лицезреть Пода-лирия Асклепиада в таком гневе. Будто бы не Целителя он сын, а самого Таната. А уж что родич моей прабабки Гор-гоны - так это точно.
– Мрут ведь, остолопы! Мрут, а вместо того, чтобы овощи мыть, богов молят. Представляешь, Тидид, до чего додумались? Будто бы Агамемнон у какого-то жреца дочку в наложницы забрал, а тот Аполлону Тюрайосу взмолился. Тюрайосу! Они еще с моей сестричкой Гигиеей* не знакомы!.. Я Атриду говорю, объясняю, а он мне: не геройское, мол, дело нужники да выгребные ямы чистить! * Г и г и е я - дочь Асклепия, богиня здоровья. От ее имени происходит слово 'гигиена'.
Мор начался три дня назад. Вначале животами маялись, а вчера запылали первые погребальные костры.
– Ладно, - вздохнул я. - Попытаюсь поговорить. А так все понятно. Зелье, что ты дал, добавлять в воду, овощи мыть, выгребные ямы чистить… Я воевал там, где было очень жарко, Асклепиад, знаю. У народа ибри даже в их священных гимнах есть такие слова: 'Будешь воевать в пустыне, зарывай испражнение свое, ибо не угодно богам вдыхать зловоние'.
Наконец-то улыбнулся добряк Подалирий. Улыбнулся, рукой махнул.
– Это уж точно!.. Слушай, Диомед, а ты нашего малыша-лавагета видел? Лигерона? Он вчера вечером вернулся.
Я покачал головой. То, что Лигерон уже в лагере, мне, конечно, доложили, но видеться было недосуг. И ему, и мне. Тем более он теперь лавагет, а я - просто вождь аргивян.
Малыша назначили лавагетом еще в Авлиде, чтобы меньше по Ифигении-невесте убивался. Тогда все только посмеялись. Посмеялись, посочувствовали. Ну что ж, пусть теперь воюет!
– По-моему, он болен, Диомед. Отец говорил, что есть такая редкая хворь - геронтия, быстрая старость. Человек старится годам к десяти, и ничего сделать нельзя. Дней восемь назад, когда Лигерон отплывал, ему на вид было дет пятнадцать. А теперь все тридцать будет. И виски седые, словно у Патрокла…
Я только кивнул - дядю Эвмела вспомнил. Малыш тоже рос - старился! - на глазах. И странное дело, с каждым днем все меньше напоминал то страшное чудовище, которое я встретил на Скиросе. Он становился человеком - и умирал. К тому же эти дни (месяцы? годы?) Лигерон был за стенками Кронова Котла. Для нас прошло восемь дней, для него, быть может, целая жизнь.
– На свете много тайн, друг Подалирий, что и не снились нашим мудрецам. Но что не снилось нашим мудрецам, то, верно, снится нашим мертвецам!
Неудачной вышла шутка - ни один из нас не улыбнулся.
Да и не шутил я…
– Хрисеида, Хрисеида, точно говорю! Папаша ейный давеча приезжал, Агамемнона-царя молил- упрашивал. Я-де выкуп заплачу, и все такое. Тот не захотел, Аполлона, значит, не уважили, а Волчий - стрелами нас. Невидимыми! Вот и мрем!
– Верно, верно! Сам видел, сам слышал. Хрис-жрец на коленях стоит, а Агамемнон его - жезлом, беднягу…
– У-У-У-У, нечестивец!
– Да байки все это! Сказано тебе: лазутчики троянские воду отравили. И в реке отравили, и в море. Чтобы, значит, наверняка.
– Ты больше глашатаев микенских слушай! Море… В ухо они Агамемнону отраву налили, вот он и спятил, носатый!
– Да не в ухо!..
– Лазутчики, и не спорь! Недаром за каждого награда назначена. Золотом - сколько его голова, лазутчикова, на весах потянет!
– Да не голова!..
– Хрисеида, точно говорю!
– Пень ты амбракийский!
– Сам ты пень!..
На этот раз мы победили быстро. Вчистую, можно сказать. Уже к полудню толпища всех этих каров и пафлагон-цев отступили за Скамандр, даже не огрызаясь. Отступили, убитых бросили, раненых.
Лигерон поспособствовал, его мирмидонцы как раз в центре стояли. Разбегались перед малышом все эти усачи чубатые, словно его колесницей Фобос с Деймосом правили. Ну и мы чуток постарались…
Одного я боялся. Ударит Агамемнону ихор в голову, и попрет носатый прямо к Скейским воротам. Или по совету Одиссея-Алкима - к Идским скалам. А ведь Гектор При-амид только этого и ждет, главное толпище не здесь, за городом оно, спрятано. Постарались Фоасовы куреты, проползли змеями по горным тропинкам. Ждет толпище, изготовилось. Удобно: спуск с гор - и слева, и справа. Сунемся в ворота - и котел. Не Кронов, правда, но ничуть не лучше.
Жадность нас спасла. Агамемнонова жадность. Новый порядок ввел носатый - разрешил с врагов доспехи снимать прямо на поле боя. Сначала снять, после в лагерь отнести, а уж потом - снова вперед.
