шагах, поневоле приглашали к откровенности.
— Я… я все скажу… — бормотал Ревяко. — Он ушел… Его увел штабс-капитан Мережко…
— Мережко? — Косухин вдруг сообразил, что поторопился с расстрелом.
— Он еще в подвале… застрелился… Господин красный командир, не убивайте… Я знаю про полковника Лебедева… Он летчик. У него на самом деле другая фамилия…
— Сейчас как дам тебе за «господина», — пообещал Косухин, примериваясь к дергающейся скуле подполковника, но в последний момент сдержался. Бить пленных не полагалось — это Степа усвоил крепко.
— Увести. К товарищу Чудову, — кивнул он на пленного.
— А что с хозяином дома? — поинтересовался один из бойцов.
— В расход! — махнул рукой Степа. — Раз прятал контру, значит, знал, что делает…
— Так он же старик, — заикнулся один из дружинников. Косухин поглядел на трупы, уже начавшие каменеть на морозе, и сплюнул.
— Хрен с ним, тащи в тюрьму. Все равно шлепнут… Да, осмотрите дом — ну, там оружие…
Пока бойцы производили обыск, Степа медленно прохаживался по переулку. Конечно, это был успех — целое гнездо контры накрыто и обезврежено, но ни лютого гада Арцеулова, ни таинственного Лебедева найти не удалось. Правда, этот трус Ревяко мог кое-что рассказать, но Степан рассчитывал все-таки на большее.
Внезапно он увидел собаку. Во время боя пес куда-то исчез, а теперь вновь появился.
— Ну что? — усмехнулся Степа. — Тушенки выдать, герой? А, может, ты еще и Арцеулова выследишь?
Собака внимательно поглядела на Косухина и внезапно кивнула.
— Ты… — обомлел тот.
В глазах собаки вновь загорелись красные огоньки, она отбежала в сторону и оглянулась, как бы приглашая Степу за собой.
— Ну, пойдем, чердынь-калуга, — решился тот. Он передал команду одному из бойцов, велев собрать оружие и отвести пленного к Чудову. Собака нетерпеливо ждала и даже начала негромко рычать.
— Пошли, — вздохнул Косухин, доставая револьвер.
На этот раз собака бежала быстро, перепрыгивая через сугробы и ныряя в дыры в заборах. Косухин едва успевал за ней. Пару раз он призывал четвероногого сыщика к порядку, но собака не слушала. Она уже не рычала, а тихо выла, похоже, твердо взяв след.
Они выскочили в небольшой пустынный переулок, как вдруг собака остановилась. Но не по своей воле — словно кто-то невидимый поставил перед нею такой же невидимый заслон. Зверь визжал, крутился на месте, но чувствовалось, что дальше он не сможет сделать ни шагу.
— Эй, чего с тобой? — поинтересовался Степа, поводя револьвером из стороны в сторону. — Никого же нет…
Но собака, взвизгнув напоследок, отбежала назад, спрятавшись за спиной Косухина. И вдруг Степа, уже начинавший было привыкать к странным делам, творящимся в последнее время, замер и невольно протер глаза. Перед ним, из крутящихся на ветру снежинок, стал проступать человеческий силуэт. Это было уже слишком. Косухин сглотнул, снова протер глаза, но серебристый силуэт сгустился, и Степа уже мог различать того, или точнее — ту, что преградила дорогу.
Женщина… На ней была накидка, какие носили сестры милосердия. Лицо
— странное, серебристое, как бы светящееся изнутри, было спокойным и, как почудилось Степе очень грустным.
— Косухин, — тихий голос возник сам собой в голове Степы. — Степан, почему вы хотите смерти Ростиславу?
— Кому? — Степа решил перекреститься, но сообразил, что держит в руке револьвер.
— Ростиславу Арцеулову…
При звуке ненавистного имени Степа немного пришел в себя. Почувствовав, что револьвер в данном случае бесполезен, он сунул его в карман и прокашлялся.
— В общем так, чердынь-калуга, — решительно начал он. — Не знаю, как это у вас получается, но сразу говорю, — я вашего Арцеулова достану! И никакие фокусы не помогут…
— Вы связались с нечистью, Степан! Вы не боитесь погубить душу, потому что в нее не верите, но разве нечисть может помочь вашей революции?
— Какая-такая нечисть! — хотел возмутиться Степа, но вспомнил то, что случилось у могилы Ирмана. Женщина, казалось, поняла его.
— Нам велено молиться за врагов. Я помолюсь за вас, Степан. И передайте вашему хозяину, чтобы он не слал больше оборотней — я не пропущу их.
Она подняла невесомую серебристую руку, осенив Степу широким крестом. Внезапно собака, жалобно завизжав, перекувырнулась и бросилась прочь.
— Прощай, Степан, — фигура женщины побледнела и стала исчезать. — Неси свой крест…
— Какой крест? — сбитый с толку и изрядно испуганный Косухин огляделся, но переулок был пуст. Собака сгинула. Степа, будучи человеком добросовестным, сделал несколько шагов вслед за уходящими в сторону собачьими следами, но был вынужден остановиться — следы пропали, словно четвероногая тварь тоже растворилась в воздухе.
Косухин был встречен с триумфом. Товарищ Чудов по этому случаю даже слез со стула, попытавшись похлопать Косухина по плечу, для чего ему пришлось несколько раз подпрыгнуть. Правда, Степа, как парень честный, сразу же сообщил, что ни полковника Лебедева, ни врага трудового народа Арцеулова задержать не удалось. Но Пров Самсонович тут же прервал его:
— Не уйдут они, товарищ Косухин! Не уйдут от суровой мести пролетариата! А ты лихо их гнездо накрыл! Не сберегли свои мяса, кость белая! Этого Ревяко мы враз раскрутим — не таких раскалывали, не таких! Так что не ошибся я в тебе, Степан!
Товарищ Венцлав был более скуп на слова и, коротко поздравив Косухина, предложил пройти к нему. Кабинет Венцлава теперь находился рядом с обиталищем Прова Самсоновича.
— Садитесь, Степан Иванович, — предложил Венцлав. — Курить будете?
Степа с благодарностью угостился неплохой американской папиросой и выжидательно поглядел на хозяина кабинета.
— А теперь, Степан Иванович, — продолжал тот, — расскажите все, ничего не пропуская. Вы меня поняли?
— Понял, — тихо ответил Степа, сообразив, что товарищу Венцлаву известно даже то, чему был свидетелем один он…
Косухин рассказывал долго, время от времени путаясь и сбиваясь. Венцлав спокойно ждал, на его красном, лице не было заметно никаких эмоций.
— Благодарю вас, Степан Иванович, — кивнул он наконец. — Прежде всего, говорю сразу: ни в едином вашем слове не сомневаюсь и, более того, благодарен, что вы решились рассказать все.
— Значит, это все было? — встрепенулся Степа. — Эта баба… То есть женщина…
— Степан Иванович, — прервал его Венцлав. — Я мог бы сказать вам, что вы переутомились и у вас была галлюцинация. Я мог бы, в конце концов, сказать, что мы используем новые научные методы следствия. Но вы умный человек, вы уже успели много увидеть. Я не хочу играть с вами в кошки- мышки.
— Значит, это правда, — не выдержал Косухин, — насчет нечисти…
На красном неподвижном лице Венцлава появилось нечто вроде усмешки.
— Вы с какого года в революционном движении, Степан Иванович?
— С шестнадцатого! — гордо сообщил Степа. — Первый раз еще при царе заарестовали…
— Ну вот… Вы были революционером, борцом за дело пролетариата и всех трудящихся. А как вас называли жандармы?
— Знамо как, — приосанился Степа. — Бунтовщиками! И даже шпионами немецкими…
