далекой перспективой.
Утром, когда нужно было покидать очередное село, приютившееся как раз между верховьями Китоя и Оки, случилось неожиданное — возчики отказались ехать. Арцеулов вскипел и схватился было за револьвер, но Лебедев удержал его, попытавшись объясниться. Дело оказалось все в тех же волках, о которых путешественники уже успели наслышаться. На этот раз это были уже не слухи — за последнюю неделю в селе погибли двое, причем однажды волки налетели средь бела дня. Старший возчик — немногословный кержак, с которым довелось познакомиться в первый же день путешествия, — заявил, что волки «не простые», и ехать дальше не просто опасно, а грех. Тут уж заинтересовался профессор Семирадский, вступив с кержаком в научную дискуссию, после чего стало ясно, что волки эти — какие-то особые «февральские». Профессор восхитился такой фольклорной глубиной, а Арцеулову почему-то вспомнились красноглазые серые твари, которые стерегли его, начиная с Нижнеудинска. Впрочем, большего о таинственных «февральских» хищниках узнать не удалось — Лебедев прервал дискуссию, решив, что дальше они поедут сами, а лошадей оставят в селе Орлик, последнем перед Сайхеном. Профессор обрадовался, заявив, что соскучился по вожжам, но возчик-кержак хмуро помотал головой, вновь посоветовав не искушать судьбу. Его племянник лишь испуганно моргал и воспринял разрешение вернуться в Иркутск с явным облегчением.
Ехать решили на одной тройке. Стало немного тесновато, зато хлопот ожидалось меньше. Ростислав тоже обрадовался — впервые за время путешествия можно было пообщаться с кем-нибудь, кроме молчаливого полковника.
Действительно, разговор завязался сразу. Арцеулов поинтересовался у профессора, что это за «февральские волки». Тот переадресовал вопрос к Берг, присовокупив, что если и занимался фольклором, то исключительно австралийским, и в молодости. Ростислав вопросительно взглянул на девушку. Та ответила не сразу.
— Это очень древнее предание, Ростислав Александрович. Когда-то считалось, что в мире борются два начала, два властелина — Белобог и Чернобог.
— Озирис и Сет, Ариман и Ахура-Мазда, Саваоф и Люцифер, — хмыкнул Семирадский. — Эх, Наталья Федоровна, матушка! А еще физик!
— Физику это легче понять, Глеб Иннокентьевич, — улыбнулась Берг. — Особенно после открытия положительных и отрицательных частиц. Но Белобог и Чернобог — звучит романтичнее, даже для физика… Так вот, господа, Чернобог был богом смерти, и его время было, естественно, зимой. На, а самый холодный месяц — это февраль…
— Февраль в древности вообще не любят, — вступил в разговор Лебедев.
— Римляне, по-моему, специально его сократили до 28 дней…
— А ваши римляне, Николай Иванович, были еще суевернее нас с вами, — вставил профессор и подхлестнул лошадей.
— Ну вот, — продолжала Берг. — Считалось, что февральские волки — это свита Чернобога. Они, в общем, не волки…
— Оборотни, — внезапно для самого себя произнес Арцеулов.
— Да… Чернобог посылает их перед собой. Они служат ему гонцами. А когда приходит весна, они возвращаются в царство смерти.
— Вы еще скажите, сударыня, что волков этих пуля не берет, — вновь хмыкнул профессор. — И еще про осиновые колья…
— Между прочим, господа, осина в самом деле имеет интересные свойства, — внезапно заговорил Богораз, который, казалось, совсем не интересовался разговором. — Мне рассказывали. Там есть какой-то любопытный фермент…
— Против упырей, — хмыкнул профессор. — Ох, господа, эти увлечения современной молодежи до добра не доведут! Упырей обещать не могу, но невроз заработаете, как минимум…
— Успокойтесь, господа, — непонятно, в шутку или всерьез, проговорил Лебедев. — Сегодня, по крайней мере, нам обеспечен спокойный ночлег.
— А что это за село? — поинтересовался Арцеулов.
— Это не село. Это просто дом на берегу реки. Там жил какой-то раскольничий старец. В общем, думаю, там гонцы Чернобога нас не достанут.
— Там, кажется, стоит какой-то крест, — вспомнил Семирадский.
— Да, — кивнул полковник. — Это место так и называется — Семен-Крест.
— А почему — Семен? — спросила Берг. — Так звали старца?
— Возможно, — согласился Лебедев. — Переночуем, оттуда — к Орлику, ну а там до Сайхена совсем близко…
К Семен-Кресту Косухин вышел под вечер, позднее, чем рассчитывал. Идти было нелегко — в голове шумело, к лицу приливала кровь, а по всему телу расползался озноб. Похоже, ночь у потухшего костра обошлась Степе недешево, но думать об этом покуда не приходилось. Косухин понимал, что иного выхода нет, — не дойди он до Семен-Креста, следующую ночь под ледяным небом станет последней. Да и упускать белых гадов не хотелось — слишком многим уже пришлось заплатить. Итак, Степа, отбросив ненужные мысли в сторону, упрямо шел мимо мрачных кедров, то спускаясь в небольшие балки, то вновь карабкаясь по заснеженным склонам. Ноги уже не слушались, в висках скопилась тупая тягучая боль, но Косухин все шел и шел, лишь время от времени поглядывая на проступившее сквозь тучи солнце — если оно не обманывало, он шел правильно.
Под конец идти стало невмочь. Косухин хотел было кинуть карабин — у него оставался верный наган, — но тут же одернул себя; он один, а беляков
— минимум четверо. Карабин он оставил и предпочел выбросить вещевой мешок
— все равно, он или доберется до места и встретит беглецов, или к следующему утру ему уже ничего не будет нужно…
Семен-Крест открылся неожиданно — Степа взобрался на очередную горку, деревья расступились, и он увидел небольшую заснеженную долину, которую с двух сторон обступали крутые холмы, серебристую неровную ленту замерзшей Оки, а прямо внизу — маленький черный квадратик, рядом с которым Косухин с трудом разглядел тень креста. Все-таки он дошел…
Спускаясь, Степа старался разглядеть, нет ли кого у дома, но сколько ни смотрел, все было тихо. Даже снег в долине лежал нетронутый. Очевидно, после ночного снегопада здесь никто не проезжал. Правда, и для Косухина снег был ни к чему — его следы могли тут же заметить. Поэтому, не доходя метров ста до избы, Степан остановился и стал размышлять.
Теперь уже было очевидно — дом пуст. Снег во дворе, у крыльца у входа в сарай лежал чистый, нетронутый. Огромный черный крест стоял чуть в стороне, около него снег тоже был цел. Итак, он успел первым. Оставалось решить, как удобнее подобраться к избе.
Вначале Степа подумал было схорониться в стороне и подождать беглецов где-нибудь за деревом, но потом понял, что попросту замерзнет. Он прикинул, что «гости» прибудут с востока, от верховьев Оки, и стал осторожно пробираться к дому с другой, противоположной стороны, надеясь, что с дороги его следы будут незаметны.
Косухин пробрался к крыльцу, сбросил лыжи и осторожно запрыгнул на него, минуя ступеньки. Дверь, как он и ожидал, была не заперта. Степа постоял на пороге, осторожно вслушиваясь в тишину пустого жилища, но ничего подозрительного не услышал.
Можно было заходить.
Вначале Степа кинулся было к печке, но тут же обозвал себя дураком — дым из трубы заметят сразу. Он вздохнул, подышал в окоченевшие ладони, даже попрыгал, чтобы разошлась кровь в ногах, и решил, что пора готовиться. У него был карабин, наган и финский нож. Конечно, для такой встречи пригодилась бы и пара гранат — пугнуть контру, — но приходилось обходиться тем, что есть.
Он аккуратно зарядил карабин и положил его на лавку, подтянув ее к самой двери. Наган Косухин сунул за пояс и пристроился у небольшого окошка, которое выходило аккурат в долину. И почти сразу же увидел маленькую темную точку. Еще не веря в удачу, он всмотрелся и понял, что ошибки нет — прямо по замерзшему руслу Оки мчалась тройка. Степа вдруг со страхом подумал, что беляки могут попросту проехать
