ремесла? Да ты и не стал бы этого делать, ты пришел ради совсем иного...
Кто же тогда?
Я оглянулся, пытаясь за лиловой далью разглядеть черную полоску исчезающего берега. Поздно! Все уже позади!
«Пойми, кто может, буйную дурь ветров! — одними губами прошептал я. — Валы катятся — этот отсюда, тот оттуда...»
— В их мятежной свалке носимся мы с кораблем смоленым! — весело откликнулся знакомый голос.
Я оглянулся. Тот, кто называл себя Эринием-изгнанникем, бродячим певцом, стоял рядом. В таком же точно фаросе, с тяжелой сумкой для кифары, в старых сандалиях.
— Радуйся, аэд Оторванная Рука, — вздохнул я. — Радуйся!
Мы стояли рядом, волны мчались навстречу, а ветер толкал в спину, гоня чернобокий корабль прочь от исчезнувшей за лиловой далью земли.
— Кажется, мне следует сказать спасибо, — наконец усмехнулся я. — И даже жертву принести?
— Кажется, — согласился он, но уже без улыбки. — Хотя мы с тобой... кажется... не очень любим друг друга, племянник! Один раз ты чуть не заклял меня. Помнишь, возле Калидона?
— Помню, — я внимательно поглядел на его бесстрастное, вечно юное лицо, на тяжелую кифару, выглядывающую из потертой сумки. На миг почудилось — только почудилось! — будто нестойкое лживое марево исчезло, и вместо аэда в грязном фаросе передо мною беззвучно вырос смерч — огромный, темный, попирающий волны, тянущийся к самым небесам...
Почудилось?
— Помню! И Плеворнское поле помню, и харчевню на микенской границе. Хорошо поешь, аэд! А песни подбираешь еще лучше!
— Подбираю? — удивился он. — Не обижай меня, племянник! Я их сочиняю, и, говорят, неплохо сочиняю. Рассказывают, что и кифару я придумал. Может, и правда, как считаешь?
— Тебе виднее, Психопомп!
— Можешь называть меня как и раньше — Ворюгой! — рассмеялся он. — Не обижусь! Когда-то друзья называли меня Пустышкой. Мне нравилось!
Я вновь оглянулся. Странное дело, никто на корабле не слышал нашего разговора. Впрочем, такое ли уж странное?
— У тебя были друзья, Пустышка? Друзья среди нас, людей? Это было что, в Золотом Веке?
Словно тень упала на ЕГО лицо. Словно где-то рядом неслышно прошелестело черное крыло Таната.
— Совсем недавно, племянник... Страшно дружить с людьми! Они уходят — навсегда. Их жалеешь... Но тебя, кажется, не нужно жалеть, Диомед?
— Меня — не нужно! — оскалился я. — И своим передай, всем ИМ — не нужно! Понял?
— Ты поклялся, знаю, — негромко ответил ОН. — Поклялся кровью. А я спас твою жизнь этой ночью! МНЕ не приказывали — просто спас. Ты не прав, когда судишь о НАС. МЫ и вы, люди, одно целое. МЫ — не людоеды, пойми! НАМ нужна ваша вера, ваша искренность, ваша кровь — да, кровь! Но МЫ создали этот мир, этот Номос, МЫ и есть мир! МЫ сделали вас людьми! Не творили, да! Но без НАС вы, люди, были бы хуже зверей...
Я не стал отвечать. С НИМИ трудно спорить. Но к чему спорить, все и так понятно!
— Не понятно! — отрезал он, и я невольно вздрогнул. — Ты винишь НАС за эту войну, Диомед! Но ведь вы, люди, хотели ее больше нашего! Да неужели ты думаешь, что у НАС не было другого способа истребить таких, как ты, полубогов?
— Недобогов! — перебил я. — Уродов с отравленной кровью! Что, больно смотреть на свой грех?
— Вот ты как! — присвистнул он. — Грех! А разве твоя мать не любила Тидея Непрощенного? А разве тогда, на лесной поляне в Аркадии, ты думал о грехе? Мы слишком похожи, МЫ и вы...
И вновь я не стал отвечать. Да, похожи! Мы слишком похожи...
— Вы, люди, не стадо, а МЫ — не пастухи с ножами. МЫ — пастыри. И сейчас МЫ показываем вам дорогу в новый мир, в новый Номос. Не только для вас, но и для ваших правнуков — на века, на тысячелетия. Потомки, те, кто увидит солнце через столетия, будут считать вас героями — великими, величайшими! Что тебе еще нужно, Диомед? Выжить? Ты знаешь — выживают, побеждая. Победишь — и пойдешь дальше! Хоть к Океану, хоть на край Земли, хоть в Космос! Дорога начинается с первого шага, сделай его!
Он замолчал, усмехнулся, поглядел вверх, на сверкающий Лик Гелиоса.
— Разыгрался старик сегодня... Я не убедил тебя, племянник?
— Не знаю, — задумался я. — Не знаю... Нет...
— И все-таки подумай! А мне пора. Мой долг выполнен, я проводил тебя, как и полагается Покровителю Путей...
— Погоди! — встрепенулся я. — Тот человек, Эрикний... Кем он был?
И вновь показалось, что крыло Таната прошелестело совсем рядом.
— Его звали иначе, — медленно проговорил Психопомп. — Он из Беотии, поэтому ему было очень трудно скрывать акцент... Несколько лет назад его сестру, она была совсем еще ребенком, изнасиловал один молодой, опьяненный победой воин. Не знаешь, кто это был, Диомед?
В глаза плеснула тьма. Воздух в горле показался камнем.
А я еще говорил о грехе!
— Она... — Слова рождались с трудом, застревали во рту. — С нею... что?
— Узнай сам, если хочешь, — донеслось из черной дали. — Как и то, кто посылает к тебе убийц, кто открыл ворота врагу, кто уже много лет мечтает отправить тебя к моему дядюшке Гадесу. На войне как на войне, племянник.Сражайся!
Я очнулся, глубоко вдохнул соленый воздух, повернул голову...
Никого не было рядом! Никого...
— До встречи! — Голос звучал тихо, словно шелест ветра. — А на прощанье — маленький подарок. Две строчки, их еще не спели, их пропоют только через много веков, но они как раз о тебе!..
Негромко зазвучали струны, голос кифары сливался с шумом волн...
— В остром копье у меня замешен мой хлеб. И в копье же
Из-под Исмара вино. Пью, опершись на копье!
Нос «Калидона» внезапно рухнул вниз, в соленую пучину, тысячи брызг ударили в лицо... Пусть так! Я, Диомед Копьеносец, изгнанник, чужак, наемник на троне. Пусть!
Чернобокий корабль мчался вперед, к неведомому вражьему берегу, весла раз за разом взлетали к солнцу, ветер надувал белый парус с пурпурной каймой...
Пусть будет так! Я — это я!
Весла вновь ударили в неровную хлябь, врезались в лиловую воду, рассекая морскую плоть.
Эй-а! Эй-а!
— Эй-а, гребцы!
Пусть эхо в ответ нам откликнется: эй-а!
К Трое надменной плывем; так воскликнем же громкое: эй-а!
Вызов бросаем врагу, пусть он слышит победное: эй-а!
Азии берег, ты рядом уже. Мы, Эллада, идем! Жди нас! Эй-а!
Эй-а, море! Эй-а, боги! Я здесь! Я, Диомед сын Тидея!..
В остром копье у меня замешен мой хлеб. И в копье же из-под Исмара вино. Пью, опершись на копье!
Книга II.
