кровь молодого героя революции.
Ниже была статья. Ростислав взглянул на подпись и скривился: внизу стояла паскудная фамилия Троцкого. Лев Революции назвал свой опус: «Прощай, товарищ Косухин». Из статьи можно было узнать, что член РКП(б) с сентября 1917 года, участник октябрьских боев в Столице, один из первых командиров молодой Рабочей и Крестьянской Степан Иванович Косухин честно выполнял свой партийный долг всюду, куда направляла его революция. Ясное дело, враги пытались отомстить — и добились своего. На этот раз убийцы были названы. Ими оказались «окопавшиеся в Столице» озверелые недобитки из колчаковских банд во главе с неким офицером, «прославившимся нечеловеческими зверствами на окровавленных просторах Сибири». Дальше читать Ростислав не стал. Все ясно — и то, куда Степа ушел, и к кому попал, и что было потом.
Что ж, лопоухий веснушчатый Степа выполнил свой долг до конца. Ему, Арцеулову, остается уползти за кордон и зализывать раны. Потом можно будет заняться «Мономахом», таинственными табличками с древними письменами, — занятие как раз для списанного за болезнью и полной ненадобностью офицера…
Мелькнула и тут же погасла нелепая мысль: зайти на Лубянку и разрядить револьвер в первых же встречных мерзавцев. Нет, такого подарка он им не сделает. Ему досталась другая судьба. Он будет искать — и найдет. Он узнает все: и то, что случилось со страной, и то, как погибли братья Косухины. Эмоции не требовались — надо действовать…
Арцеулов решил ехать прямо на вокзал, но не удержался и вновь развернул проклятую большевистскую газету. Под статьей мерзавца Бронштейна он заметил то, что пропустил раньше. Похороны товарища Косухина должны состояться завтра, в час дня, на кладбище бывшего Донского монастыря…
Ехать туда нельзя, просто безумие. Его ищут — и, конечно, на Донском кладбище офицера, «прославившегося нечеловеческими зверствами», будут высматривать особо внимательно. Ростислав Арцеулов нужен этой банде — и как слишком много видевший свидетель, и как идеальный враг, на которого можно списать все: и Берга, и Степу, и деяния 305-го полка в той же Сибири…
Итак, эмоции надо забыть. Степана опустят в холодную апрельскую землю эти упыри под свои людоедские гимны, а он, Славик Арцеулов, поспешит подальше, радуясь, что уцелел. Ехать нельзя: они ведь и ждут от него подобного. Агасфер и его нелюди прекрасно знают все слабости ненавидимых ими русских интеллигентов! Он закажет панихиду в ближайшей церкви по убиенному Рабу Божьему Степану, но на Донском Ростиславу делать нечего. Это попросту ловушка…
Возвращаться к Говорухе, где Арцеулов ночевал, было опасно. Оставалось кружить по Столице, пересаживаясь из трамвая в трамвай. Дважды он приезжал на вокзал, но каждый раз уезжал оттуда, ругая себя за расшатанные нервы и ненужную, неуместную чувствительность. Ведь Степа едва ли обрадовался бы, узнав, что белого гада Славку Арцеулова арестовали прямо у его гроба. Ростиславу казалось, что он слышит голос Косухина: «Спятил, чердынь-калуга? Мотай отсюда, интеллигент! Ты ж единственный остался, кто все знает!»
Ростислав переночевал на Петроградском вокзале, затерявшись в огромной толпе демобилизованных. Оставалось дождаться поезда на Псков. Билет — точнее специальное разрешение, его заменяющее — он как солдат героической РККА уже получил. Поезд уходил в десять утра. Надо собраться с силами и ехать. Ничего уже не изменишь. Разве что к худшему — если он, Ростислав Арцеулов, попадет прямо в лапы Светоносного…
На кладбище Арцеулов приехал без четверти час. Через старые монастырские ворота уже тянулась вереница военных и штатских. У тротуара стояло несколько черных авто: то ли подъехало большое начальство, то ли кладбище навестило ВЧК.
К могиле подойти не удалось. Там суетилась охрана, какие-то важные персоны в кожаных пальто стояли в почетном карауле, то и дело сквозь толпу пробирались юркие распорядители. Можно было лишь стоять в стороне и молча наблюдать за сонмищем. Играл оркестр. Апрельское небо хмурилось, начинал накрапывать мелкий дождь.
Митинг никак не начинался. Наконец охрана проложила коридор сквозь молчаливую толпу, и к могиле быстро прошел Троцкий. Блеснули тяжелые стекла очков. Лев Революции поднял к небу холеную белую руку и начал речь.
Арцеулов не слушал. Его не интересовали ораторские пассажи Лейбы Бронштейна и тех, кто сменял его на невысокой, обтянутой красным ситцем трибуне. Ростислав просто стоял и смотрел. Гроб был заколочен, и ему подумалось, что эти упыри могут разыграть комедию, а с самим Степой поступить еще страшнее, чем кажется. Ростислав пытался вспомнить лицо Косухина — живого, — но перед глазами плавало какое-то темное пятно…
На трибуне сменился очередной оратор — Арцеулов узнал знакомое по фотографиям самодовольное лицо Луначарского, как вдруг почувствовал чей-то взгляд. Он обернулся: комиссар Лунин стоял в десятке шагов от него, стриженная голова склонилась на бок, холодные голубые глаза внимательно смотрели на Ростислава. Арцеулов кивнул, Николай не отреагировал, затем медленно покачал головой — слева направо. Понятно без слов: подходить к молодому комиссару нельзя. Лунин вновь качнул головой, его взгляд скользнул куда-то в сторону. Ростислав взглянул туда — и вздрогнул. Краснолицый Венцлав стоял в окружении нескольких крепких молодцов в одинаковых серых шинелях. Командир Бессмертных Красных героев повернул голову, и глаза их встретились. Венцлав чуть улыбнулся и кивнул. Арцеулов быстро огляделся: серые шинели были всюду. Как-то незаметно они окружили толпу.
Попался! Он был прав: его ждали! Рука сжала рукоять револьвера — нет, живым он им не дастся! Пусть только сунутся — как сказал бы Степан, «чердынь-калуга»!
И тут Ростислав представил себе поганый большевистский листок. Завтра же там будет жуткий рассказ о садисте-офицере, который осмелился явиться на похороны убитого им красного героя, чтобы устроить покушение на вождей революции! Все как по-писанному! Доказывать поздно — достаточно одного выстрела, даже если этот выстрел направлен в собственное сердце. Он навсегда останется убийцей Степана. Несущий Свет разыграет великолепный спектакль: он, похоже, мастер на подобные забавы…
Нет, не выйдет… Арцеулов незаметно достал револьвер и кинул его под ноги, постаравшись втоптать оружие в чавкающую под сапогами грязь. Документы… Справку он купил еще в Одессе, едва ли она кому-нибудь повредит. Все остальное уже в Ревеле. Значит, им достанется только он, белый гад и окопавшийся в Столице недобиток…
И тут рука наткнулась на что-то небольшое, странной формы. Перстень! Ростислав совсем забыл о нем. Перстень Ксении, каким-то неведомым образом попавший к нему. Окс Вагрэ — Перстень Духов, с таким трудом вырванный у предателя Берга! Он тоже достанется Агасферу! «Если же кто-то не только зол, но и проницателен — то да поможет нам всем Высокое Небо!»…
Ростислав затравленно оглянулся. Серые шинели еще далеко. Можно кинуть серебряное кольцо под ноги, в грязь. Но это слишком просто. Окс Вагрэ — не просто амулет. Его найдут — Бог весть как, но найдут. Если надо, перелопатят всю грязь под ногами — это не так уж трудно.
Арцеулов взглянул туда, где стоял комиссар Лунин. Если протолкаться к нему… Нет, когда их увидят рядом, Николаю не сберечь перстня. Найдут — и не пощадят Степиного друга. Судьбу странного амулета он должен решить сам…
В уши ударил «Интернационал». Ростислав поднял голову и дернулся от сухого винтовочного залпа. Салют… Красного командира Косухина опустили в могилу.
Толпа зашевелилась. Вожди уже бросили по горсти мокрой глины и теперь уступили место остальным. Люди шли быстро. Ростислав автоматически шел за всеми, понимая, что бандиты Венцлава могут оказаться рядом в любой момент. Он должен успеть…
Темный провал могилы был уже рядом. Ростислав поднял мокрую грудку земли, готовясь кинуть ее на гроб, и тут же вспомнил: Ксения унесла перстень с собою, но Окс Вагрэ вернулся. Теперь ему нет места среди живых, пусть же Степа станет его хранителем! Это будет последнее, что сможет сделать Степан Косухин.
Пальцы быстро залепили кольцо в податливую глину. Что ж, прощай Степан! Мокрый комок глухо ударился о красную крышку гроба. Все…
