Их ждали с нетерпением. Подполковник Рощин встретил Пустельгу у самого входа. Узнав, что все Прошло нормально, он удовлетворенно кивнул, предложив Сергею немедленно составить небольшой письменный отчет. Импровизированный стол, сложенный из нескольких досок, уже стоял поблизости. Похоже, Агасфер действительно торопился. Пустельга не стал спорить, быстро изложив все увиденное и приложив к отчету составленный им план. Подземное путешествие теперь, при свете дня, стало представляться в несколько комическом свете. Сергей обстоятельно описал гроб, не преминув отметить «неадекватную реакцию личного состава». Он хотел даже нарисовать схему этого мрачного места, но затем решил, что такое будет все же излишним. Закончив отчет, Сергей передал написанное подполковнику. Тот поблагодарил, сообщив, что лично отвезет документ по назначению.
— — Товарищ подполковник, а что будет с профессором Белиным? поинтересовался Пустельга. — Он нам очень помог, к тому же он нездоров…
— Верно подметили, товарищ майор, — Рощин жестко усмехнулся, — сердце явно пошаливает. Не волнуйтесь, на Лубянку он не вернется…
— Но… — Сергей вскочил, наконец-то сообразив, что ожидает старика, но подполковник, козырнув, уже хлопнул дверцей черной «эмки». Сердце упало. Пустельга почувствовал невыносимый холод, такой же, как в подземелье, возле черного гроба. Агасфер не шутил. В их странном путешествии к заброшенной церкви не было ничего смешного. «Саперы» боялись не зря: кто знает, что ожидает их?
— Ваша машина, товарищ майор.
Пустельга кивнул, стараясь не глядеть на деловитых «рабочих» в спецовках и «саперов» в серой форме. Они старались, служили честно, как и он сам, Сергей Пустельга. Впрочем, и тех, кто лез из кожи вон, и тех, кто пытался увильнуть, ожидала равная награда…
До вечера Сергей пролежал на койке, не отвечая на вопросы встревоженных медсестер. Зашел врач — новый, заменивший исчезнувшую Любовь Леонтьевну, и, покачав головой, прописал Пустельге какие-то таблетки.
Сергей не возражал, покорно принимая бесполезные лекарства. К чему? Сегодня по приказу филина убьют несчастного замученного профессора, виновного лишь в том, что он прикоснулся к краешку тайны. А чего ждать «майору Павленко»? Но даже не смертельная опасность лишала сил. В этот день Пустельга еще раз столкнулся с непреклонной волей, с силой, перед которой бесполезно любое мужество, любой ум. Сомнут, раздавят — и пойдут дальше…
Ночь принесла облегчение. Пустельга заставил себя встать и одеться. Надо поговорить с Сорок Третьим! Пусть это бессмысленно, ненужно — оставаться одному еще хуже. Сергей вдруг понял, отчего его тянет к этому жесткому, язвительному человеку: зэк не боялся. Наверно, было время, когда и Сорок Третий знал, что такое страх. Но зэк уже переступил невидимую черту, за которой человек имеет право сказать: «Смерть, ты — не зло…» В эту ночь дежурил незнакомый охранник. При виде Пустельги он, даже не ожидая приказа, мигом выложил на стол связку ключей. Похоже, ночные прогулки «майора Павленко» уже становились традицией. Что ж, и лазоревые петлицы иногда оказываются небесполезными…
Зэк уже ждал. На стук Пустельги балконная дверь немедленно открылась, Сорок Третий вышел на балкон и крепко пожал Сергею руку.
— Скучал, знаете ли, — сообщил он, извлекая из кармана пачку папирос. Что-то вам легко ключи дают, гражданин Сорок Первый!
— Считайте, меня посылают к вам с провокационными целями, — вяло отреагировал Пустельга.
— Ага, — непонятно, шутил зэк или говорил всерьез, — учту и это. Слушайте, Сергей Павлович, что-то вы сегодня какой-то серый. Я не цвет имею в виду…
Пустельга ответил не сразу. Рассказать? Зачем? Отнять у человека последнюю надежду?
— Просто пришлось спуститься в ад, — наконец решился он. — Пока на разведку…
— И как там? — заинтересовался зэк. — Сыро… А главное — выхода нет. Юрий Петрович, вы знаете, что такое осназ?
— Вообще-то не имею представления. Но если следовать логике, это какая-то мерзость особого назначения, и, кроме того, сия мерзость водится в аду. Угадал?
— Угадали, — вздохнул Пустельга. — Осназ — части особого назначения. Контора Ежова и госбезопасность — это, собственно, контрразведка. Осназ отряды убийц… Эти не выпустят…
Сергей замолчал, не зная, что сказать еще. То, что их не выпустят живыми из часовни, в которой когда-то молился Малюта?
— Прогулка в ад не добавила вам оптимизма, — усмехнулся Орловский. — А вы на что-то надеялись? Впрочем, я тоже надеялся. Правда, в ваше отсутствие довелось поразмышлять… Знаете, я отменяю свой заказ на лишний наган. Во-первых, я не американский ковбой, во-вторых, там, очевидно, будет Артамонова. Может, хоть ее пощадят…
Пустельга кивнул, хотя думал иначе. Теперь молчали оба. Зэк курил, глядя на темные кроны под окнами. Пустельга чувствовал себя растерянным и слабым. Почему он не в силах держаться как Сорок Третий? Может, он просто трус? Или у врага народа Орловского есть какой-то невидимый стержень, позволяющий сохранять достоинство даже сейчас? Сорок Третий — враг того, что Сергей обязан защищать, в его гибели все-таки есть какой-то смысл…
— Давеча перелопачивал свою память, — негромко заговорил Юрий Петрович. Думал, может, что вспомню… В общем, ничего не вышло, но вот всплыла одна история. Наверно, в университете рассказали. Про Марка Регула. Слыхали?
Пустельга покачал головой.
— Давнее дело, времен первой пунической войны. Рим высадил десант в Африке, надеясь взять Карфаген с налету. Армией командовал консул Регул. Сципиона из него не получилось, десант был разбит, сам консул попал в плен. Карфагеняне отпустили его домой под честное слово, чтобы помог заключить мир. На карфагенянских, естественно, условиях…
Зэк достал новую папиросу и щелкнул зажигалкой.
— Курю что-то много… Ну вот, Марк Регул приехал в Рим и сделал все, чтобы сорвать подписание невыгодного договора. А затем, несмотря на уговоры, вернулся в Карфаген. Так сказать, невольник чести… Вот я и подумал: зачем?
— Не хотел нарушить слова, — предположил Сергей.
— Хороший ответ для гимназиста, — усмехнулся зэк. — Это нам легко рассуждать: сдержал слово, данное неприятелю! Ерунда это все! Консул глава государства, главнокомандующий. Карфагеняне — просто идиоты, что выпустили его из рук. Ну с какой стати Регул должен был заключать невыгодный мир, когда ему самому уже ничего не грозило? Сорвал ненужные переговоры, спасся сам, обманул врага — герой! А от клятвы тогда умели легко освобождать, тем более данной под угрозой смерти. Может, он просто дурак? Вроде нет, дураков тогда в консулы не избирали.
— Так чего же он вернулся? — удивился Сергей.
— Именно потому, что Регул был очень умным человеком. И очень мужественным. Если бон остался в Риме, враги лишь пожали бы плечами: что, мол, возьмешь? Но он вернулся — на верную смерть, чтобы показать карфагенянам: римляне не боятся умирать. А это очень важно — доказать врагу, что ты его не боишься. Это деморализует: если нет страха смерти, чем еще напугать? Так что Регул поступил очень умно…
— И… что сделали с ним?
— Распяли на кресте. — Орловский скривился. — Похоже, нервы не выдержали. Карфагенянам Регула бы назад отослать, да с припиской, что им битые полководцы и бездарные дипломаты без надобности. Но, видать, духу не хватило… Его распяли на берегу моря, чтобы, умирая, смотрел в сторону Рима. А заодно отрезали веки…
— Зачем? — Пустельгу передернуло.
— Чтобы солнце выжгло глаза, — отрезал зэк. — Там народ тоже был изобретательный, не хуже чем у Ежова…
На фамилию железного наркома Сергей не реагировал. Защищать карлика он не собирался, да и в Ежове ли дело? Похоже, после ночной сцены у Вождя наркому придется туго. Ну и пусть! Даже если его прибьют к стене Лубянки, заставив смотреть в сторону Магадана. Заслужил… И все-таки история была
