— Всем сидеть! — приказал Савенко тихонько.
Алекс осклабился, словно цепной пес учуявший вора, но устраивать цирк не стал, а вот напарник его, быстро глянув через плечо, попытался выстрелить из невесть откуда возникшего револьвера, но закончить разворот эффектным падением на пол, и стрельбой из положения лежа — не успел.
Промахнуться с такого расстояния было трудно даже полуслепому человеку, а Савенко на зрение не жаловался. «Винторез» чихнул еле слышно, и из кресла полетела набивка. Со звоном разлетелась дешевая фарфоровая чашка, стоявшая на столе. Сергей попал, куда целил, в правое плечо, но представить себе, что удар пули будет настолько силен, не мог. Лже-сантехника швырнуло на стол, словно от удара Леннокса Льюиса, кровь из простреленной руки обдала мелкими каплями мониторы, Савенко показалось, что от удара о край столешницы у напарника Алекса треснули ребра и, запрокидывая голову, как контуженый жеребец, он рухнул на пол. Зазвенела отстрелянная гильза. С грохотом проехал по паркетному полу выпавший из руки раненого револьвер.
— Ну, почему вы, Сергей Савельевич, — сказал Алекс, тоскливо глядя на упавшего лже- сантехника, — ничего не можете сделать так, как вам сказали? Обязательно надо все делать через жопу? Вбежали, выстрелили… Дальше-то что?
— Рот закрой, — попросил Савенко, кривя губы в нехорошей усмешке, — еще наговоришься!
Алекс опять посмотрел на лежащего без движения напарника и пожал плечами.
— Андреевича покалечили. Милейший человек, мухи зря не обидит…
— Ага, — сказал Савенко, поднимая с пола отлетевший револьвер. — Просто миляга, одуванчик твой Андреевич. А пушка у него была исключительно для красоты.
Револьвер был хорош. 38-спешиал, Смит-Вессон, но не «стандарт», а вариант «коммандос», вороненый, с обрезиненной рукоятью. И еще одно было интересно — револьвер был неуставным оружием, у сотрудника СБ или Управления охраны президента, он, конечно мог быть, у них, вообще, все могло быть, вплоть до «Першинга», но вот его легальность таки вызывала сомнения.
Не сводя ствола винтовки с Алекса, Савенко проверил, снаряжен ли барабан 38-го, потом перехватил револьвер в правую руку, а «винторез» отставил в угол.
— А вот теперь — поговорим, дружок, — сказал Савенко Алексу. — Быстренько лег на пол, ноги врозь, руки в замок, на затылок!
— Ох ты, Господи, — посетовал Алекс, все-таки исполняя приказ. — Что ж ты, Сергей Савельевич, изгаляешься? Пиджачок-то у меня совсем новый, пол в квартире грязный… Хорошую вещь испорчу, дорогую…
— Ничего, ничего, — ответил Сергей, осторожно обходя лежащего противника с тыла. — Не испортишь. Руки в замок, я сказал!
Он ожидал от Алекса любой пакости — все-таки подготовленный мужик, моложе на пятнадцать лет и быстрый, как гюрза, но тот вел себя на удивление спокойно. Аккуратно опустился на колени, потом лег, в точности, как приказал Савенко и сцепил руки на затылке. Видимо в том, что Сергей в случае чего будет стрелять, он не сомневался.
— Что ты собираешься делать дальше? — спросил он. — Подписать приговор своей семье?
— Вот мы сейчас это и выясним, — сказал Савенко, оглядываясь в поисках какого-нибудь шнура. — После беседы будем решать, Алекс, после мужского разговора.
— Классный у тебя мужской разговор, Сергей Савельевич! Один мужчина рожей вниз, руки за голову, а второй с пушкой ему лунку в затылке ковыряет. Интересно, а с женщинами ты так же разговариваешь? Или нежностью берешь?
— Когда как, — ответит Сергей, отыскав, наконец, свободный провод, лежащий на одном из столов. — Тебя уж точно нежностью брать не буду. Больно уж ты, Алекс, скользкий и опасный тип.
— Тогда легче пристрелить, — предположил Алекс. — Зачем тебе общаться с таким мерзким типом? Вот Андреевич оклемается — с ним поговоришь. Он, правда, не разговорчивый…
Савенко примерился и, нагнувшись, с размаха врезал стволом револьвера ему по затылку, как раз ниже заплетенных на затылке рук. Ударил крепко, но так чтобы не покалечить — слегка оглушить. Алекс замолчал на полуслове, как расчирикавшийся воробей, подстреленный из рогатки. Вязать такого доброго молодца в полном здравии было, мягко говоря, рискованным мероприятием, а вот после такой взбучки — получилось легко.
Савенко усадил обмякшего супермена, облокотив его на тумбу стола, и быстро обыскал. Ствол обнаружился в плечевой кобуре — хороший ствол, полимерный «глок» с резьбой для глушителя. Сам глушитель был там же в специальном отделении кобуры — не самоделка, а фирменное устройство для бесшумной и беспламенной стрельбы, маркированное непонятной эмблемой. Во внутреннем кармане лежал бумажник, а в нем водительские права на имя Росицкого Олега Федоровича. Права, несмотря на правдоподобный вид, скорее всего, были фальшивыми. С годом рождения, по крайней мере, Алекс не соврал.
С лже-сантехником Андреевичем возни было больше. Пуля перебила ему плечо, так, что осколки кости торчали наружу и рана кровила. Сергей не стал церемониться, и вторым шнуром примотал его за шею к ножке другого стола, стараясь не удушить.
Когда он закончил, Алекс начал шевелиться.
— Ох… — сказал он. — Ох, и сволочь ты, Савенко!
— Не ной, — откликнулся Сергей. — Не помрешь.
Он только сейчас почувствовал, что весь покрыт холодным липким потом и руки у него ходят ходуном. Он сел в простреленное кресло, из которого торчала набивка, и перевел дух.
Это был «отходняк», переизбыток адреналина в крови после пережитого страха, знакомый всем новичкам. Но он-то, если говорить честно, новичком не был. Какой уж тут новичок после полутора лет ада? Просто со времени его последнего боя прошло двенадцать лет. Да и можно ли считать тот расстрел на Кутузовке боем? Савенко вдруг пришло в голову, что между 82-м, когда он вернулся из Афгана, и 94-м тоже было 12 лет перерыва. Судьба ставила его под удар раз в двенадцать лет. Будто бы проверяла — сохранил ли он способность выживать? И если выжить удавалось — оставляла в покое, но не навсегда. Будь он человеком суеверным, наверняка бы поверил в существование высшей силы, но Сергей суеверным не был.
Он посмотрел на часы. До начала митинга оставалось час и тридцать четыре минуты.
Савенко поднял глаза и натолкнулся на взгляд Алекса. Тот глядел исподлобья, тяжело мрачно, и в этом взгляде не было ненависти, было что-то похожее на брезгливость, и бесконечное желание убивать. Сергей видел такое выражение глаз не раз — и двенадцать, и двадцать четыре года назад. И всегда кто-то должен был умереть: или тот, кто смотрел, или тот на кого смотрели.
Савенко поневоле стало жутко.
— Ты мне, сволочь, затылок рассадил! — сказал Алекс, сверля ему переносицу глазами.
— Я же предупреждал, что нежностью тебя брать не собираюсь. И не смотри на меня с такой любовью, друг мой Алекс, не пробуждай во мне лишний раз инстинкт самосохранения. Если он проснется, то ты умрешь, ты это понимаешь?
Алекс промолчал.
Савенко спрятал револьвер в карман, взял в руки трофейный «глок», глушитель, и, проверив обойму и ствол, принялся неторопливо наворачивать массивный цилиндр по резьбе на кромке дульного среза.
Когда он закончил — на него смотрели уже две пары глаз. Андреевич тоже пришел в себя и здоровой рукой зажимал рану. По его пальцам текла темная густая кровь.
— Теперь внимательно меня послушайте, — сказал Савенко, чеканя слова. — Я буду задавать вопросы, а вы на них отвечать. Если я подумаю, только подумаю, что кто-то из вас меня обманывает — я буду всаживать по пуле в самые болезненные, но не смертельные места. Обещаю, что будет больно. Очень больно. И вы все равно мне ответите, только или будете после этого инвалидами, или нет. Выбор ваш.
И тут Алекс тихонько засмеялся. Он не отводил взгляда от переносицы Сергея, и его смешок делал этот взгляд еще тяжелее.
— Вот же — везение! — выдохнул Алекс. — Вот же, мать его, везение! Кто бы мог подумать, что какой-то дохлый комерс, с подпорченной биографией и левыми ксивами будет нас с тобой, Андреевич,
