и возбужденно рассказал обо всем, что с ним произошло на Миттенде.
— Может, это вот так и происходит — эта штука с Матерью. Они переносят тебя в того, о ком ты думаешь, — закончил Стивен.
Знакомые серые глаза наблюдали за ним и ждали конца его тирады, после которой Мастерс невозмутимо сообщил:
— У меня есть информация, что планируется послать еще одну экспедицию. Мое решение таково. Ты полетишь на одном из спасателей. Когда прибудешь на Миттенд, найдешь оболочку Стивена Мастерса и вызволишь его, в каком бы состоянии ты его ни застал. Его мать настаивает, чтобы я сам летел, но это уже слишком. Имей в виду: если ты говоришь правду, то задание, которое я даю, уникально. Ты отправишься и спасешь — себя! — Черты тяжелого лица разгладились. — Ну, как тебе это нравится? — папа-Мастерс улыбнулся.
Стивену такая настойчивость не понравилась. Малопривлекательное дело, да и тон… Старый ястреб добивается своего. Стивен сделал непроницаемое лицо, а Мастерс-старший пока достал из нагрудного кармана сложенный документ и аккуратно положил его на колени Стивену.
— Вот заключение психиатров, — сказал он, — думаю, ты найдешь его интересным. — Помолчав, он добавил: — По моей просьбе они согласились с гипотезой, что ты и есть Стивен, и вот результат.
Стивен нехотя взял бумагу и тут же отложил ее на кресло, стоявшее рядом.
— Я прочту позже, — сказал он безразлично, — если найду время.
Отец нахмурился. Он узнавал своего сына. Демонстративно проследовав к двери, он обернулся к Стивену и тихо сказал:
— К тебе будут обращаться разные люди, причастные к подготовке новой экспедиции. Если до меня дойдет, что ты этим не интересуешься или не делаешь того, что нужно, то вылетишь отсюда в двадцать четыре часа.
— Постарайся, чтобы старушка этого не услышала, — ехидно посоветовал Стивен.
Серые глаза смотрели на него холодно, не мигая.
— Да, твоя история, действительно, совершенно фантастична.
Мастерс-старший повернулся на каблуках и вышел, закрыв дверь.
Стивен даже не привстал, задумавшись.
Чем он занимался раньше? Ответить было затруднительно, его дни были заполнены сном, сексом, выпивкой, теннисом, обедами и ночными клубами.
Мыслительная деятельность отсутствовала, он ничем не интересовался, легко поддавался своим импульсам, внезапным вспышкам ярости, ненависти. И еще он постоянно был настороже, ожидая, что кто- нибудь обидит его.
Ему пришло в голову, что если Мать будет преследовать его, у него теперь не останется времени на всю эту чепуху.
Пока он думал, глаза его пробегали по сочинению психиатров. Оно ему не нравилось.
Документ начинался так:
«Настоящее заключение основано на допущении, что основная цель личности заключается в сознании такой реальности, которая позволит индивидууму существовать в окружающем его мире. Принадлежность к высокообеспеченному слою общества создавала для Стивена Мастерса широкий выбор вариантов поведения. Из них Стивен выбрал тот, что точнее всего может быть обозначен как „элефантиазис эго“, то есть абсолютная субъективность, модифицирующая реальность осознания опасности потенциальной возможности совершения убийства или нанесения телесных повреждений другим лицам. Таким образом, высокомерно присваивая себе власть над жизнью и смертью, он по существу никогда не был себе хозяином. Однако в пределах этой типоосновы он был безудержен и беспощаден и не выказывал сколько-нибудь заметных пристрастий ни к кому, даже к своим родителям».
Дойдя до этого места в заключении, Стивен подумал: «Эге, должно быть, я насыпал вам соли на хвост в этом госпитале…»
Выходит, Стивену удалось стать выдающейся сволочью своего времени, даже не затрачивая больших усилий…
Он ужасно разозлился. Вы во всем не правы, парни. Все это было совсем не просто. Даже совсем наоборот… На самом деле он всегда спрашивал себя, почему он стал таким же тупым, как и все остальные.
«Совсем не просто, — думал он, задетый за живое, — попробуйте не спать целыми ночами, гоняться за новыми девицами, когда и те, кого вы знаете, всегда готовы лечь с вами. А завтракать в полночь, обедать в девять утра?»
Эта несправедливость так потрясла его, что он снова откинул в сторону заключение.
И все-таки хорошо опять оказаться в своем доме. Стивену стало лучше, он поднялся с кресла и поставил кассеты с любимыми музыкальными записями.
«Может быть, позвонить этой девчонке Марка — Лизе — пригласить ее приехать и остаться со мной?..»
Воспоминание о ноже охладило его. Кровь отхлынула от лица. Он отрицательно покачал головой.
«Нет, — решил он. — Мать до нее добралась. Девчонка несет в себе зло.»
Выключив магнитофон, он подумал, что ему надо держаться подальше от друзей Марка Брема.
Снаружи темнело, он слышал, как где-то рядом возились слуги. Это напомнило ему о том, как он орал на них, не стесняясь в выражениях. На двоих мужчин и женщину. А ведь они всегда держались рядом, да и найти у них промах было трудно.
Больше всего Стивена беспокоила мысль о том, что, может быть, где-то, в каком-нибудь вшивом космическом подразделении юридической службы грубые окрики приравниваются к направленным во вред действиям. Предположение, что это подразделение находится где-то в районе его мозжечка, не пришло ему в голову.
Перспектива находиться день и ночь в своих апартаментах наедине с тремя врагами была не из приятных.
Он поспешно ретировался в спальню. Обыскав комнату, заглянув в стенной шкаф, кладовки и ванную, Стивен пристально осмотрел стены в поисках секретных ходов и закрыл все двери, подперев их стульями.
Когда прислуга сообщила по переговорному устройству, что обед готов, Стивен не послал ее по обыкновению, а вежливо ответил:
— Я не буду обедать, спасибо, я не голоден.
5
На следующее утро Стивен проснулся в необычном состоянии. Очевидно, так просыпался Марк Брем. На душе у него было спокойно, и он ощущал даже некоторую бодрость.
Обычно во сне Стивен скрежетал зубами — так, во всяком случае, говорили его подружки — и, проснувшись, сразу начинал злиться без всякого повода. Сейчас же он открыл глаза и стал рассматривать узоры на полке, настенную лепку, роскошные шторы, величественный стол, бюро, стулья и пуфики, пушистый ковер. Восхищенный, он свернулся калачиком, чувствуя всей кожей белые ирландские простыни и восхитительную мягкость швейцарского одеяла.
Даже когда к нему вернулись его ужасные мысли, он не полностью погрузился в мрачные переживания.
«Я в Нью-Йорке, — думал он, — все-таки я добрался сюда, несмотря на все невообразимые препятствия, всего за пять дней. Я выгляжу по-иному, не как Стивен Мастерс. Но меня здесь принимают. И я еще ни разу не солгал».
Одновременно напуганный и довольный своими поступками, Стивен еще глубже зарылся в постель. За красивыми занавесками уютной комнаты простирался Нью-Йорк. С каждым днем за окнами становится
