Коперникь…»
– Вроде хуацяо, знаю.
– Хуацяо? Ну, неважно… Он обнаружил документ. Обрывок, буквально несколько строк, и короткое письмо. Донесение иезуита в орден. Кова-Леви говорит, что никто, кроме него, просто не понял бы эпохального значения этого обрывка. А дело в том, что он давно занимается творческим наследием… э-э… великого сына… э-э… асланского народа Опанаса Кумгана, старшего однокашника Николая Коперника по Краковскому… университэ… э-э-э… великому училищу. Асланский гений…
– Асланiвський, – не выдержав, поправил Богдан, когда Жанна ошиблась во второй раз. – Есть такой уезд в нашем улусе. А Опанас Кумган – и правда замечательный ученый, настоящий, как они бы на Западе сказали, человек Ренессанса, полиглот. В первой половине шестнадцатого века он много занимался, в частности, естественным правом…
– Погоди, я пропущу что-нибудь, видишь, он разошелся… Э-э… Мон дье!
– Что такое?
– Ты понимаешь, Кова-Леви давно подозревал, что Коперник не сам пришел к своей гипотезе о том, что Земля вращается вокруг Солнца. Скорее всего, эту мысль подбросил ему как раз Кумган, Коперник только довел ее до ума. И вот в том свитке об этом прямо написано, и к тому же есть упоминание, что Кумган успел в свое время создать свой собственный трактат о кругообразном гелиоцентрическом движении светил, выдержки из коего он послал, хвастунишка, Копернику. А потом… ну, там свара какая-то в этом Асл… как его… произошла, да? Опанас пропал… Но вот в монастырском свитке прямо говорится, что трактат действительно был написан, и вдобавок чуть ли не за двадцать лет до того, как Коперник написал свой. И, главное, есть намек, где именно этот трактат можно найти. Отдельная бумажка, обрывок письма с указанием.
– Ого!
– Был знаменитый разбойник такой, граф Дракуссель. Дракуссель Зауральский.
– Был.
– И ходят легенды о спрятанных им сокровищах, так вот среди них – трактат Опанаса. Граф когда пограбил как следует, пытался за кордон сбежать, к родственнику своему, Владу Цепешу – слышал? Вампир известный…
– Слышал. Даже кино ваше в детстве смотрел про него.
– Вот, он в замке Цепеша укрыться хотел, но ваша пограничная стража его прихватила. Однако сокровищ с ним не оказалось. Считается, что перед попыткой перехода границы он их где-то неподалеку прикопал, надеясь, когда все уляжется, возвратиться – да так и не смог, по вполне понятным причинам.
– Боюсь, Жанна, это все очередная их европейская Атлантида.
– …И вот Кова-Леви хочет поехать в Асланiв покопаться в старых библиотеках, в архивах, может, найдет какие-то указания на то, где мог Дракуссель припрятать Кумганов трактат. Какой-то намек был в том самом отрывке письма, но он не дешифруется, его, по всей видимости, надо сопоставлять с иными источниками. Подробно мсье не хочет рассказывать – тайна. Он говорит, что это будет сенсация.
– Да уж я думаю. Только…
– Погоди. Он говорит, это перст судьбы. Во-первых, говорит, это совершенно естественно, что столь великое открытие совершил в свое время житель именно той ордусской области, которая по культуре и языку ближе всего к Европе.
– Ну ничего себе! – совершенно по-детски возмутился Богдан. – А порох! А иглоукалывание! А воздухоплавание, книгопечатание, психотерапия! Безо всякой Европы!
Жанна нетерпеливо махнула ладонью:
– И, во-вторых, он и без того уже несколько лет собирался посетить Асланiв, поскольку своими глазами хочет увидеть процесс национального возрождения этого маленького, но гордого и бесконечно талантливого народа, столь долго подавлявшегося ордусским имперским центром.
Кова-Леви наконец замолчал. С весьма горделивым видом обвел взглядом окружающих, явно удостоверяясь, в достаточной ли мере они восхищены той смелостью и верностью принципам, с каковыми он высказывает гостеприимным хозяевам свою нелицеприятную точку зрения. И Жанна умолкла, сама удивленная своими последними, произнесенными чисто автоматически словами; на лице ее отчетливо проступила растерянность.
Из угла, в коем, сохраняя неподвижность, пребывал йог Гарудин, донесся совершенно несообразный звук. Похоже было, что просветленный хмыкнул. Уровень пива в его кружке резко понизился.
– Ну, знаешь… – чуть помедлив, неприязненно пробормотал Богдан. – Чего-то он у тебя не туда заехал, по-моему.
Жанна тут же вспылила.
– Как ты можешь так говорить! – возмущенно воскликнула она. – Мсье Кова-Леви – замечательный, можно даже сказать, великий ученый! И к тому же крупнейший общественный деятель!
Однако сам ее неумеренный пыл, пожалуй, свидетельствовал о том, что в данный момент она согласна более с Богданом, нежели с соотечественником.
Француз, услышав свою фамилию, улыбнулся и несколько раз кивнул. Что уж он там имел в виду – Бог весть, но, казалось, он просто-напросто соглашается с обеими весьма лестными для себя характеристиками.
– И ты с ним поедешь?
Жанна независимо встряхнула головой. Ее прекрасные светлые волосы вздыбились мгновенной волной.
– Разумеется!
– Когда?
Жанна спросила о чем-то Глюксмана. Тот, благодушно улыбаясь, что-то коротко ей ответил. У молодицы вытянулось лицо.
– Через два часа, – помертвевшим голосом перевела она. Близкий вылет оказался для нее полной неожиданностью. Европейский гуманист распорядился ею с такой безмятежностью, словно был средневековым халифом.
Богдан опять вздохнул.
– Понял, – сказал он.
То, что муж воспринял это известие столь легко и не попытался отговорить ее или хотя бы выразить свое огорчение, расстроило Жанну окончательно. А Богдан лишь повернулся к хозяину харчевни и, помолчав, негромко попросил:
– Почтеннейший Ябан-ага. Оказывается, у нас совсем мало времени осталось. Давайте перейдем к горийскому салату, пусть наш уважаемый гость попробует. Может быть, вкус капусты и кавказских пряностей отвлечет его от мрачных мыслей об угнетении народов.
Гость попробовал.
Минут через пять, отдышавшись, выпив все, что было на столике и в непосредственной близости от него, кое-как уняв слезовыделение, он пробормотал:
– Сетт'юн петит бомб атомик де л'эмпрэ де л'ордусс?
И затем, опять горько заплакав, добавил нечто вконец невразумительное.
– Богдан, – совсем уже не понимая, чью сторону теперь брать, спросила Жанна. – Мальчики… Ну зачем вы так?
Богдан в полном обалдении глядел на теряющего последние связи с реальностью философа.
– Я думал, вкусно… – ошарашенно пробормотал он с набитым ароматной капустой ртом. – Может, неотложную повозку вызвать? Что он сказал?
– Он спросил: это что, маленькая атомная бомба ордусского императора? Их здесь так много, что некуда девать, вот и приходится скармливать стремящимся к истине гостям из-за границы?
Тут даже хваленое самообладание Ябан-аги дало трещину.
– Ну и шутки у него, – проскрипел почтенный хозяин харчевни и, окончательно утратив к гокэ интерес, пошел обратно к своей стойке.
