— Я понял, — сказал Онфруа. — Теперь уйди. Отдыхай, как тебе вздумается. Завтра можешь остаться и сражаться рядом с нами, а можешь уехать к своему господину.
— Я вернусь к моему господину, — сказал Гуфье.
Онфруа не ответил. Ему подали письмо, и он увидел оттиск королевской печати на свинцовом кругляше. Читать не стал. Уронил послание на колени, задумался, свесив голову на грудь. Не так хотелось ему объявить Изабеллу своей супругой. Не между боями. Не поспешно, словно они двое украли что-то лакомое и спешат проглотить, пока их не обнаружили и не отобрали похищенного.
Однако Изабелла восприняла случившееся совершенно иначе.
Одиннадцатилетняя невеста напустила на себя ужасно строгий, печальный вид и явилась перед нареченным женихом в темных одеждах.
— Я все знаю, — сообщила она. — Мне надлежит пожертвовать собой, дабы исполнилась воля нашего господина короля.
Онфруа, который так и не приучился относиться к подобным высказываниям как к обычным детским выходкам, искренне огорчился.
— Я не знал, что этот брак настолько вам противен.
— Очень противен! — объявила Изабелла безжалостно.
— Если вы пожелаете, он останется незавершенным, — сказал Онфруа.
— Возможно, этого вы желаете! — ответила Изабелла.
Он растерялся. Изабелла уселась за стол, придвинула к себе блюдо, на котором лежал запеченный свиной бок, и принялась отрезать себе кусочек.
— Госпожа, — взмолился наконец Онфруа, — я сделаю все по вашему желанию.
— Кого волнуют мои желания! — сказала Изабелла, жуя. — Ни моего брата короля, ни вас. Все заняты одним: как спасти Королевство. И мы, женщины королевской крови, должны отдавать свою кровь так же, как это делают мужчины на поле боя.
Онфруа резко встал и вышел из-за стола. Ему вдруг сделалось дурно.
Прямо под стенами Крака шел бой, предместье горело в нескольких местах, и до верхних окон замка дотягивался кислый запах пожара. Дождь поливал сражающихся и силился загасить огонь.
Изабелла в красном платье стояла посреди покоя, а Онфруа смотрел, как она раздевается. Она не спешила и как будто совершенно не волновалась. Впервые он увидел ее руки обнаженными выше локтя. Круглые, гладкие девчоночьи руки. Ни одного изъяна на смуглой коже. В низком вырезе рубашки виднелась нахальная подростковая грудь. Молодой сеньор Торона никогда прежде об этом не думал, но сейчас, когда он рассматривал свою жену, он вдруг понял, что та выглядит очень вызывающе. Не соблазнительно, как подобало бы зрелой красавице, а дерзко — как подобает юному воину, выходящему на первый поединок.
— Мне страшно, — сказал вдруг Онфруа, плохо понимая, что он произносит и зачем.
Изабелла обернулась, высокомерно подняв брови.
— Чего вы боитесь?
Он пожал плечами.
— Идите ко мне, — приказала Изабелла. — И ничего не бойтесь.
Она перевела дыхание и закрыла глаза. А когда открыла их, Онфруа уже стоял рядом и смотрел на нее.
— Ну, давайте, — распорядилась девушка.
— Что?
— Меня предупреждали о том, что вы глупы! — заплакала Изабелла. — Но оказалось, что вы еще глупее… Боже мой, как мне не повезло! У Сибиллы муж хитрый, он знает, как обращаться с женщинами, а вы… вы просто…
— Сушеная рыба, — подсказал Онфруа.
— Может быть!
Он осторожно поцеловал ее. Она тотчас раскрыла глаза и осторожно улыбнулась.
— Ну, смотрите же! — угрожающе произнесла она и погрозила ему кулачком. — Не вздумайте оплошать!
Аскалон и Яффа принадлежали принцессе Сибилле Анжуйской — они были ее приданым.
— Он не решился бы отобрать у меня Аскалон, — сказала Сибилла мужу, когда Болдуин уже ушел и все страхи, связанные с его появлением, стали казаться напрасными. — Мы здесь дома. И ордена вас поддерживают.
— Кроме ордена Монжуа, — добавил Ги. — Того самого, которому вы с вашим первым мужем подарили в Аскалоне четыре башни.
Сибилла вздохнула.
— Расскажите о вашем первом муже, — вдруг попросил Ги.
Сибилла посмотрела на Лузиньяна искоса и устроилась у его ног, положив голову ему на колени.
— Это был здоровенный мужчина. Похожий на одну из аскалонских башен. Огромный. Когда я впервые увидела его, — задумчиво проговорила она, — мне было пятнадцать лет, и я подумала: «Сколько превосходно зажаренных поросят и отлично пропеченных гусей с яблоками, должно быть, пошло на то, чтобы построить эдакую человеческую громадину!» Я была очень хозяйственная девочка, мой сеньор, и чрезвычайно гордилась тем, что у меня есть два города. Старый коннетабль Онфруа, дед нынешнего Онфруа, — он всегда рассказывал мне о доходах, которые я должна получить от таких-то и таких-то земель, так что я отлично разбиралась в этих вещах.
— Он понравился вам? — спросил Ги.
Сибилла повернула голову и посмотрела на мужа искоса.
— Какой ответ пришелся бы вам по вкусу?
— Не знаю…
— В таком случае — да, пожалуй, понравился. Уверенный в себе, в людях, в окружающем мире. Боже мой, как он растерялся, когда у него началась лихорадка! Сперва он просто не поверил в то, что мог столь бесславно захворать. О, какое предательство! Удар в спину! Целыми днями лежал и плакал.
— Вам было жаль его? — продолжал расспрашивать Ги.
Сибилла шевельнулась у него на коленях.
— Конечно! Ведь это был мой мужчина. Но если уж говорить совсем честно, то я была занята своей беременностью. А мой бедный супруг все жаловался и боялся. Знаете, у него был такой жар, что его слезы обжигали мне ладони и вскипали прямо на его скулах…
— Не может быть, — сказал Ги.
Сибилла двинула красивой длинной бровью.
— Поверьте мне… Я росла рядом с братом, который болел куда страшнее, чем этот мой огромный, хорошо кормленый муж. А мой брат, насколько я знала, никогда не жаловался. Поэтому меня очень удивило малодушие моего первого мужа. Нет, я почти не жалела его. Он сам превосходно справлялся с этой задачей и скорбел о своем здоровье с утра до вечера. А потом однажды меня разбудили сразу после рассвета и сказали, что мой муж умер. Он был очень обижен. До самой своей смерти он считал, что с ним поступили несправедливо…
Ги наклонился и поцеловал ее волосы.
— Вы другой, — продолжала Сибилла. — Гилельм не умел встречать неудачи. А вы — умеете. Поэтому ни одна из них не сломит вас.
— Пока вы со мной — да, — шепнул он прямо ей в ухо.
Темный, армянский глаз, выглядывающий из-под пряди, загорелся дьявольским огнем, быстрые сильные пальцы Сибиллы пробежали по телу ее мужа и остановились на его плечах.
— Вот что у вас на уме, жена! — сказал Ги, ухватив ее за бока, точно простушку на сеновале. — Я всегда знал, что нельзя доверять принцессе из Анжуйского дома!
— Да? — смеялась Сибилла. — Откуда вы это знали? Кто вам нашептал?
— Не скажу! — ответил Ги.
Они устроились прямо на полу, на свежем тростнике, который срезали несколько дней назад. Девочка Мария, любопытная, как зверек, выбралась на голоса родителей и остановилась возле головы матери. Сибилла заметила ее только после того, как цепкие пальцы ребенка больно дернули ее за волосы.
— Ай! — вскрикнула Сибилла.
А Ги схватил малышку и притянул к себе. Девочка тотчас принялась деловито лазать между отцом и матерью, исследуя их одежду, носы, пальцы и время от времени изрекая какие-то удивительные истины. Ги наблюдал за нею с нескрываемым восторгом, Сибилла — ревниво.
— Вы совсем не похожи на моего первого мужа, — сказала она, нарочно желая задеть Ги.
— Это потому, что я заранее знал, что покоряться женщине сладко.
Сибилла вдруг высвободилась, села на полу, пригладила волосы.
— Король сильно разгневан на вас и меня, — сказала она.
— Что он может сделать? — возразил Ги. — Он уже лишил меня регентства, но отобрать у меня жену не в силах даже король. Все прочее — несущественно.
Сеньор Родриго, магистр ордена Монжуа, встретился с Лузиньяном вечером того же дня. Родриго совершенно не походил на значительного, могущественного господина, о котором некогда рассказывал Гвибер своему другу Ги. Сеньор Родриго оказался невысокого роста, с виду даже как будто незначительный. Несмотря на то, что держался Родриго очень сдержанно, Ги угадывал в нем человека нервного, всегда готового встретить неприятность. Казалось, самый воздух вокруг магистра закипал от беспокойства.
Они обсуждали те самые четыре аскалонские башни, которые принадлежали ордену. Ги подтвердил дарение, сделанное его предшественником. Сеньор Родриго пытался было заговорить о том, что случилось бы, вздумай орден перейти на сторону Болдуина, но вовремя осекся и прикусил губу.
Ги де Лузиньян сказал:
— Ни я, ни вы никогда не посмеем сделать что-либо во вред королю. Мы обязаны чтить его священный сан. Вторая наша с вами забота — принцесса
