сохранился. Бесподобно! Впрочем я от Пиотровского не в восторге. Так, что дальше? Мазня. Халтура. Явно Козлович намалевал. Точно Козлович. И это тоже Козлович. А это Яша Кукушкин, царствие ему небесное, сделал. Вот уж мастер был! Гений! Если бы не пил… так, а это ранний Прудкин. Без сомнения Прудкин. Замечательный офорт. Просто прелесть.
Арнольд Моисеевич завис было над офортом Прудкина, но стоящий рядом Вентиль так грозно крякнул и поскреб небритую щеку, что специалист по живописи даже подпрыгнул и тут же оказался у соседнего полотна.
— Не торопись, Моисеич! — успокоил его со своего кресла Лаврентий. — У меня время есть, и ошибки мне не нужны.
Арнольд Моисеевич победно взглянул на Вентиля, затем смело отпихнул его и вернулся к офорту Прудкина.
— Какие линии, какие формы, — снова забормотал он. — Нет, вы только подумайте! И такого мастера из Союза художников! И за что? За то, что отказался рисовать портрет вождя для Совхоза, в котором директором был любовник его жены. Да ведь это интрига! Все было задумано органами! Это же ежу понятно. Нет, но каковы глаза! Ведь это глаза Серафимы. Серафима, скажу вам, как раз его жена. Большая была шлюха.
Доцент пединститута еще долго не мог оторваться от этой работы, потом все-таки пересилил себя и стал изучать остальные работы. Наконец он снял очки и повернулся к Лаврентию.
— Вы сказали Дейнека, если я не ослышался?
— Не ослышался.
— Тогда должен вас разочаровать, уважаемый Лаврентий…гм… Павлович. Здесь нет работы этого мастера.
— Ты уверен? — тихо спросил Лаврентий.
— Голову даю на отсечение.
Лаврентий молчал целую минуту, затем заговорил тяжелым голосом:
— Что ж, в таком случае, больше я в твоих услугах не нуждаюсь, Моисеич. Что бы ты хотел получить в качестве гонорара?
И царственным жестом он указал на картины, которые только что изучал Арнольд Моисеевич. Когда до того дошел смысл сказанного, он даже задрожал от волнения:
— Позвольте, я не ослышался? Вы имеете в виду эти работы? Я что могу выбрать?
— Можешь, можешь. Выбирай быстрее, а то у меня времени мало.
— Тогда я безусловно возьму Прудкина! — звенящим от счастья голосом воскликнул Арнольд Моисеевич, и тут же схватил вожделенную работу. — Право, просто не знаю, как вас и благодарить, уважаемый Лаврентий Павлович. Это щедрый, я бы сказал, царский подарок. Дай вам бог крепкого здоровья. И вашей семье тоже.
— Теперь ступай, — Лаврентий уже не смотрел на специалиста. Его взгляд был направлен за окно, где красовался забор.
Арнольд Моисеевич, повторяя благодарственные слова и еще что-то о злодеях, которые загубили настоящий талант, но время пришло, все встало на свои места, настоящие ценности вновь имеют свою цену, и есть еще меценаты на бескрайних просторах земли русской и что-то еще схожее с предыдущим.
— Что за чертовщина? — сказал Лаврентий, когда специалист по живописи ушел. — Где же тогда Дейнека?
— А вдруг этот козел нас наколол? — сделал предположение Вентиль. — Может он ничего не шарит в картинах?
— Ты что ли шаришь? — усмехнулся Лаврентий.
— А что? Может и шарю. Я в зоне, знаешь, какие тату братанам делал!
— Ой, не зли меня, Вентиль, не то убью! Что же теперь делать?
— А ничего не делать. На хрен тебе этот Дейнека сдался? Вон у тебя сколько картин тут. На много тыщ.
— Слушай, Вентиль, канай отсюда! От греха подальше.
Вентиль обиженно замолчал и отошел от босса. Увидел, как рабочие стеклят окна в бассейне, подбежал к ним и стал указывать, кому что делать.
— Кто бы мне объяснил, что происходит, — сказал Лаврентий. — Я уже ничего не понимаю. Хоть бы Багажник позвонил что ли?
И тут мобильбник в его внутреннем кармане запел. Лаврентий взял его и поднес к уху:
— Алло?
— Лаврик?
Звонил Багажник. Лаврентий оживился. Сей звонок показался ему добрым знаком.
— Да это я, Багажник. Как там мои дочки?
— Нормально. Отдыхают. Сейчас на завтрак прибудут. Хорошие у тебя девчонки. Ты не дрейфь, Лаврик, я их не обижу. Если конечно договоримся.
— Договоримся.
— Нет, с картинами ты меня круто кинул.
— Я тебе их верну.
Багажник засмеялся:
— Конечно вернешь! Не просто вернешь, а еще просить будешь, чтобы я взял.
— Не зарывайся, Багажник. Ты меня за горло не держишь.
— Тебя нет, зато твоих дочерей обоих могу хоть сейчас поиметь.
— Ладно, ладно, — Лаврентий сделал вид, что напуган. -Чего ты хочешь?
— Я тебе уже сказал один раз. Повторять не собираюсь.
— Хорошо, я сделаю, как ты просишь. Но тогда и у меня для тебя есть небольшое условие.
— Не тебе ставить мне условия.
— Не согласен. Мы с тобой совершаем сделку. Разве не так?
— Хм, согласен.
— А когда две стороны совершают сделку, то обе имеют право предъявлять условия сделки.
— Хорошо, я тебя слушаю. Чего ты хочешь?
— Ты отдаешь мне картину, которую отнял у Тихого и возвращаешь ее мне сегодня же. Дальше я сделаю чего ты хочешь, то есть в понедельник сам предложу Папаше твою кандидатуру. А в качестве гарантии мои девочки остаются у тебя до вторника. Давай, Багажник, соглашайся. Все выгоды на твоей стороне. Совершим обмен картинами в знак доброй воли. Мне твои картины не нужны. Тебя моя… может и нужна, я знаю, ты большой ценитель искусства, но все же верни. Картина дорога мне, как память о покойном друге.
— Тогда понятно. А я то думал, с чего бы Лаврентию понадобилась эта мазня. Только я не врублюсь. Как я ее тебе верну, если ты все картины у меня экспроприировал?
Лаврентий почувствовал, как у него екнуло сердце.
— Я взял у тебя все твои картины, — осторожно сказал он. — Но моей среди них не было.
— Как не было? Куда же она тогда девалась?
— Так это я у тебя должен спросить! — Лаврентий недобро усмехнулся, затем секунду помолчал, и спросил: — Точно, ее у тебя нет?
— Я за свой базар отвечаю.
— Тогда, что выходит, она у меня?
— Наверно.
— Тогда скажи мне, что на ней изображено?
— Дева Мария с младенцем. Копеечная копия. Надо совсем не иметь вкуса, чтобы такое покупать. Не пойму я все равно, чего ты так суетишься?
— Дева Мария? — воскликнул Лаврентий. — Дева Мария?
— С младенцем.
Лаврентий задумался. Среди картин, взятых у Багажника, ни на одной не было изображено Девы
