посмотрел в окно и сразу понял, что сейчас ночь, поэтому так и тихо. Выглянул в коридор. Вдали у освещенного стола спала девушка, уронив голову на раскрытую тетрадь. Кумус поднялся на второй этаж. Здесь тоже стоял стол в коридоре, но никого не было. В первой же попавшейся ему комнате были владения кастелянши. Ангел выбрал себе длинную рубаху, удовлетворенно заметив, что рукава полностью закрывают его руки и еще свисают ниже ладоней. Свою снятую одежду Кумус аккуратно свернул, затолкал в небольшую наволочку и в рубахе, с узелком в руке стал осторожно пробираться по коридору. Так он дошел до пожарного щитка, открыл его, не обнаружив ничего, кроме аккуратно свернутого пожарного шланга. Он положил к шлангу свою одежду, постаравшись запрятать ее незаметней. В тот момент, когда он закрыл щиток и стоял, прислушиваясь, его похлопали по плечу.
Кумус медленно обернулся и почти уперся носом в грудь большого, плотного санитара. Санитар жевал жвачку и смотрел радостно-снисходительно. Когда Кумус поднял голову и хотел что-то сказать, санитар покачал головой и отвесил Ангелу звонкую и сильную оплеуху, от которой Кумус крутанулся вокруг себя, собираясь упасть. Санитар подхватил его под мышку и легко понес в палату. Там его ожидал сюрприз: все койки были заняты. Санитар подумал, подошел к другой палате. Свободные койки там имелись, две, но они были не застелены, а значит, этот придурок не мог здесь спать. Санитар задумчиво постоял в дверях, потом хмыкнул, вспоминая, и понес Кумуса в другой конец коридора. Там находился небольшой изолятор. Кумус уже надоел санитару, поэтому был сброшен на застеленную койку, после чего санитар удовлетворенно выдул изо рта огромный пузырь, который лопнул, соприкоснувшись с его носом.
Ева Николаевна успокоилась только у самого своего дома, но успокоилась хорошо, почувствовав полное равнодушие и усталость. Это не помешало ей посетить ночной магазин и купить по бешеной цене бутылку «Мартини» и банку сока.
В подъезде поменяли лампу, свет горел, но Ева вдруг почувствовала, что у ее двери должен кто-то стоять. Пока она быстро и бесшумно поднималась по ступенькам, она уже радостно представила Далилу, как они счастливые распивают вдвоем бутылку, но у двери Евы стоял, подпирая стену, опер Николаева. Грустный и сонный.
— Разрешите доложить. Вы приказали съездить к банку. В общем, докладываю. Закидонский арестован.
— Ну! — Ева чуть не выронила «Мартини» и сок, ей захотелось обнять опера и расцеловать, но Валентин Мураш, ранее работавший плотником, 22 года, образование среднее специальное, отслуживший в армии, неженатый, отшатнулся в сторону и продолжил:
— Майор Николаев убит. В перестрелке. Закидонский стрелял двумя пистолетами, он ранил еще шестерых милиционеров, четверо умерли. И Николаев. Я ничего толком не знаю, как это началось. Я сначала приехал к шести. Вы тоже там были. Потом вернулся в управление, там уже объявили тревогу. Я подождал, пока все определится. Вот, докладываю… Разрешите идти? Я здесь уже два часа, у меня мать дома волнуется. Вам не могли дозвониться.
— Свободен, — сказала Ева тихо, плохо двигающимися губами, открыла дверь, поставила бутылку и банку, разделась. Долго сидела и смотрела на телефон, потом все-таки набрала домашний номер Гнатюка.
— Ева Курганова, — представилась она, когда трубку сняли.
— Люди ночью спят, — ответил ей Гнатюк. — Поговорим завтра в управлении, а на твой вопрос, который ты заготовила, отвечаю заранее. Не было никаких причин посылать сразу группу захвата. А когда началась перестрелка, такая группа была послана по тревоге, преступник арестован. Все.
И Ева поняла, что Николаев убит.
Пятница, 25 сентября, утро
Ева напряженно смотрела в окно, окно медленно светлело молочным светом холодного утра. Когда все предметы в комнате стали хорошо различимы, она встала, включила музыку и сделала несколько упражнений. Специально налила полный чайник, потом долго стояла под прохладным душем, потом медленно одевалась и раскрашивала лицо, а все равно вышла из дома рано. На улице ее ждал подарочек: приклеенная жевательной резинкой бумажка. Печатными буквами фломастером было написано: «Смерть мелецейским сукам». Ева посмотрела на окна дома и радостно, во весь рот улыбнулась.
В машине она потренировалась еще раз. Улыбка получалась голливудская, со всеми зубами, сдобренная темно-красной помадой.
В управлении сразу у входа на стене висели портреты в черных рамках. Ева осмотрела улыбающегося Николаева в милицейской форме и радостно заулыбалась сама. Она решила не терять сегодня улыбку, что бы ни случилось.
На пятиминутке у Гнатюка коротко описали, как именно произошел трагический захват Слоника. На вопрос Евы, почему сразу не была послана группа захвата, Гнатюк уверенно заявил, что не получал такого требования от Николаева и не видел для этой группы необходимости.
Вышла из отпуска Лариска — бывшая однокурсница Евы, они не виделись почти месяц. Ева заметила, как Лариска удивленно поглядывает на нее. Да и все в кабинете, посмотрев на Еву, потом удивленно переглядывались.
В коридоре, расходясь по своим кабинетам, стали на ходу обсуждать проведение похорон.
— Слушай, что это на тебя так все таращатся? — спросила Еву Лариска.
— А, не обращай внимания, они судорожно вспоминают, кто с кем спал — я с Николаевым или он со мной, им хочется истерик и рыданий.
— Значит, тут все по-прежнему. Ну, я пошла, к тебе Демидов прорывается, неохота с ним говорить.
Демидов с группой товарищей обступили Еву.
— Надо решать с организацией похорон, Ева Николаевна. Да, кстати, что это вы такая радостная сегодня? Как-то не к месту ваши улыбки… Ведь убиты наши коллеги.
— Но ты ведь жив, а?! — Ева старалась смотреть доброжелательно. — Это главное!
Дождавшись, пока все разойдутся, Ева попросила Гнатюка организовать допрос Кота. Смотрела в пол, говорила коротко и отрывисто. Гнатюк был против, он хотел подождать, что даст допрос Слоника.
— Я знаю, что нам это даст. Сначала, у нас, он будет молчать, потом его переведут на особое положение в тюрьме, наши друзья из ФСБ найдут неожиданно открывшиеся факты, Слоник сразу станет говорить долго и много. Но не нам. За это время Кота потеряем. Он просто умрет в тюрьме или сбежит.
— Ладно, — Гнатюк ни разу за время разговора не посмотрел Еве в глаза, — я напишу ходатайство, чтобы допрос провели у нас. Если сегодня не получится — плохо. Там два выходных. Надо сегодня. Следователь Калина скажет тебе время, только… Постарайся без фокусов. Я сам буду.
— Есть без фокусов!
Ева вышла из управления и села в машину. Смотрела, не видя ничего, перед собой минут пять. Потом решительно поехала в психиатрическую больницу.
Она решила, что, если охранник тот же, вчерашний, он не будет смотреть ее документы и разрешение, которого сегодня у Евы не было. Если охранник сменился, она просто уедет.
Старик в синем картузе наклонился к окошку, осмотрел ее внимательно и открыл ворота.
Ева вошла в здание больницы и прошла весь первый этаж, читая таблички на дверях.
— Вам кого? — Аккуратненькая молоденькая медсестра с папками в руках выходила из кабинета главного врача.
— Мне сюда. — Ева вошла быстро и тут же пожалела. Главврач, бодрый эффектный старик с острой бородкой, застегивал ширинку, стоя лицом к двери.
— Извините. Я зайду попозже. — Ева попятилась.
— Нет, отчего же, — старик был невозмутим, — мне даже приятно ваше смущение, вы что, могли подумать, что я?..
— Я ничего не успела подумать, у меня это рефлекторно.
