жизни. Наталья облилась холодной водой из таза. Другой таз выплеснула на Стаса.
Стас взвизгнул тонко и сел, тараща глаза. В клубах пара то появлялось, то исчезало большое красивое лицо, лицо насмешливо кивало, потом выплыли невиданная женская грудь и круглое плечо.
«Это я снимаю? — в ужасе думал Стас. — Что это происходит, я умер или снимаю все это?» Он чувствовал себя невесомым и счастливым. Он только не понимал, где его угораздило найти такую натуру.
В него выплеснулся еще один таз холодной воды. Захлебнувшись, утирая рукой лицо, Стас увидел всю Наталью, она пристально смотрела на него, стоя рядом.
— Почему ты здесь… голая? — спросил он шепотом, потом опустил голову и увидел свое тело. Это тело очень не понравилось Стасу, он прикрылся, как смог, руками. — Почему я голый?
— Потому что ты наконец порадовал свою задницу и опорожнился от души, а потом я тебя помыла как следует! И такой ты теперь хорошенький, чистенький, где хочешь тебя нюхай! А то все «умираю, умираю!», сказал бы сразу, что страдаешь запором, я бы тебе травки заварила! — Наталья подняла руки, закручивая косу на голове.
— Сколько тебе лет, Наталья? — спросил Стас. Его завораживало такое огромное, неестественно белое тело.
— А сколько дашь? Я люблю после баньки босиком дойти до дома, хоть по дождю, хоть по снегу, а ты? Вставай, вот так… Сейчас, как полагается, чайку с настойкой, у меня настойка крепкая, сладкая! И в перинку, а через часик я тебя попотчую, накормлю от души!
Ева с утра приехала в ремонтно-строительное управление, она сказала Волкову, что сама разберется с сантехниками. При слове «сантехники» сердце у нее стукнуло невпопад, тоска подкатила к горлу. Быстро, как при прокрутке, мелькнули в памяти картинки старой дачи, разбитые стекла, старик и старуха у синего моря, жирная жареная утка. Не было ни лица, ни образа любимого, так, осенняя фантазия невпопад.
Ева шла из метро, дул холодный неприятный ветер. Контора РСУ была рядом с метро, но найти ее было нелегко. Проплутав в закоулках несуразного старого дома, Ева остановила старушку, та объяснила, что окна РСУ — вот они, — она показала вниз, на подвальные окна, около которых они стояли, а дверь найти нелегко, рука старушки неуверенно пыталась очертить повороты дома. Ева нашла наконец вывеску у небольшой двери и шагнула вниз и в темноту.
— Есть кто-нибудь? — С улицы она заметила только тень рядом, в темном длинном коридоре.
Кто-то обхватил ее, сильно зажав опущенные вниз руки и закрыл рот губами, влажно и больно засасывая губы.
Ева напряглась, приготовила коленку, но вдруг вспомнила этот странный запах сигарет и чего-то неуловимого, не имеющего названия, но такого родного.
— Эй! — сказала она, когда удалось увернуться от очередного поцелуя. — Так ты обращаешься с иллюзиями! А я только что тебя вспоминала.
— Я видел тебя из окна, — говорил горячо Володя, расстегивая на ней куртку и просовывая руки под свитер. — Я увидел твои ноги, и я понял, что ты не иллюзия. Я должен сейчас это сделать с тобой, а то взорвусь. Как ты меня нашла?
— Владимир Маркович! — Дребезжащий голос сзади, из открытой двери в коридор. — Вы унитаз обещали в тридцать первую квартиру до обеда сделать. Я вижу, у вас опять проблемы.
Володя отпустил Еву. Он смотрел ошалевшими глазами. Он сказал, что найдет ее, и ушел, подхватив с пола чемоданчик, а Ева не успела даже назвать адрес. Стукнула дверь сзади нее, наступила тишина, странный чопорный старик в костюме и с галстуком на белоснежной рубашке смотрел на Еву снизу из открытой двери.
— Мне, наверное, к вам, — сказала неуверенно Ева, оглядываясь на дверь.
— Бывает и такое, — ответил старик со вздохом и пропустил ее с легким поклоном в кабинет.
На подоконниках буйно жили цветы в горшках, презрев абсолютно пропыленные окна и решетки на них. Ева объяснила, что она лицо официальное и просит помощи. При этом она так удачно села на стул, так невинно распахнула глаза, что старик хмыкнул и подкрутил пегий ус.
— Я спрашивала у вашего работника. Но он не в курсе, вы же видели, там, — Ева неопределенно махнула рукой. — По нашим сведениям, именно ваше РСУ занималось ремонтом коммуникаций Бутырской тюрьмы в прошлом году.
— Жалуются? — спросил старик весело, усаживаясь за свой стол. — Я уже объяснял, что их сроки ремонта нереальны. Очень большие проблемы с доставкой оборудования, работы проводятся в невыносимых условиях, а они еще что-то хотят. Всегда так. Сначала просят быстренько устранить течь, благодарят, а потом пишут жалобы, что ремонт некачественный. А ведь устранить аварийную ситуацию и отремонтировать — это разные вещи. Вот, к примеру, что это у меня за документ от них? Накладная. Не смета на ремонт, понимаете, а накладная, а жалобу они пишут по всей форме, что не выполнен, значит, ремонт.
— Извините, — Ева успела вклиниться в паузу, когда старик что-то стал искать в столе, — но у меня есть сведения, что потом, второй раз, вы у них делали именно ремонт, были оформлены документы.
— Так ремонт же в другом месте был! И по ремонту сроки были смешные, я так и сказал, мои люди по ночам работать не будут без сверхурочных, а заказ-то государственный, во — она как!
— А документы хоть были оформлены правильно? Планы, смета?
— Сейчас все найду, у меня эта тюрьма вот где! Специально эту папку отложил, как чувствовал, что затаскают они меня по кабинетам.
А! Вот, пожалуйста, смета, вот акт приемки, как полагается.
— А план?
— План… Извините, конечно, попачканный, ребята, знаете. А это — подвал под прачечной. Вы из-за прачечной, так же, пришли? Я сразу говорил, что там все трубы надо менять, все, не латать, а менять.
— Вы знаете, мне понадобятся копии всех этих документов.
— Уже третий раз кому-то нужны копии этих документов, я в третий раз говорю: ксерокс — за углом! Обед у меня — в час! До часа бумаги вернуть. Спасибо, что вы хоть судом не пугаете.
— Пожалуйста, — сказала Ева.
Ева положила на свой стол ксерокопии, Волков сел рядом.
— Смотришь, запоминаешь, опять смотришь, опять запоминаешь, и так до тех пор, пока не впечатается. Пока не станет появляться четкой картинкой, когда закроешь глаза. — Ева выложила три листка рядом. — Это следственный изолятор, это… по-моему, выход во двор для прогулок… да, отсюда. Здесь — прачечная, здесь и здесь я карандашом нарисовала смотровые вышки.
— Какие у тебя духи? — спросил Волков.
— «Ле дэрнье бэзэн», а что это вдруг?
— Очень горький запах.
— Последний поцелуй, наверное, такой и есть. Не отвлекайся.
— Мне показалось, что и ты не в себе. Хочешь, я тебе сделаю массаж небольшой, от головной боли очень помогает.
Волков, не дождавшись ответа, встал и положил руки Еве на плечи.
— Знаешь, — сказал он задумчиво, — человеку очень легко свернуть голову и сломать шею. Важно здесь правильно взять голову руками и правильно приложить усилия. Если ладони уже уложены, — Волков обхватил голову Евы правой рукой у виска, левой накрыл ухо, его большой палец оказался у Евы под подбородком, — то сначала легко, без усилия, поворачиваешь голову слегка набок, а потом резким движением обеих рук в сторону и чуть вверх!
Ева вцепилась в его ладони, царапая до крови ногтями. Ей удалось расцепить руки Волкова, она отвела их в сторону и повернулась. Волков смотрел мимо нее, напряженно, застыв с поднятыми руками, как будто еще обхватывал чью-то голову.
— Волков! Волков, почему ты меня так ненавидишь?
— Трудно объяснить, но наступает такой момент, когда ты слышишь хруст, знаешь, такое бывает,
