Поднимаю одеяло.
В манеже лежит маленькая девочка примерно двух лет, спокойно смотрит на меня сонными глазами и прижимает к себе младенца в больших — не по росту — ползунках. Маленький ребенок плачет, не открывая глаз, устало и безнадежно.
Совершенно бездумно наклоняюсь и беру их обоих, вытаскиваю.
Оглядываюсь. Младенец, почувствовав мои руки, набрал воздуха и крикнул погромче, из последних силенок, после чего затих с полуоткрытыми плавающими глазами, едва дыша. Девочка в розовом платьице с оборками засунула в рот большой палец правой руки и с интересом изучает вблизи мое лицо и эксклюзивную стрижку.
По-моему, в соседней комнате мне попадалась на глаза большая двуспальная кровать.
Вот она! Укладываюсь, не выпуская из рук детей. Несколько секунд мы лежим и слушаем дыхание друг друга. Я осторожно освобождаю руки, поднимаю шерстяную футболку и расстегиваю чашечки бюстгальтера. Груди выскакивают наружу, как два огромных дирижабля, готовых к полету. И в этот момент младенец стал делать ртом движение, как будто ловит у своего лица щекотную пушинку. Мне говорили, что они слышат запах молока и в первые дни жизни находят мать по запаху… Укладываю его поудобнее, предлагаю сосок, и с первым же глотком ребенок начинает захлебываться. Мы пережидаем с минуту, девочка смотрит на мою грудь серьезно и доверчиво. Так, давай попробуем еще раз… Теперь дело пошло лучше, только вот после каждых пяти-шести глотков ребенок устает и дремлет, набираясь силенок. В животе у него началось сильное бурчание, он кривится, но не плачет, девочка протянула ручку и потрогала грудь, которая нависла над нею.
Давай, попробуй, тебе понравится. Сколько же времени вы не ели? Зачем вас засунули в манеж и накрыли одеялом?
Девочка согласилась и взяла в рот сосок. Первые глотки она сделала неуверенно, подняла вверх глаза, пробуя, потом стала жадно сосать, и острые зубки ее врезались в меня с неуместной в этой ситуации реальностью боли.
Через двадцать минут дети спали так глубоко, что я смогла встать. Уложила их поудобней, обложила подушками, после чего раздела и осмотрела.
Я сняла с девочки колготки с трусиками, а с младенца его ползунки, под которыми обнаружился памперс. Мальчик… Конечно, мальчик, а ты думала, кто тебя позовет покормить грудью в этом заколдованном доме, идиотка, дура набитая!..
Складываю снятые вещи на полу, от них пахнет старой мочой, памперс сдобрен еще и какашками, и не раз, вероятно… Между ног у мальчика сильное раздражение, значит… Нет, не надо думать, что они ждали меня здесь почти неделю!.. Мальчик не выжил бы столько, по крайней мере, он бы уже не смог плакать. Тогда — сколько? Сколько времени они лежат в манеже под одеялом? Господи, а от меня-то как воняет!.. Странно, я начала слышать запахи, и самым неприятным оказался чужой — от ватника! Лихорадочно стаскиваю с себя шерстяное белье, окровавленные трусы, подумав, бросаю в общую кучу вонючего ужаса и бюстгальтер. Оставшись голой, вдруг обнаруживаю себя в огромном зеркале платяного шкафа, с покрывающимся щетинкой лобком и полосатой головой, с выступающим уродливым образованием животом, с огромными для таких худых плеч и узких бедер грудями.
В этот момент, стоя перед зеркалом, я услышала, что в доме еще кто-то плачет. Приглушенно, далеко, не плачет — тонко подвывает с задавленными страхом всхлипами. Ну вот, а ты размечталась сходить в ванную. Еще один младенчик ждет твое молоко, как хорошо, и сцеживаться не придется — девочка отлично справилась с правой грудью, а в левой кое-что осталось, надеюсь, ему хватит.
Опять я иду по гладкому паркету второго этажа, из комнаты в комнату — по пушистому ковру, потом по твердой циновке, потом по шкуре белого медведя (это, пожалуй, кабинет будет), а плач играет со мной в прятки, то затихает совсем (один раз мне даже почудилось совсем взрослое громкое сморкание), то вдруг опять проявляется тихим отчаянным воем. Я подловила его случайно, услышала, как за белой дверью кто-то судорожно вздохнул и хныкнул, потянула на себя ручку и оказалась в большой ванной комнате…
В тот день Коля Сидоркин разбудил своих родителей в пять часов двадцать минут.
Утра.
Папа не поверил, он таращился на часы то одним глазом, то другим — по очереди. Мама же, напротив, проснулась быстро, ощупала руки Коли и нервным шепотом: “Что?.. Поранился? Ты нас бросаешь?.. Посмотри мне в глаза!” — так накалила обстановку, что Коля пожалел о своем решении попрощаться с родителями.
— Я украл у вас деньги, — первым делом заявил Коля, дождался, пока мама вцепится в руку отца, а тот, в свою очередь, нервным движением свободной руки поправит воротник пижамной куртки.
Они сидели на кровати. Коля подложил им под спины подушки, зажег один ночник, и в его слабом свете родители выглядели однояйцевыми близнецами — их роднило выражение отчаяния на лицах и жуткое напряжение, заставляющее сидеть ровно и не шевелясь.
— Постой, — заметил, подумав, отец, — какие деньги? Мы все деньги пустили на аренду зала для выставки, потом еще это… купили новую приставку для камеры. Какие деньги?
— Я нашел в шкатулке полторы тысячи рублей и забрал их. Заначку за картиной я не трогал, вам на первое время хватит.
— Ну что же ты сразу — “украл”?! — родители синхронно вздохнули с облегчением.
— Что же ты, так и до инфаркта довести недолго, — заметила мама, а отец с горячностью уверил, что черт с ней, этой заначкой, пусть забирает и ее, если он проигрался в карты или еще что…
— Я не проигрался. Я уезжаю к любимой женщине, и ваша заначка мне не нужна, у меня осталось еще от работы на сцене почти пятьсот “зелеными”, — спокойно заявил Коля. — Я не об этом хотел сказать…
— Возьми мою коричневую замшевую куртку! — перебил его отец. — Она тебе всегда нравилась, и галстук английский…
— Коленька, умоляю, предохраняйтесь, — мама прижала к груди руки с переплетенными пальцами, — хуже нежеланного ребенка может быть только аборт! Ты еще молод, многого не понимаешь, но…
— У нее уже есть двое детей, думаю, она сама разберется с предохранением.
Наступила тишина. Коля ждал, пока мама решит — удариться ей в истерику, начать жалобно плакать или сразу свалиться в обморок и спокойно все обдумать.
— Может быть, у нее и муж есть? — осторожно поинтересовался папа.
— Есть, — легко согласился Коля и добавил:
— Она обещала с ним разобраться и уйти ко мне, вот, не звонит, я решил сам поехать. Вместе разбираться будем.
— Но она хотя бы… еще не на пенсии? — поинтересовалась мама и нервно хихикнула.
— Выпей успокоительное. — Папа взял с тумбочки пузырек, отвинтил пробку и сосредоченно стал капать в стакан с водой.
— Нет, пусть он скажет, сколько ей лет. — Мама опять хихикнула, это было что-то новенькое, она не собиралась кричать или плакать, и Коля внимательно всмотрелся в ее лицо с перекошенным нелепым смехом ртом.
— Она не на пенсии, хотя и старше меня, но совсем чуть-чуть. Проблема в другом.
— Как, есть еще какие-то проблемы?.. Неужели? — Мама не собиралась прекращать веселье, но стакан опустошила, после чего папа осторожно промокнул ей рот уголком пододеяльника.
— Да. У нее ревнивый муж, если он узнает, что она… что она хочет уйти, что она была со мной… Короче, если он узнает обо мне, он ее убьет.
— Не может быть! — зашлась смехом мама. Папа неуверенно пошлепал ее по щекам.
— Прямо-таки и убьет? — поинтересовался он, переждав, пока мама успокоится и перестанет в ответ на шлепанье лягать его под одеялом ногой. — Ты говоришь странные вещи, но если тебе это сказала женщина… Я имею в виду о муже. Она либо не очень умна, либо…
— Либо — что? Слишком влюблена?
— Да нет, — папа задумался, судорогой рта сдержал неуместный зевок, — просто я вдруг подумал, что все это звучит как в стандартном детективе. Женщина говорит любовнику, что муж ее убьет, для того,
