до утра?
Капитан невольно вздрогнул — в подвале нет окон. Когда они с Мефисто спускались в мертвецкую, он даже не подумал обратить внимание на подобные детали: кто же знал, что несколько часов спустя придется очутиться в мрачном подземелье в роли живого трупа? Итак, чем он располагает? Совершенно бесполезный пистолет — зарядить его нечем, все припасы остались в саквояже, который теперь у громилы со сломанными ушами. Ах, как все неудачно, ведь в саквояже остались его бумаги и кожаный кисет с золотом Али-Резы!
Ладно, благо, он в брюках, сапогах, рубашке и жилете. В жилетном кармашке спрятаны пять золотых, завернутых в тряпочку, — так, на всякий случай, — коробок спичек и несколько сигар.
«По крайней мере, можно покурить». Федор Андреевич невесело усмехнулся и чиркнул спичкой по стене. В неверном, колеблющемся свете он ступил на лестницу, ведущую в подвал.
Внизу за время его отсутствия ничего не изменилось: те же нары у стены, те же столы и тот же тяжелый дух. Но некогда брезгливо морщить нос. Капитан зажигал спичку за спичкой и шарил руками по стенам, но не находил даже дырок в плотной каменной кладке. Однако должна же быть вентиляция? Иначе здесь уже через несколько дней не продохнешь от трупного запаха!
Наверху послышались удары — бандиты ломали дверь подвала. Долго ли выдержат доски мощные атаки топора и лома? Наверняка инструменты вручили головорезу со сломанными ушами: бухало, как из пушки.
Кутергин пересчитал оставшиеся спички и сразу отложил пяток на непредвиденный случай. Теперь он мог сжечь всего четыре, и если не отыщет выхода, останется лишь подняться наверх и принять последний бой. Было бы с кем, а то с портовыми бандюгами!
Федор Андреевич горько усмехнулся и полез на нары, чтобы осмотреть скрытый ими участок стены. Дверь наверху стонала и трещала, однако пока держалась. От какой же малости иногда зависит жизнь человека! Сейчас она зависела от добросовестности неизвестного плотника, сколотившего дверь подвала мертвецкой.
Кутергин забрался на самый верхний ярус нар, чиркнул спичкой и не поверил глазам — прямо перед ним темнела забранная решеткой квадратная ниша. Неужели перед ним вентиляционное отверстие и открывается путь к спасению? Но решетка! Капитан поднес спичку ближе к нише, и огонек потух, будто на него дунули из темноты. Чертыхнувшись с досады, русский уцепился за решетку обеими руками и что было сил рванул, напрягшись до ломоты в позвоночнике. Вмурованные в стену ржавые железные прутья больно впились в пальцы. Еще одно усилие, и раздался хруст: часть решетки вывалилась. Федор Андреевич лихорадочно ощупал образовавшееся отверстие и понял — не пролезть! Тогда он начал отгибать оставшиеся прутья. Удары молотом наверху отдавались в ушах, заставляли торопиться. Наконец, дыра расширилась, и можно протиснуться. Чиркнув еще одной спичкой, он прикрыл ее пламя ладонью и посветил внутрь ниши. Да, это вентиляционное отверстие: квадратное в подвале, дальше оно имело круглое сечение и изгибалось коленом, но другого пути на поверхность все равно не оставалось. Капитан лег на спину и, весь извиваясь как червяк, втянулся в сырую темноту.
Лишь только он скрылся, дверь подвала рухнула. Освещая путь фонарями, по лестнице торопливо скатились несколько бандитов. Увидев пустые столы и нары, они разразились проклятьями и начали заглядывать во все закоулки, решив, что их жертва, не помня себя от страха, забилась в темный угол…
Самым трудным оказалось преодолеть колено вентиляционной трубы. Федор Андреевич вытянул руки и, буквально по вершку, стал подтягиваться, одновременно складываясь пополам и продвигая руки все выше и выше. Наконец, его пальцы нащупали деревянную опалубку, прикрытую крышкой-домиком, как в скворечнике. Не долго думая, он выбил ее головой и выскочил из трубы, как пробка из бутылки. Оглядевшись, увидел, что оказался между флигелем и мертвецкой. В стороне тяжело переступали копытами запряженные в коляску кони. Между кустов парка мелькали неясные тени.
Капитан осторожно двинулся вдоль стены к лошадям. Но неожиданно в лицо ему ударил яркий луч света и раздался торжествующий вопль:
— Вот он!..
Увидев из окна толстую лозу дикого винограда и узенький карниз, Лючия словно заболела — днем и ночью ее преследовало одно и то же видение: вот она перелезает через подоконник, вцепляется в раму, делает пару шагов по карнизу, хватается за виноградную лозу и начинает спускаться. Перед рассветом она часто пробуждалась оттого, что сердце замирало от страха высоты, а днем ее, как магнитом, тянуло к распахнутому окну и стоило большого труда заставить себя не высовываться, хотя так и подмывало еще раз поточнее измерить глазами расстояние и мысленно пройти первый отрезок пути к желанной свободе.
Что делать потом? Девушке не раз приходило в голову, что неплохо бы попытаться выяснить, где она находится, но как это сделать? Сторожа ничего не скажут пленнице, а больше спросить не у кого. Робкие надежды на Титто — все-таки он итальянец — не оправдались: южанин оказался ничуть не лучше, чем болтавшие между собой на французском бандиты. Оставалось одно — незаметно припрятать несколько кусочков хлеба, насушить из них сухари, дождаться ночи потемнее, связать из простыней страховочную веревку, поскольку лоза ненадежна, обмануть бдительность сторожей и бежать.
В любом случае, была уверена Лючия, она все еще находится в Северной Италии. Да и Мирадор, вместе с которым появился Титто, собирался отправиться на несколько дней в Геную. Раз так, то главное — выбраться из дома и оказаться на свободе. Местность здесь густонаселенная, в первой же деревне она узнает, где очутилась, и попросит помощи. Если вдруг, паче чаяния, тут не слышали имени ее дяди, всегда можно обратиться к полицейскому, жандарму или, на худой конец, к сельскому старосте. Они не откажут попавшей в беду несчастной пансионерке.
Все это хорошо, даже прекрасно, однако самое трудное — не спуститься по веревке из окна и даже не узнать, где ты находишься, а обмануть сторожей! Как назло, здесь нет заветного шкафа и нельзя подслушать похитителей; лишь иногда удавалось уловить обрывки разговоров Шарля с Бенито-Эммануэлем, когда они излишне громко беседовали под дверями или под окнами комнаты. Правда, такое случалось редко. С Титто они почти не общались, хотя вместе садились за стол и по вечерам играли в карты. Судя по всему, южанин им чужой, хотя французы и не проявляли к нему открытой неприязни или пренебрежения.
Внезапно решиться на побег Лючию вынудил один подслушанный ею разговор.
Рядом с комнатой пленницы находилась гостиная-холл, где ее сторожа каждый вечер азартно резались в карты. Во время игры они прикладывались к бутылке и вскоре начинали говорить громче обычного. Тогда девушка ложилась на пол и приникала ухом к щели под дверью,
В тот вечер все шло как обычно: после ужина дверь комнаты пленницы тщательно заперли, и бандиты устроились в гостиной, настежь распахнув там окна. Сначала они ужинали, потом сели играть в карты. Лючия легла на пол у двери и стала слушать.
— Сегодня твоя очередь караулить ее ночью, — долетел до нее голос толстяка.
— Не надо напоминать, я пока не рамолик [10], — раздраженно откликнулся Шарль.
— Не злись, — хохотнул Эммануэль. — Лучше бы караулить в постели, вместе с ней конечно. Девка чудо как хороша. Грудь Дианы-охотницы, глаза испуганной лани, лебединая шея, тонкая талия и роскошные бедра.
Лючия краснела и бледнела. А толстяк, сладострастно причмокивая, начал говорить такие веши, что у девушки перехватило дыхание от гнева и возмущения.
— Мы играем козыри трефы, синьор! — прервал поток сальностей голос Титто.
— Простите, заболтался, — начал оправдываться Эммануэль. — Но ведь никто из вас не отказался бы! Разве не так?
— Только не языком, как ты, — буркнул Шарль.
— Пока не остается ничего другого, — вздохнул толстяк. — Девка неприкосновенна, как священная корова индусов. А потом увидим.
— Женщины всегда приносят одни неприятности. — философски заметил Титто. — Играем черви?
— Играем, — согласился Эммануэль.
