пора увозить вашего слепца!
Рассвет застал их на пустынной каменистой дороге. Глаза слипались, усталое тело ныло и требовало отдыха. Сам Федор Андреевич, может, и не стал бы останавливаться, но с ним была девушка: И она задремала, доверчиво прижавшись к груди своего спасителя. Поэтому капитан свернул с дороги, выбрал сухое тенистое место среди зарослей кустов, бережно снял Лючпю с коня и уложил на мягкую траву. Расседлав лошадь, он спутал ее, расстелил потник и вальтрап и переложил девушку на них. Сейчас, при свете нарождающегося утра, он разглядел ее и подумал, что Лючия очень красива. Большие глаза с длинными темными ресницами, правильные черты бледного лица, алые пухлые губы, тонкая шея и высокая грудь. По плечам разметались вьющиеся каштановые волосы, на груди лежала маленькая рука с длинными пальцами прирожденной пианистки. Интересно, кто ее дядя? Судя по словам Лючин, он человек состоятельный и пользуется уважением. Но отчего тогда на девушке столь странное платье, похожее на монашеское одеяние? Кутергин лег рядом и прикрыл глаза: какой калейдоскоп событий закружил его, едва лишь он успел ступить на камни набережной Генуи… Где теперь искать следы Мирта и слепого шейха? Может быть, доставить девушку к родным и от них отправиться в Рим или ко двору итальянского короля, чтобы обратиться к русскому посланнику и просить у него помощи?
«Помощи в чем? — спросил себя Федор Андреевич. — Не лукавьте, господин капитан! Чего вы хотите: чтобы вам помогли вернуться на родину или разыскать слепого шейха?»
Измученный событиями прошедшей ночи, Кутергин смежил веки и, как ему показалось, открыл их буквально через секунду. Однако солнце поднялось уже высоко, и трофейные часы показывали половину десятого утра.
Услышав слабый шорох, капитан обернулся — из кустов на него смотрел пожилой загорелый крестьянин. Он озорно подмигнул Федору Андреевичу и приложил палец к губам, давая понять, что не хочет мешать молодым людям. Боясь потревожить Лючию, русский осторожно встал и подошел к старику.
— Не могли бы вы дать нам немного вина или воды? — шепотом попросил он.
— Воды? — Крестьянин удивленно поднял брови. — В десяти шагах отсюда течет ручей. Хотя, я понимаю, ночью вам было не до поисков ручья.
Он заговорщически улыбнулся и снова подмигнул, словно говоря, что и он когда-то просыпался рядом с прелестницей в зарослях кустов, но теперь это время, к сожалению, безвозвратно миновало.
— Держи. — Старик дал Кутергину лепешку и горсть маслин.
— Далеко ли отсюда Реджо? — поблагодарив, поинтересовался русский.
— Реджо? — переспросил крестьянин. — Поезжай по дороге, потом сверни на тропу и после полудня увидишь Реджо. Если поедешь все время по дороге, потеряешь день. Ты украл ее из монастыря?
Он кивнул на спящую Лючию и хитро прищурил глаза, как сытый кот при виде крынки со сметаной.
— Нет, — честно ответил капитан.
— Не бойся, — заверил старик. — Я никому не скажу, что видел тебя с монашкой. Но лучше переодень ее.
Он кивнул на прощание, подобрал свою лопату и бесшумно исчез среди зелени. Федор Андреевич поглядел на девушку: неужели она монашка? Как жаль! Впрочем не ему судить или сожалеть — кто он ей? Поможет добраться до родственников и там распрощается навсегда.
Он положил рядом с Лючией половину лепешки, несколько маслин и отправился искать ручей. Старик не обманул — вскоре офицер услышал журчание весело бегущих струй. Вода была кристально чистой и холодной. Капитан вымылся до пояса, съел свою половинку лепешки, маслины и напился. Вернувшись, он увидел. что девушка уже проснулась и с аппетитом ела.
— Доброе утро, Теодор. — Она приветливо улыбнулась, и у Федора Андреевича вдруг сладко защемило сердце. — Где вам удалось раздобыть хлеба?
— Угостил старик-крестьянин, — не стал скрывать Кутергин. — Кстати, он решил, что я украл вас из монастыря, и посоветовал сменить монашеское одеяние на какое-нибудь платье.
— Я не монашка. — Девушка весело рассмеялась, и капитан украдкой облегченно вздохнул: значит, этой красавице не придется провести всю жизнь за высокими стенами, отрезанной от мира. — Просто я воспитывалась в пансионе при монастыре Святой Терезии.
— Ого, скоро одиннадцать! — Федор Андреевич поглядел на часы и хотел убрать их в карман, но обратил внимание на необычный брелок. На нем, резвясь в волнах, плыли навстречу друг другу две перламутровые рыбы. Казалось, они переливаются, как живые. Занятная вещица. Спрятав часы, он продолжал: — Реджо не так далеко, крестьянин подсказал, где свернуть, чтобы сократить путь.
Пока он седлал коня, Лючия сбегала к ручью умыться. Вскоре они выбрались на дорогу, а через полчаса отыскали тропу, о которой говорил старик. Узкая, местами густо заросшая чертополохом, она вилась между пронизанных лучами солнца рощ и виноградников, террасами поднимавшихся в гору к перевалу. Отдохнувшая лошадь бежала бодро, вокруг было пустынно и тихо — близился полдень, самое жаркое время дня. В долине Кутергин заметил утопавшее в зелени селение: башенки храма, красная черепица крыш, тонкие струйки дыма. — но сворачивать туда не решился, хотя давали себя знать голод и жажда.
Утомленные зноем, они не разговаривали, лишь изредка Лючия оборачивалась к Фёдору Андреевичу и благодарно улыбалась. Он тоже улыбался в ответ и слегка пожимал ее руку, подбадривая и призывая еще немного потерпеть. Эти скупые улыбки и жесты заменяли им самые красноречивые слова. На перевале девушка оживилась, показала на далекие шпили городка и радостно воскликнула:
— Реджо!
Однако пока они спускались в долину и добирались до городка, а потом и до имения дяди Лючии, прошло еше несколько долгих часов.
Капитан увидел большой старинный дом, стоявший на пологом холме посреди парка. Чем-то постройка напоминала родовые поместья богатых русских помещиков, и Кутергин подумал: видно, не зря в Россию приезжали многие итальянские зодчие. Решетчатые ворота были закрыты, но, завидев приближающегося всадника, из будки вышел привратник — хмурый здоровенный детина. Едва он взглянул на девушку, как тут же растянул рот до ушей и настежь распахнул ворота. Оставив их открытыми, он завопил и побежал к дому, да так быстро, что обогнал усталую лошадь, отмахавшую не один десяток верст с двумя седоками на спине.
На крик привратника из дома выскочили несколько человек. Часть из них кинулись навстречу приезжим, а другие поспешили вернуться в дом. Когда окруженный восторженно приветствовавшими Лючию мужчинами и женщинами капитан подъехал к крыльцу, их уже встречали высокий мужчина с львиной гривой седых волос и коренастый священник в черной шляпе.
— Лючия! — Седовласый бросился к девушке и бережно снял ее с седла.
— Дядя. — Она обвила его шею руками и принялась целовать, всхлипывая и по-детски шмыгая носом. Но тут же опомнилась и, обернувшись, показала на Федора Андреевича. — Это Теодор, мой спаситель.
— Мы вам очень признательны, синьор! — Дядя сам помог капитану слезть с лошади и, обняв одной рукой Лючию, а другой — русского, повел их в дом. — Вы можете называть меня синьор Лоренио. Или — к черту синьоров! Отныне я для вас просто Лоренцо!
— Я сделал только то, что должен был сделать любой нормальный человек, — смущенно улыбнулся Кутергин.
— О, синьор иностранец! — Лоренцо слегка наклонил голову и пытливо посмотрел ему в глаза.
— Да, — подтвердил капитан. — Я недавно в Италии.
— И уже успели сделать доброе дело, за которое Господь вознаградит вас, — вставил священник.
— Потом, отец Франциск, потом! — прервал его Лоренцо, остановившись в вестибюле с мозаичным полом. — Наш дорогой гость нуждается в горячей воде и чистом платье, а ненаглядная Лючия в
