“Оскара”. Его слова звучали так искренне, так прочувствованно! Лицо было искажено неподдельным отчаянием.
Даже зная, что ей все известно, он все-таки едва не заставил ее поверить себе, полюбить себя. Ей так хотелось доверять ему. Какая же она дура!
— Я ее сохранил… сам не знаю зачем. Я не мог ее уничтожить. Даже думать об этом не мог.
У Сары подобных колебаний не было. Прямо у него на глазах она разорвала фотографию в мелкие клочья. Нэш с тоской проводил взглядом эти кусочки, пока они, кружась, падали на пол.
Потом Сара повернулась и направилась к дверям. Надо поскорее выбраться отсюда. Она не могла здесь больше оставаться. Нэш опередил Сару: подскочил к двери и захлопнул ее, уперся в дверь ладонями у нее над головой. Его лицо стало суровым и как будто окаменело.
— Я спас твою чертову задницу. Ты об этом не забыла?
— Я тебя не просила.
— А если бы я не пришел? Что бы ты сейчас делала? Вот прямо сейчас? Сидела бы дома и слушала, как муженек читает тебе любовные стишки? — язвительно спросил он.
Сара обеими руками схватилась за дверную ручку, повернула ее, потянула, подергала…
— Выпусти меня! Выпусти меня сейчас же!
С сердитым рычанием Нэш схватил ее за руки.
Она ахнула и отшатнулась. Его лицо побледнело, руки разжались.
— Сара… — В его голосе слышалось то же беспредельное отчаяние, с каким он выкрикивал ее имя, когда ломился в дом Донована. — Я бы никогда в жизни не причинил тебе боли.
Это правда, вдруг поняла Сара. Она отпрянула просто инстинктивно. По привычке. Нэш был крупнее ее, сильнее физически, но она его не боялась. С самого начала она спорила с ним на равных, зная, что он никогда не воспользуется физическим преимуществом.
— Прости, мне очень жаль. — Нэш потер глаза. Лицо у него было такое, словно он смотрел на собственную казнь. — Прости, но я просто… о господи. Я ничего не понимаю, Сара. Ровным счетом ничего.
Ради нее он подрался с Донованом. Он как дурак лез через забор, штурмовал чужой дом. Изображал собой ангела на снегу.
Нэш отвернулся, оперся локтем на дверь, прижался к ней лбом.
— Не уходи, — попросил он. В его голосе ей послышалось нечто, чего она раньше никогда не слышала: смирение. Сара стиснула руки:
— Я должна вернуться.
Нэш оттолкнулся от двери и повернулся к ней лицом:
— Зачем?
— Он мой муж.
— Который по чистой случайности подлежит освидетельствованию у психиатра.
— Я знаю, как с ним справиться.
У него брови полезли на лоб от изумления.
— Как правило, справляюсь.
— Ты любишь его? — выдавил из себя Нэш. Сара невесело рассмеялась в ответ:
— Я его ненавижу.
Его плечи, сведенные судорогой, расслабились, он улыбнулся. Предмет разговора на какое-то время был забыт.
— Мы оба устали. Лично я так просто с ног валюсь. Останься здесь сегодня, переночуй, а завтра на свежую голову решим, что нам делать. Ты спи на кровати, а я лягу на полу. Не уходи. Только не уходи.
22
Она осталась.
И Нэш в своей безбожной душе возблагодарил господа. Сара не держалась на ногах от усталости, ее буквально шатало, веки у нее опускались сами собой, пока он раскладывал кушетку. Не снимая одежды, Сара рухнула на постель в чем была. Подтянув колени к животу, обхватив руками подушку, она мгновенно уснула.
Нэш обошел все здание, удостоверился, что засовы надежно задвинуты. Вернувшись в свою комнату, он осмотрел револьвер, взятый у Айви.
“Магнум-357”. В барабане осталось пять пуль.
Вот уже много лет он не держал в руках оружия… и никакого удовлетворения не ощутил.
На него нахлынули воспоминания. Живые, яркие — гораздо ярче, чем все было в реальной жизни. Он не то чтобы перенесся обратно, он как будто увидел фильм со своим участием. И.. в фильме можно было рассмотреть детали, которых Нэш в свое время не заметил впопыхах.
В то время он мог думать только об одном: как бы уничтожить человека, лишившего жизни его дочь. Но сейчас, много лет спустя, он вспомнил людей, выстроившихся на ступенях перед зданием суда по обе стороны от входа. Мужчины. Женщины. Репортеры. Фотографы.
Он хорошо подготовился. Он знал, что при самом благоприятном раскладе у него будет только один выстрел, и этот выстрел должен быть смертельным. Когда речь зашла о выборе оружия, он предпочел “берретту”. Парень, у которого он купил пистолет, заверил его, что эта “пушка” разнесет человеку голову с двадцати ярдов. Это, конечно, оказалось преувеличением, но дело свое “пушка” сделала. То самое дело, ради которого Нэш ее купил.
Мысленным взором Нэш видел, как изменились лица зевак, когда кровь брызнула им на одежду. Особенно запомнилось ему полное ужаса лицо одной женщины в белой блузке, вмиг покрывшейся красными пятнами.
Картинка изменилась: перед ним возникло лицо дочери. Сердце его наполнилось болью. Он тихонько застонал и положил револьвер на конторский шкафчик.
Нэш посмотрел на Сару в надежде, что она проснулась. Ему хотелось обнять ее, поговорить с ней. Но она по-прежнему спала, крепко обнимая и прижимая к лицу подушку.
Нэш выключил свет и устроился в единственном в комнате мягком кресле. Вытянув перед собой ноги, он уставился в темноту. Тихое дыхание Сары успокаивало его.
Каким-то образом он должен удержать ее, не дать ей вернуться к Айви. Каким-то образом…
Какой-то комар. Назойливо и нудно жужжит и жужжит над ухом.
Какой-то странный запах.
Дым.
Пожарная сигнализация.
Нэш подскочил на месте, ничего не понимая. Почему он спит в кресле? Сквозь бьющий по нервам вой сирены до него донесся далекий ревущий гул. Свет с улицы пробивался через щели в закрытых жалюзи. Кругом стоял серый туман, все выглядело как на старом черно-белом снимке.
Он вскочил на ноги и начал трясти Сару. Она что-то недовольно пробормотала во сне и еще глубже зарылась лицом в подушку, выше натягивая на себя одеяло.
— Сара! — Нэш еще раз тряхнул ее. — Пожар! Просыпайся! Вставай!
Не дожидаясь ответа, он бросился к двери и ощупал ручку. Холодная. Он отпер и распахнул дверь. В комнату, ослепляя его, ворвались клубы дыма. С первого этажа доносились потрескивание и звон стекла. Когда огонь доберется до химикатов в фотолаборатории, все здание взлетит на воздух.
Нэш торопливо захлопнул дверь: дым душил его, он мучительно закашлялся. Стараясь успокоить раздраженные дымом легкие и глотнуть кислорода, он почувствовал руку Сары у себя на спине. Сирена продолжала заливаться. Наконец ему удалось совладать с кашлем, хотя горло саднило, а глаза слезились.
