А теперь вот сам забыл ее запереть.
Неужели у него началась болезнь Альцгеймера? Господи, все, что угодно, только не это.
Франклин встал с кровати и, шаркая, начал спускаться вниз. Штаны фланелевой пижамы с восточным рисунком болтались вокруг его тощих лодыжек.
Парадную дверь он даже не стал проверять. Ею сроду никто не пользовался. Вместо этого Франклин прошел прямо через кухню к задней двери, отпер ее и вышел на веранду.
Было время, когда в Сигурни вообще не было преступности. Ну, разве что мелкое хулиганство. Деревья, украшенные туалетной бумагой, перевернутые летние сортиры. Детские шалости. Но вот в прошлом году у них в округе произошло два взлома. Безумие больших городов подступало все ближе. Скоро придется запирать дверь перед каждой поездкой в город.
Франклин проверил сетчатую дверь. Крючок был на месте. Тогда он включил свет и попытался разглядеть, что творится по ту сторону пластиковой пленки, которой веранда была затянута на зиму. Вроде там кто-то был. Какая-то фигура. Человек.
Кто это? Кто…
— Папа?..
Глория?
Он вытащил холодный железный крючок из петельки и медленно открыл дверь.
Женщина. Черные волосы. Не Глория. Темные глаза. Незнакомка.
— Это я, Сара.
Опять это глупое сердце сыграло с ним шутку, как уже не раз в последнее время. Это была не боль, а какое-то странное ощущение, сбой ритма.
Он заглянул ей через плечо. На подъездной дорожке не было машины.
— С-сара?
Десять лет он не произносил ее имени. Начинать заново было нелегко.
— Можно мне войти?
Франклин открыл дверь чуть пошире, а сам посторонился. Вот эта самая дверь провисела на этих самых петлях вот уже сорок лет. Когда Саре было три года, она не дотягивалась до ручки, поэтому он прибил низко на двери деревянную катушку, чтобы она сама могла себе открывать. Катушка все еще была на прежнем месте.
Сара перешагнула через порог, и он закрыл за ней дверь.
Как во сне.
Миллион раз ему снился этот сон. Но сейчас он ощущал запах ночи, сквозняк холодил его голые лодыжки. Он последовал за ней, не сводя с дочери глаз. У него не укладывалось в голове, что она здесь. В кухне она повернулась к нему и смущенно улыбнулась:
— Извини. Я знаю, уже поздно.
Поздно… Да, поздно. Она опоздала на десять лет.
Она вздохнула и отвернулась, кусая нижнюю губу. Он помнил эту ее привычку. Сара всегда была не похожа на других женщин из его семьи. Никогда она не была бойкой и разговорчивой. Она была застенчивой и всегда долго думала, прежде чем что-нибудь сказать.
Он всегда испытывал желание защитить ее, укрыть от внешнего мира. Он так и делал до того злосчастного лета, когда она оттолкнула его, причинила ему такую боль…
Глядя на нее теперь, Франклин заметил, что лицо у нее измученное. Точно он не был уверен, но ему показалось, что от нее пахнет спиртным. Сара была его дочерью, и в то же время она была ему чужой. Когда он видел ее в последний раз, она не знала мирских забот, а теперь казалось, что мирская ноша слишком тяжела для нее. У него зачесались глаза, горло свело судорогой.
— Ты устала.
Вот и все, что он сказал. Десять лет спустя ему больше ничего не пришло в голову. Ему хотелось прикоснуться к ней, обнять ее, но у них никогда не было заведено всех этих нежностей. Они привыкли скрывать свои чувства. И Франклин опасался, что может заплакать, если прикоснется к ней, а уж постыднее этого ничего для мужчины нет.
Сара двинулась к двери, ведущей в гостиную.
Впервые за много месяцев он заметил, какая у него в доме грязь и беспорядок, как все захламлено. Повсюду лежали кипы журналов по сельскому хозяйству. Грязь въелась в ворс ковра, с потолка фестонами свисала паутина. На всех поверхностях лежал толстый слой пыли. Его жена, мать Сары, не разрешала им даже стакан воды выпить в гостиной. Как же он мог с такой легкостью все запустить? Почему так долго ничего не замечал?
— Как чудесно дома… — сказала Сара.
— Твоя комната все еще наверху. Он не хотел, чтобы она отказывалась от его приглашения, и не хотел, чтобы она приняла его только из чувства долга. Такого в его жизни было предостаточно, даже больше, чем нужно.
Она опять улыбнулась ему. Медленной, печальной, усталой улыбкой облегчения.
— Вот и отлично.
Сара.
Его дочь. Незнакомка. Совсем чужая.
27
Не надо было сюда приезжать, твердила себе Сара на следующее утро, пока варила кофе. Но ей так захотелось повидать отца, то место, где она родилась и выросла, что она не устояла. Желание вернуться к своим корням оказалось неодолимым, как инстинкт, толкающий птиц к гнездовьям или рыб к нерестилищам. Она не могла с ним бороться.
Она не собиралась оставаться на ночь, но была так измучена, а дом смотрел на нее так приветливо, и отец… он так обрадовался, увидев ее.
Если не считать накопившегося за годы хлама, в доме ничего не изменилось. Кофейные кружки стояли в том же месте. Тарелки, столовое серебро… все было там же. Все те же обои с цветочным рисунком на стенах. Тот же холодильник, та же плита.
Еще два дня назад ей казалось, что прошла целая жизнь, что она не была тут вечность. А теперь у нее было такое ощущение, будто она сидела за этим круглым дубовым столом только вчера.
Отец настоял, что поедет в город за продуктами. Обещал скоро вернуться. Они вместе позавтракают. Немного поговорят. Не о ней, не о пролегших между ними годах. Ей хотелось расспросить его о Глории и ее семье. Поговорить о ферме. О предстоящей посевной. О жизни, которая у нее была когда-то. О жизни, которую она оставила позади. Ей хотелось вернуть хоть что-то из того, что она потеряла. Вернуть хоть на минуту.
А потом она уйдет. Как только убедится, что с отцом все в порядке.
Это был уютный дом, но раньше Сара этого не замечала. В юности она считала, что это просто очень старый и до ужаса несовременный дом с деревянными панелями, выкрашенными белой эмалевой краской, с пыльными тюлевыми занавесками на грязных, засиженных мухами, давным-давно не мытых окнах. Сара помнила, что в детстве она сама помогала мыть эти самые окна. Она помнила, как скрипела мокрая тряпка по стеклу, помнила запах уксуса…
На крыльце раздались шаги, заставившие ее очнуться от воспоминаний. Послышался глухой стук — как будто кто-то пытался войти, удерживая в руках целую охапку покупок.
Сара с улыбкой вскочила на ноги. Она уверяла отца, что ей ничего не нужно, кроме пачки хлебцев, но Франклин настоял на своем: ему хотелось угостить ее сытным завтраком.
Она распахнула дверь, и улыбка застыла у нее на лице. За порогом стоял не отец. Там был Нэш. Его глаза, воспалившиеся и остекленевшие, смотрели в никуда, на подбородке темнела щетина.
— Привет, — сказал он со слабой улыбкой.
На нем не было куртки. Почему он без куртки? — удивилась Сара. Ее мысли метались, она никак не
