— Арнолду нужен домашний уход! Он всегда был слаб здоровьем, а теперь нас осталось только двое. Бедная мама боялась, что Арнолд не выживет. Он весил всего пять фунтов, когда родился, и доктор сказал…
Люшес Беллингдон решительно прервал поток воспоминаний.
— Судя по всему, доктор ошибся лет на пятьдесят. Что с ним теперь, с вашим Арнолдом?
— Арнолд нуждается в уходе, — повторила мисс Брей, убирая платок от покрасневших глаз. — Я могу поместить его в комнату Артура. Вещи бедняги уже вынесли, а проветрить постели нетрудно — нужна только пара грелок и огонь в камине. Ты будешь встречаться с ним только за едой.
Элейн была присуща та вязкая настырность, которая раздражает куда сильнее открытого сопротивления. Лили была точно такой же.
— Значит, здоровье позволяет ему спускаться в столовую? — язвительно осведомился Люшес.
По щекам Элейн потекли слезы. Когда она плакала, то еще больше походила на свою покойную двоюродную сестру. Лили всегда начинала плакать, когда Люшес не делал того, что ей хотелось. Она не желала отпускать мужа в Штаты и рыдала не переставая до самого его отъезда. А когда Люшес вернулся и обнаружил, что Лили в его отсутствие взяла чужого ребенка, она снова плакала, покуда он не уступил и не сказал, что Мойра может остаться. Точно так же она могла завести щенка или котенка, но поскольку она это сделала у него за спиной, а потом клещами вытащила из него согласие, Люшес в глубине души никогда ей этого не прощал. Слезы Элейн сразу напомнили ему об этом эпизоде. Внешне они с Лили не были похожи, но плакали абсолютно одинаково, невольно заставляя его ощущать себя бесчувственной скотиной.
— Ради бога, перестань реветь! — прикрикнул он на Элейн. — Если Арнолд в самом деле болен, то может пожить здесь какое-то время, но я не желаю, чтобы он тут поселился навсегда.
Поток слез моментально иссяк, сменившись горячимой изъявлениями благодарности.
— Ты так добр! Не знаю, что бы мы делали без тебя!
Даже если бы ты был нашим братом, а не только мужем бедной Лили, ты не сделал бы для нас большего! Мы так тебе признательны! Даже родные братья редко бывают так щедры и великодушны!
Люшес спешно удалился, а Элейн вскоре уже разговаривала по телефону с Арнолдом Бреем, звонившим из все той же будки у станции. Услышав вопрос брата, она заверила его, что все в порядке.
— Только постарайся как можно реже попадаться на глаза Люшесу. Он считает, что у тебя еще должны оставаться деньги… Так они у тебя остались? Я должна сообщить ему!..
Ты не хочешь? Но почему, Арнолд, — ведь это его только порадует… А-а, понимаю! Но не думаю, чтобы у тебя были шансы получить еще… Ты не должен так говорить, Арнолд!
Люшес вовсе не скуп. Не будь он бережливым, вряд ли у него было бы столько денег. Как бы то ни было, он согласился, чтобы ты пожил в «Мирфилдсе». Я поселю тебя в комнате Артура… Почему? Потому что дом переполнен.
Гости, приехавшие на уикэнд, кажется, собираются задержаться. Дэвид Морей хочет писать портрет Мойры, а у Салли Фостер отпуск — женщина, у которой она работает, позвонила ей и сказала, что едет на неделю в Париж и что Салли может располагать своим временем… Нет, Салли ничего не рассказывала, но она говорила по телефону в холле, а Люшес слышал, как она сказала: «Значит, я вам не буду нужна всю неделю», и предложил ей остаться. Так что не знаю, сколько комнат будет занято и на какой срок. К тому же приходится думать о простынях и полотенцах, которые прямо горят… Мужчинам это и в голову не приходит, и Люшесу в том числе, хотя он уже давно вдовец…
В этом месте Арнолд Брей прекратил попытки вставить слово и повесил трубку.
Глава 26
В воскресенье утром мисс Силвер посетила местную церковь. К ее удовольствию, компанию ей составили мистер Беллингдон и миссис Скотт, причем у Аннабел оказался очень красивый голос. Мисс Силвер нравились маленькие сельские церквушки, словно выросшие из деревенской почвы, — живая память об ушедшем. Внутри этой церкви находилось пышное надгробие ныне угасшего рода Мирфилдов — настенный рельеф, изображающий сэра Лукаса де Мирфилда и его жены Филиппы, преклонивших колена лицом друг к другу — он в доспехах, она в одеянии монахини. Позади сэра Лукаса стояли, склонив голову и молитвенно сложив руки, пятеро мальчиков, а позади его супруги — пятеро девочек. Казалось странным, что столь плодовитое семейство вымерло полностью, но мисс Силвер уже давно обратила внимание на этот причудливый феномен — большие семьи в следующем поколении резко уменьшаются или исчезают вовсе. К тому же с тех пор, как Лукас и Филиппа произвели на свет десятерых детей, успело смениться множество поколений. Мисс Силвер слышала, что последняя из Мирфилдов, которую тоже звали Филиппа, умерла глубокой старухой во время Первой мировой войны. Отбросив эти мысли как неподобающие, она постаралась думать о вещах более возвышенного свойства.
Женщина средних лет в шляпе, напоминающей ту, которая красовалась на голове у самой мисс Силвер, играла на органе прелюд, явно находящийся за пределами ее исполнительских возможностей. Куцая занавеска, на которой не хватало кольца, позволяла время от времени видеть в профиль ее лицо, красное от напряжения. Наконец музыка смолкла, Аннабел Скотт расслабилась, а старик священник с мягким, но звучным голосом объявил тему утренней проповеди:
— «И когда беззаконник обратился от беззакония своего и стал творить суд и правду, он будет за то жив»[15].
Мисс Силвер подумала, что всегда есть время вернуться и раскаяться.
Остальные в церковь не пошли. Впрочем, Салли собиралась пойти, но, когда Мойра посмотрела на нее и сказала: «Ты, наверное, пойдешь в церковь», что-то заставило ее ответить «нет», а потом отступать было уже поздно. Вообще-то, пойти было можно — Мойра и Дэвид с утра куда-то исчезли, а Уилфрид увивался вокруг нее, как назойливая муха. Когда Салли сказала ему это, он явно остался доволен.
В течение дня не происходило ровным счетом ничего, только бесконечно нарастало раздражение и скука. Если с утра Саллли себе не понравилась, то к вечеру она уже видеть себя не могла. Дэвида все не было, Мойра тоже куда-то пропала. Мисс Брей выглядела так, словно проплакала несколько часов. Ее брат Арнолд прибыл перед ленчем на велосипеде с чемоданом. Салли, которой уже приходилось с ним встречаться, не надеялась, что он внесет в атмосферу хоть какое-то оживление. Хватало и одной мисс Брей, а Арнолд, увы, походил на свою сестру не только неопределенно русой мастью, но и речью, где словно не было ни начала, ни конца. Конечно имелись и различия: в облике Элейн, к ее чести, не было ничего скользкого — в отличие от братца. К счастью, Арнолд почти сразу же удалился в свою комнату — Элейн объяснила, что ему нужен отдых.
Салли не знала, куда себя деть. Мисс Силвер беседовала с Элейн. Люшес и Аннабел уехали куда-то на машине.
Уилфрид продолжал липнуть к ней, — хотелось его прибить. Если бы он молчал, его еще можно было бы вытерпеть. Но молчать Уилфрид не умел.
— Давай смешаем наши слезы, дорогая. Нас обоих бросили: тебя — Дэвид, а меня — Мойра. Все мои надежды на двадцать тысяч фунтов в год отправились коту под хвост! Давай же поплачем друг у друга на плече!
— Плачь на здоровье, — неосторожно ответила Салли, — но с чего ты взял, что и мне хочется плакать?
— У меня чуткая натура. Малейшую боль, которую испытывает объект моей любви, я ощущаю, как свою собственную.
— А мне казалось, что объект твоей любви — Мойра.
— — Дорогая, я никогда этого не говорил. Боль, которую испытываешь при потере двадцати тысяч в год, совсем другого свойства — куда более земного. Разве я скрывал от тебя мое корыстолюбие?
— Нет. Тебе было бы нелегко это сделать.
Уилфрид послал ей воздушный поцелуй.
— Ты не знаешь, на что я способен, если постараюсь.
