Содержание писем тоже играет немаловажную роль, мистер Кодринггон, — встряхнув платиновыми локонами, она отдала письма Перри, который просмотрел их, покачал головой и заявил, что почерк везде одинаков.
Забирая бумаги, мистер Кодрингтон сухо сообщил:
— Два письма, в которых говорится о завещании, были написаны два дня назад под мою диктовку.
Миссис Томас Джоселин позволила себе улыбнуться, а затем обратилась к Филипу:
— Хорошо, довольно об этом. Теперь я хотела бы задать несколько вопросов о том вечере, когда вы покинули Францию. Как были одеты Энн и Энни? Ты мог перепутать их лишь в том случае, если они были одеты одинаково.
— К сожалению, на одежду я не обратил внимания. К тому же было темно. Да и одежда была неприметной — что-то вроде твидовой юбки и джемпера. А вскоре обе надели пальто.
— Энн была в своей шубке?
— Не знаю. Я не заметил.
Энн быстро, но негромко вставила:
— Да, я была в шубе. Иначе и быть не могло — ведь домой я вернулась в ней.
— Ах да! — отозвалась Эммелин и продолжала: — Шубка была очень дорогая — если не ошибаюсь, норковая. Милли наверняка помнит ее. Милли, это та самая шубка?
— Безусловно! — подтвердила Милли Армитидж.
Эммелин издала невнятный возглас и продолжила расспросы.
— Насчет одежды мы должны выяснить все, потому что это очень важно. Как была одета девушка, которая умерла в лодке — та, которую Филип принял за Энн? Он опознал ее, значит, видел и на следующий день.
Перри заметил, как Лилла поморщилась. Томас Джоселин ощущал прилив холодного гнева. Линдолл смотрела на собственные ладони, лежащие на коленях.
— Да, я видел ее, — кивнул Филип. — Но к сожалению, не могу сказать, как она была одета — помню только, что ее перепачканная одежда промокла насквозь. В лодке нас постоянно окатывали брызги. Боюсь, тетя Эммелин, этот разговор ни к чему не приведет. Одежду мы уже обсуждали прежде, но безрезультатно.
— А где были драгоценности Энн, ее кольца и жемчуга? Жемчужное ожерелье было настоящим.
Ей опять ответила Энн.
— Все они лежали в моей сумочке, я несла ее сама, — поколебавшись, она добавила: — Все, кроме обручального кольца. Я перестала носить его после ссоры с Филипом, перед тем как уехала во Францию. Узнав, что он приехал за мной, я снова надела кольцо.
— А ты знал, что она перестала носить кольцо, Филип?
— Да.
— Вы позволите спросить? — резким тоном вмешалась Инес Джоселин. — Конечно, если Эммелин уже закончила. Я считаю, что мы должны знать подробности упомянутой ссоры. Они известны Энн, но не Энни Джойс.
Энн смущенно улыбнулась ей.
— Разумеется, я все объясню. Как обычно бывает, ссора вышла глупой. Кузина Тереза написала мне, попросив приехать к ней во Францию. Она сообщала, что после свадьбы изменила завещание в мою пользу, и хотела, чтобы мы вместе выбрали памятные вещи для других родственников. Филип разозлился. Он заявил, что Тереза не имела никакого права лишать Энни Джойс наследства, и добавил, что я никуда не поеду. Насчет денег он был совершенно прав, я и сама не взяла бы их, хотя не сказала ему об этом, так как тоже рассердилась — потому что терпеть не могу, когда мной командуют. Мы поссорились, я сняла обручальное кольцо и отправилась во Францию, так и не успев помириться с мужем.
Инес Джоселин обратила на Филипа взгляд своих блеклых глаз и выпятила вперед бледный подбородок.
— Это правда?
— Истинная правда, — ответил он и вдруг уставился на Энн. — Где разыгралась эта ссора?
Его глаза были холодны, как лед, ее глаза ярко блестели. Их выражение ускользало от Филипа.
— Где?
— Да, где? В каком месте и в какое время?
Она ответила очень медленно, словно смакуя каждое слово:
— В большой гостиной, днем, после ленча.
Ее глаза торжествующе сверкнули, но взгляд Филипа по-прежнему был ледяным, и она потупилась.
— Совершенно верно, — кивнул Филип.
Последовала пауза. Мистер Элвери строчил в блокноте.
— Энни Джойс могла и не знать этого! — воскликнула Инес Джоселин и издала визгливый смешок. — Разве что услышала от Энн… Все женщины болтливы, но всему есть предел. Конечно, трудно поручиться, но… Филип, почему бы тебе не спросить у нее, где ты сделал ей предложение и как именно? Вряд ли Энн и Энни были задушевными подругами, способными делиться такими подробностями.
Глядя на Энн поверх стола, Филип заговорил:
— Вы слышали, что сказала кузина Инес. Вы готовы ответить ей?
Взгляд Энн заметно смягчился.
— Значит, у нас не останется никаких секретов?
— И давно вы придумали это оправдание?
Она покачала головой.
— Впрочем, это неважно, — повернувшись к Инес, она продолжала: — Филип сделал мне предложение в розарии, седьмого июля, в семь часов тридцать девять минут. Атмосфера была романтичной — в отличие от нашего разговора. Мы беседовали о том, как Филип поступил бы с домом, будь у него достаточно денег. Он признался, что давно мечтает снести пристройки, возведенные моим дедом, назвал их «роскошным уродством», и я согласилась с ним. Потом я заметила, что хотела бы кое-что изменить в саду, и он спросил: «Что именно?» Я мечтала устроить пруд с водяными лилиями, выкорчевать вьющиеся розы и так далее. И он ответил: «Если тебе так хочется — пожалуйста». Я удивилась: «Что ты имеешь в виду?», а он обнял меня и объяснил: «Я прошу тебя стать моей женой, глупышка. Ну, что скажешь?» Я воскликнула: «Забавно!», и он поцеловал меня.
— Это правда? — голос Инес Джоселин напряженно зазвенел.
— Да, — подтвердил Филип и плотно сомкнул губы.
Инес подалась вперед, потеснив Лиллу.
— Но ведь ты можешь задать ей множество других вопросов — о том, что известно только тебе и Энн. В конце концов, у вас же был медовый месяц!
Томас Джоселин резко вскинул голову. Мистер Кодрингтон предостерегающе поднял руку, но прежде чем кто-либо успел заговорить, Энн отодвинулась от стола. По-прежнему улыбаясь, она неторопливо обошла вокруг стола и положила ладонь на плечо Филипа. В ее голосе зазвучала насмешливая нежность.
— Кузина Инес хочет, чтобы ты убедился: медовый месяц ты действительно провел со мной. Но не кажется ли тебе, что всему есть предел? На медовый месяц не приглашают даже самых любимых кузин. Не лучше ли нам будет удалиться и поговорить с глазу на глаз?
Не дожидаясь ответа, она направилась к двери. Через минуту Филип встал и последовал за ней. Они вышли из комнаты вдвоем. Дверь за ними захлопнулась.
Все, кроме Инес, испытали прилив облегчения. Все решили, что Энн проявила тактичность и продемонстрировала хорошее воспитание — качества, которых так недоставало мисс Джоселин.
Эммелин вскинула брови и многозначительно изрекла:
— Однако!
— А в чем дело, Эммелин? — взвилась Инес. — Тебе не хуже, чем мне, известно, что наилучшее
