Дело Уильяма Смита

воображении Кэтрин возникла картина: в прозрачном воздухе — легкое волнение, в небе синий просвет величиной с ладонь, облака еле движутся, ландшафт, окутанный прозрачной дымкой, видимый лишь наполовину, кажется больше, чем на самом деле, и наполняется волшебством. Еще дремлющие, почки грезят о том, как превратятся в цветы и плоды. В таких днях есть очарование, но и февраль должен пройти своим чередом. Кэтрин могла бы повторить слова Фауста: «Остановись мгновенье, ты прекрасно!»

Уильям сложил листы и поднялся.

— Думаю, мне пора.

Девушка сказала с улыбкой:

— Можете остаться на ужин, если хотите.

Молодой человек слегка нахмурился.

Обстановка гостиной была скромнее, чем в спальне Кэрол, мебель — не такой модной. Голубое платье Кэтрин приятно гармонировало с коричневой кожей кресел. Унылый фон еще больше подчеркивал яркость ее глаз и волос. Ее губы улыбались ему. Но он повторил упрямо:

— Мне лучше уйти.

— Почему? Сядьте и поговорите со мной еще немного.

Он покачал головой.

— Нет, я пойду. Огромное спасибо, что пригласили меня.

И только когда за Уильямом захлопнулась дверь, оба вспомнили, что он не попрощался, не дотронулся снова до ее руки.

Несколько любопытных голов высунулось из окон при звуках мотора. Теперь уже четыре приемника звучали на полную мощность. Женщина с резким голосом информировала своего отпрыска, о том, что вырежет ему печень, если он сейчас же не придет домой. За ясенями молодой месяц, изогнутый и сияющий, спускался по западному склону неба. В гостиной Кэтрин прислушивалась к звукам мотора и шумному отъезду Уильяма. Теперь все во дворе знали, что она вернулась домой с молодым человеком, и он пробыл у нее несколько часов.

— О, Уильям, милый! — прошептала она, подпирая голову рукой.

Глава 7

С утренней почтой Кэтрин получила письмо от Сирила Эверзли. Оно гласило:

Моя дорогая Кэтрин!

К сожалению, я не знаю твоего теперешнего адреса, но надеюсь, что тебе перешлют это письмо. Бретт сообщил мне, что ты сдала свою квартиру и уехала, чтобы найти работу. Неопределенные сведения. Так что я даже не знаю, в городе ли ты и сможешь ли встретиться со мной за ленчем в клубе в следующую среду. Адмирал Холден собирается приехать и заняться твоими делами вместе с Бреттом и со мною. Я подумал, что было бы очень мило, если бы мы все встретились с тобой после этого за ленчем. Я уверен, и адмиралу эта встреча доставит радость. Думаю, тебе будет приятно услышать, что дивиденды, которые должны быть выплачены тебе каждые полгода, уже внесены на твой счет. Надеюсь, небольшая задержка не причинила тебе неудобств. Все мы с нетерпением ждем встречи с тобой в среду, в четверть второго, в клубе.

Искренне твой,

Сирил Эверзли.

Кэтрин отложила письмо, собираясь написать ответ вечером, по возвращении домой. Значит, адмирал Холден вышел на тропу войны, а ей выплатили ее дивиденды! Интересно, надеется ли Сирил, что она не свяжет эти события одно с другим? Письмо, судя по почерку, было написано им самим. Девушке пришло в голову, что оно, пожалуй, претерпело бы некоторые изменения, если бы было продиктовано мисс Джонс. Она ведь мастерица на всякие хитрости. Сирил же наоборот, очень простодушен. Секретарша была невысокого мнения о партнерах Эверзли и о том, как они ведут дела: о Сириле с его политикой дрейфования и о Бресте, для которого фирма была банком, всегда готовым дать кредит. В послевоенные годы вместо того, чтобы подняться, предприятие покатилось под уклон и до сих пор не могло остановиться. Кэтрин подумала, что бы произошло, если бы она поделилась с адмиралом Холденом своими истинными мыслями. Она не собиралась этого делать, но все время размышляла, к чему это могло бы привести. Голова все еще была занята этим вопросом, когда Кэтрин шла к автобусу.

Уильям не получил никакого письма, но зато написал их целую гору. За этим занятием он провел большую часть ночи. Каждое начиналось по-разному, но все они были адресованы Кэтрин. Он не мог ухаживать за ней в магазине или в ее квартире, и у него было твердое ощущение, что улицы, автобусы, станции метро и подобные места ни в малейшей степени не подходят для того, что он хочет ей сказать. Поэтому идея написать обо всем в письме на первый взгляд показалась замечательной.

Проблема заключалась в том, что, как и все блестящие идеи, она оказалась почти неосуществимой на деле. Во-первых, выяснилось, что совершенно невозможно придумать начало для такого письма. Обрывки бумаги теперь покрывали не только стол, но и пол вокруг. Уильям писал «дорогая» и краснел от собственной наглости. Писал «мисс Эверзли» и думал, как холодны эти слова и как не подходят к его чувствам! Разорвав еще несколько листов с неудачными началами, он взял новый и написал вовсе без обращения:

Я пишу Вам, потому что хочу, чтобы Вы знали: я люблю Вас. Надеюсь, Вам все это не причинит беспокойства. Должно быть, то, что я делаю, ужасно, но мне кажется, будет честнее сказать, что я к Вам чувствую. Мне не нравится, что Вам приходится работать, но, если уж Вы все равно будете где-то работать, естественно, мне бы хотелось, чтобы Вы остались в нашем магазине. Я надеюсь, Вы не почувствуете, что теперь Вам трудно здесь работать из-за того, что я признался Вам, как сильно люблю Вас.

Насколько я знаю, мне около тридцати лет — плюс-минус два года, но это не имеет значения. Я получил ранение в голову, в результате чего потерял память, но это единственное его последствие. Рад сказать, что я очень здоровый и сильный человек, и со мной никогда не было проблем.

О семье своей я ничего знаю, потому что, как уже говорил, вновь обрел память только в сорок втором году. Похоже, я получил вполне сносное образование. Мне совершенно неизвестно, чем я занимался до войны. Но одна из причин, заставляющих меня думать, что я — не Уильям Смит, такова: он работал на кожевенном заводе, а я, думаю, не смог бы там спокойно работать. Я поехал туда, и меня просто затошнило от отвращения. Если бы я был Уильямом Смитом, то, наверное, смог бы преодолеть это чувство, как Вы считаете? Но это только одна из причин моих сомнений. Главное — моя внутренняя