ранен громила, времени не было — левый вновь начал раскручивать кистень. Юноша отскочил назад, с облегчением отметив, что Клыкач остался на прежнем месте и в бой не рвется, побаивается, верно, попасть под шары своих не слишком умелых товарищей. «Впрочем, чтобы управиться с таким новичком, как я, умения у них как раз может хватить», — подумал Эврих.
Туника парня, подступавшего слева, окрасилась на груди кровью, однако рана, похоже, особого вреда ему не причинила, если не считать того, что шипастый шар он теперь крутил в разных плоскостях, надеясь таким образом вернее достать своего юркого противника и в то же время уберечься от его тесака. Громиле, по-видимому, казалось, что кистень его превратился в этакий свистящий щит, но свидетельствовало это лишь о том, что соображает он столь же неуклюже, сколь и дерется. Подобно атакующей гадюке, Эврих, пропустив шар, сделал молниеносный выпад и, бросившись под ноги замешкавшемуся молодчику, рубанул его по коленям. Это был некрасивый прием, и ничему сколько-нибудь похожему Хрис его, разумеется, не учил, но болезненный вопль покатившегося в пыль противника свидетельствовал о том, что цели своей юноша во всяком случае достиг.
Вдохновленный удачей, Эврих увернулся от железного шара правого молодчика, вскочил на ноги и, к неописуемой своей радости, заметил, что в конце переулка показались двое запыхавшихся детин, сопровождавших их во время прогулки по Аланиолу. Он отвлекся только на мгновение, которое, однако, едва не стоило ему жизни. Кистень громилы, описав в воздухе хитрый зигзаг, зацепил край Эвриховой туники, послышался треск рвущейся материи. Юношу отбросило влево, к стене дома, и он, отшатнувшись в последний момент в сторону, чудом сумел избежать выбившего искры из каменной кладки шара. Громила качнулся вслед за кистенем, и лезвие тесака, вскинутого юношей в защитном движении, вонзилось ему в грудь. Выкаченные глаза и перекошенный рот с крупными, как жернова, зубами, мелькнули у самого лица Эвриха. Он чуть отстранился от падающего тела и услышал яростные крики и лязг стали — телохранители, приставленные к Хрису Верцелом Танием Резом, сцепились с Клыкачом.
Окинув взглядом переулок, юноша убедился, что обладатели кистеней в обозримом будущем хлопот никому не причинят, а подоспевшие телохранители основательно взяли Клыкача в работу, и обернулся в сторону Хриса. Доносившиеся оттуда прежде крики и звон оружия стихли, и он с облегчением обнаружил, что перепачканный кровью Странник жив. Один из его противников удрал вместе с похитителем сумки, а двое оставшихся корчатся на земле. Приставив меч к горлу поверженного врага, Хрис настойчиво спрашивал его о чем-то, вполне полагаясь на то, что телохранители Верцела и без его помощи управятся с последним мерзавцем.
— Отец Всеблагой, сколько крови!.. — пробормотал юноша, до которого только теперь начало доходить, что он натворил. Он поднял оружие на человека, то есть совершил поступок, неслыханный в Верхнем мире. Случалось, там воровали, дрались, но убийства происходили столь редко и осуждались столь строго, что совершить его обычному человеку и в голову не приходило. Ведь всем известно, что Отец Созидатель не терпит в Верхнем мире людей, способных лишить жизни своих собратьев. И вот теперь он… С отвращением, словно ядовитую гадину, отбросив окровавленный тесак, Эврих попытался встать на ноги и внезапно охнул, согнулся от вспыхнувшей в боку боли. С удивлением воззрился на расползавшееся по разодранной тунике красное пятно и, не веря глазам своим, прикоснулся пальцами к окровавленным лохмотьям.
— Вот те раз! Плохое началишко не к доброму концу… — прошипел Эврих, морщась от накатившей боли. Значит, кистень этого урода все же достал его, просто в пылу схватки он ничего не заметил. Мало того что сам пролил человеческую кровь и заказал себе путь в Верхний мир, так еще и подранить себя дал в первой же драке. Молодец — нечего сказать… Мысли юноши начали путаться; цепляясь за каменную стену, он вновь попытался встать на ноги, но внезапная слабость заставила его опуститься на землю. Ему захотелось прикрыть глаза и не видеть больше ни извивающихся окровавленных раненых, ни мерзкого этого переулка, ни поганого мира, в котором вынужден он теперь будет жить до самой смерти…
— Чего это ты тут дурака валяешь? — услышал он над собой голос Хриса. — Ого, да ты, кажись, ранен?! Удивительно, новичкам обычно везет, да и ловкости тебе не занимать… Сейчас я тебя… О Силы Небесные, этот паршивец не теряет времени даром!
Последнее восклицание Странника заставило Эвриха забыть о боли, вывело из столь несвойственного ему оцепенения. Склонившийся было над ним Хрис пружинисто вьшрямился и бросился в дальний конец переулка.
Разгоревшаяся там схватка приобрела неожиданно трагический характер. Оба телохранителя, еще совсем недавно весело наседавших на Клыкача, получив по нескольку мелких ранений, уже не слишком твердо держались на ногах, а тот, даже не оцарапанный, был по-прежнему полон сил. Вместо того чтобы атаковать противника, телохранители, выставив перед собой короткие мечи, пятились к выходу из переулка, Клыкач следовал за ними, и вкрадчивые, плавные движения его выдавали матерого хищника. Согнув в коленях ноги и чуть расставив вытянутые вперед руки, оснащенные окровавленными лезвиями, он надвигался на свои жертвы со столь грозным и уверенным видом, что Эврих понял: боец этот не чета всем прочим — и непроизвольно потянулся за отброшенным тесаком. Пальцы юноши уже коснулись обмотанной тонким ремнем рукояти, когда невиданное зрелище заставило его забыть об оружии.
Подкрадывавшийся к телохранителям Клыкач, обернувшись на звук шагов спешащего на подмогу им Странника, внезапно подобравшись, совершил огромный прыжок. Приземляясь между противниками, он, выбросив левую руку, вонзил «клыки» в горло одного из них, а правой нанес рубящий удар его товарищу. Тот шарахнулся в сторону, истерически полосуя воздух мечом в ожидании немедленного нападения. Клыкач, не обращая на него внимания, повернул к Хрису искаженное злобной гримасой лицо, выкрикнул что-то нечленораздельное, а затем, не то присев, не то, наоборот, подпрыгнув, взвился в воздух и обрушился на последнего телохранителя Верцела. Причем проделал он это так стремительно, что Эврих не сразу понял, что же произошло. Зато Странник понял и действовал не менее быстро, чем Клыкач. Перебросив меч в левую руку, он вскинул правую на уровень плеча, блеснула серебристая искорка метательного ножа — и не успевший вырвать «клыки» из тела жертвы молодчик рухнул наземь.
— Как много крови! Как много смертей… — прошептал Эврих трясущимися губами и почувствовал, что его вот-вот вывернет наизнанку от вида и запаха собственной крови. Он не мог бы сказать, от чего страдает больше: от рвущей его бок боли или от омерзительности всего происшедшего на его глазах. Ему вновь захотелось закрыть глаза и умереть. Умереть немедленно и бесповоротно, лишь бы не видеть, как люди превращаются в кровожадных зверей, лишь бы забыть, что сам он — варвар, которому нет больше места в Верхнем мире, лишь бы избавиться от вида и запаха своей и чужой крови, от пульсирующей боли, которая, быть может, и есть предвестница смерти-избавительницы…
— И долго ты так лежать собираешься? — раздраженно поинтересовался Хрис, присаживаясь на корточки и запуская, как показалось Эвриху, пальцы в его рану.
— У-а-а! — взвыл юноша и рванулся в сторону, но Странник успел схватить его за плечо, и хватка у невзрачного на вид торговца оказалась поистине железной.
— Чего дергаешься? Ну сломана пара ребер, кровищи натекло, как из резаного кабана, так это ж не смертельно! Глазом моргнуть не успеешь — все заживет, и следов не останется. Подумаешь, попортил тебе малость кто-то из этих бедолаг шкуру, так и ты их славно отделал. Сейчас я тебя кое-чем угощу, здоровее прежнего будешь.
Хрис покопался в невесть откуда взявшейся сумке, вытащил оттуда кожаный мешочек и извлек из него три голубоватых шарика, каждый размером с крупную горошину.
— Открой-ка рот, дитятко! Глотай, это тебя враз на ноги поставит. По крайней мере, до дома Верцела на своих двоих дойдешь. Надобно нам отсюда подобру-поздорову убираться, пока стража городская не явилась. Доказать нашу невиновность при таком обилии тел будет довольно мудрено.
— Как ты сумку свою вернуть ухитрился? — спросил Эврих невпопад и сам подивился тому, что заговорил о таких пустяках, в то время как на языке вертелись совсем другие, значительно более важные вопросы.
— Сумку? — повторил Хрис, думая о чем-то своем. — Так бросил ее вор, когда от меня удирал, а я поднял. Нужна-то им была вовсе не сумка.
Он оторвал от туники сраженного Эврихом громилы изрядный лоскут и начал накладывать повязку на рану.
— А что?.. Что им было нужно? — спросил Эврих, морщась от боли. — Слушай, плевать на сумку и на все прочее! Нас же теперь Врата в Верхний мир не пропустят! После стольких-то убийств, а? Что нам теперь делать, Хрис? Ведь мы же людей, людей убивали!..
Странник криво усмехнулся и ловко затянул повязку:
— Вставай, герой! Идти можешь, или не отпустило еще?
— Да что боль! Как жить-то теперь, Хрис?
— Молча, — ответствовал тот и рывком поднял юношу на ноги. — Держись за стену. Вот тебе твой тесак, ножны. Да не отпихивай, пригодятся, пока поприличнее тебе чего подберем. Меньше болит? Тогда обопрись на меня и пошли.
— Отец Всеблагой… — застонал Эврих, делая шаг, другой и чувствуя, что физическая боль и верно куда-то уходит, затихает, но место ее заполняет глухая, безнадежная тоска. — Неужели среди этих убийц теперь всю жизнь маяться? Хрис, погоди, а телохранители наши, то есть этого, Верцела, они что же?…
— Мертвы, я проверил. Славные были парни, но, кроме как о них, горевать тебе не о чем. Мой опыт показывает, что убийство при защите собственной жизни не та причина, которая может воспрепятствовать человеку попасть в наш мир.
— Это… Хрис, это правда? Ты не обманываешь меня? Ты ведь говоришь это ради того, чтобы меня утешить?
— Нет конечно. Кроме того, ты никого и не убил. Эти олухи скоро встанут на ноги и еще доставят добрым людям немало печали. Их, вероятно, следовало бы умертвить, но добивать раненых у меня рука не поднимается. Одно дело — в горячке боя убить, и совсем другое — когда тебе ничего не угрожает.
— Мы должны помочь им, позвать кого-нибудь! Если мы оставим их здесь в таком состоянии, это будет ничем не лучше убийства.
— Глупости! Быстро пошли отсюда, иначе у нас могут быть большие неприятности.
— И все-таки это ужасно! — проговорил юноша, пропуская последние слова Хриса мимо ушей. — Не понимаю, что на меня нашло! Как вообще я мог обнажить оружие, ведь ничего подобного у меня никогда и в мыслях не было!
Тяжело опираясь на Хриса, Эврих, не глядя по сторонам, машинально переставлял отяжелевшие ноги, не в силах понять, почему он не попытался заговорить с убийцами, почему так легко, так бездумно орудовал проклятым тесаком? Он вел себя так, словно с детства был обучен убивать людей, в то время как на самом-то деле подобная мысль всегда казалась ему отвратительной. Переговоры с этими мордоворотами, естественно, ни к чему бы не привели, но ведь он даже не попытался начать их! И почему, во имя Богов Небесной Горы, они хотели его с Хрисом смерти? Ведь не из-за сумки же этой паршивой!
— Хрис, неужели они напали на нас из-за той мелочи, которую ты носишь с собой? Шесть громил и вор… Как-то уж очень это глупо выглядит. Или в здешнем мире все такие ненормальные?
— Нет, не все. И убить нас хотели не из-за сумки. Они охотились за мной… Я знаю одну вещь, ради которой этим людям было велено захватить меня, а может быть, и тебя тоже живыми. — Заметив, как дернулся Эврих при этих словах, Хрис торопливо прибавил: — Хозяин их подверг бы нас чудовищным пыткам и потом все равно прикончил, можешь на этот счет не обольщаться. И вообще, лучше тебе сейчас об этом не думать, ни о чем не думать. Ты вел себя молодцом, я горжусь тобой и, поверь, говорю это не в целях утешения и ободрения. Впрочем, я знаю верное средство успокоить растревоженную совесть; мне оно, во всяком случае, помогает, надеюсь, и тебе придется по душе.
