остался у Мейзи Лонг, которая хранила все ее вещи. В своих мыслях Кларисса с сожалением задержалась на нем.
Погрустив о костюме, она начала продумывать новое шерстяное платье с высоким воротником. Она видела такое в роскошном магазине на Бонд-стрит, конечно, ей придется сшить его самой, это вроде бы несложно, но всегда что-то выходит не так, как нужно… И вновь в ее размышления, как другая радиостанция посреди передачи, ворвался голос Мод Силвер:
«Не только преступно, но и очень опасно…» Нелепо! Какое ей дело до того, что сказала глупая старая гувернантка?
А потом ясно представился Дик Виннингтон, как если бы он сидел с ней рядом: «В Ярде просто молятся на нее». И снова мисс Силвер: «Не только преступно, но и очень опасно…» Слово влилось в ритм стучащих колес — «опасно, опасно, опасно, опасно…».
Она постаралась вернуться к мыслям о новом платье. Изумрудно-зеленое, темно-зеленое, светло- изумрудное смотрелось бы не так элегантно. Брошь с зеленым камнем, чтобы подчеркнуть цвет. В Эмбанке хорошие магазины. В конце недели, когда мисс Блейк ей заплатит, там можно будет купить материал и выкройку из журнала «Вог». Нужно во что бы то ни стало выбить свое жалованье в конце недели. Деньгами распоряжалась мисс Милдред, и все знали, как она не любит расставаться с ними. «Но мне-то какое дело. Если дойдет до откровенного разговора, то и доктор Крофт меня поддержит».
Откровенный разговор. Эти слова изменили ход ее мыслей. Эдвард, она должна напрямую поговорить с Эдвардом. Он уклоняется, придумывает предлоги, намеренно избегает встреч с ней наедине. Значит, он боится ее, боится того, что она может с ним сделать, боится собственных чувств. Бывают такие мужчины — робкие, нервные, подозрительные. Об Эдварде не скажешь, что он робкий и нервный. Но подозрительный… Да, не хочет увлекаться. Нельзя пугать его. Надо просто туманно намекнуть, сказать, что она не знает, что делать. Его дядя Джеймс что-то сообщил ей перед смертью. Да, так и надо: «Эдвард, мне кажется, ты должен об этом знать, меня долго тут не было, и я очень удивилась, узнав, что по завещанию все получил твой дядя Арнольд». Да, так и надо, но выкладывать все постепенно, чтобы был повод для встреч и разговоров. Не стоит говорить сразу слишком много, сначала — что она просто расстроена, обеспокоена чем-то. Надо протянуть время и заставить его немного помучиться. В этом же нет нечего плохого. Просто нелепо обращать внимание на то, что говорят глупые старые девы вроде этой мисс Силвер…
В ее размышления ворвался стук колес: «Опасно, опасно, опасно…»
Глава 14
Эдвард был все еще очень занят. Старик Барр не спешил. При просмотре расчетных книг его часто заносило в сторону. Скажем, наткнувшись на счет за починку крыши, он, назидательно покачивая пальцем, углублялся в историю четырех-пяти поколений, которые жили под этой крышей последние две сотни лет. Эдвард, полагавший, что и так достаточно хорошо знает этот край, вынужден был покорно слушать. Отец мистера Барра, дед и все прапрадеды служили при господах в этом имении, приобретенном сравнительно недавно лордом Берлингэмом. Мистер Барр не знал, кто и как живет дальше, чем в двадцати милях, видимо, этого знать вообще не стоило.
— Мы управляли Литтлтон-Грэнджем, — начинал он. — Мой прадед рассказывал об одной из дочерей хозяина. Это было примерно в тысяча семьсот сорок седьмом году. Она собиралась замуж за молодого человека, который оказался замешан в восстании якобитов, убежала с ним во Францию, и там они обвенчались. Так было на самом деле, но объявили, что она умерла от оспы. Заколотили пустой фоб. Мой отец помнил рассказ деда. Когда хоронили последнего представителя семьи, а это было семьдесят лет назад, дед видел, как открывали фамильный склеп, и собственными глазами видел этот гроб с ввалившейся внутрь стенкой и совсем пустой.
Стоило им вернуться к счетам, как мистер Барр вспомнил очередную историю. Бетси Фулгроф — ее бросили в воду за колдовство на Берлингэмском лугу:
— Его название лорд Берлингэм и взял для титула. Можете что угодно говорить, но когда мой дед решил поменять гнилые половые доски в ее доме, под ними нашли кости младенца, завернутые в дорогие льняные пеленки, так что когда Бетси умерла, а она таки утонула, она, по всей видимости, получила то, чего заслуживала.
На Эдварда все эти рассказы действовали успокаивающе, он сам изумлялся. Старый Барр с румяным морщинистым лицом и колоритной деревенской речью. Сельская Англия, вереница отдельных жизней, составляющих ее историю. Расцвет и падение семей. Новые методы земледелия, новые породы скота, которые иногда, после долгих сомнений и обсуждений, принимали, а чаще отвергали и впоследствии вспоминали как чье-нибудь «чудачество». Кто-то предложил новый способ пивоварения — это было во времена прадеда мистера Барра. Да уж, причуд, фантазий и глупостей тут хватало. Были грех и падение, взлет и возрождение. Преступление, убийство и внезапная смерть. Однажды в Эмбанк пришла чума. Однажды сильный ураган снес шпиль церкви Святого Луки в Литтлтоне — он проломил крышу и упал в проход между скамьями. Нескончаемые рассказы о множестве самых различных людей.
В какой-то момент Эдвард даже почувствовал, что он не одинок, что бы с ним ни случилось. Даже в этом маленьком уголке Англии он — среди тех, кто боролся, страдал, терпел неудачи, грешил и каялся или грешил и снова грешил, и в результате этой борьбы мир становился то лучше, то хуже, чем был. Дни шли, и давно умершее оживало в его душе, не сразу и ненадолго, но снова и снова. На час, на два, на оставшуюся часть дня, на ночь самые заповедные глубины его души оттаивали, согревались, и пробуждалось что-то, что позволяло его мыслям течь по обычному руслу, а ночью заснуть без кошмаров.
На следующий день после поездки Клариссы в Лондон он сидел в доме управляющего, в комнате, которую мистер Барр называл передней гостиной. Окно эркера с двумя рядами штор (одни кружевные вдоль стекол, другие плюшевые, которые закрывали нишу) выходило в ухоженный сад. Было семь часов вечера, и шторы были задернуты, что делало комнату гораздо меньше, чем она была днем. В комнате висел табачный дым, было жарко. Независимо от погоды мистер Барр любил закрыть все окна и жарко натопить камин. Он был невысокого роста, широк в плечах и в бедрах. У него были густые вьющиеся седые волосы, он хвастался, что ему не нужны очки, чтобы держать в порядке счета. Если бы его возраст не был записан в приходской книге, никто и не подумал бы, что ему уже восемьдесят пять. Возможно, он и собирался на пенсию, но Эдвард не питал на этот счет иллюзий. Если у старика Барра будет возможность сунуть нос в дела Берлингэма, он не просто сунет нос, а запустит туда по локоть руку и будет энергично копаться в них.
Книги были уже отложены. Старый Барр набивал новую трубку.
— Не бойтесь, как передам вам дела, ни во что не стану вмешиваться. Больно нужно.
Эдвард уже стоял и собирался уходить. Он засмеялся:
— Я думаю, вы именно это и станете делать до последнего вздоха. Но я от вас другого и не жду, так что не беспокойтесь.
Старый Барр хохотнул.
— Я и не беспокоюсь. Никогда не имел такой привычки, а если не делать из чего-то привычки, это что-то никогда не будет иметь власти над вами. Мужчины обычно мало беспокоятся, не то что женщины. Вот уж они беспокоятся по-настоящему, а хуже всех — жены. Это одна из причин того, что я не женился. Если они беспокоятся не о муже, то о детях, если не о детях, то об одежде, о курах, кошках, собаках, мнении соседей. Ни одной женщине не удастся втянуть меня в это — вот что я решил шестьдесят с лишним лет назад, ни одной из них не удалось сбить меня с толку! — Он снова хохотнул и затянулся трубкой. — Не скажу, чтобы некоторые не пытались, пытались, и еще как, но я стоял на своем — да, на своем. Все, что мне надо, — это достойная особа, которая будет готовить и убирать дом. Вот миссис Стоке, она делает все, что мне надо. Глупо, конечно, ожидать, что женщина перестанет болтать, но она держится в разумных границах. Это все, чего можно требовать. — Он пошарил в отвисших карманах и выудил клочок бумаги. — Вот имя того парня, о котором я вам рассказывал, Кристофер Хэйл. Пришло в голову как-то ночью, я и
