дураком. Он немедленно сделал предположение, что это что-то — убийство или, по крайней мере, внезапная смерть, подошел к трясущемуся Мейхью и дружески обнял его за плечи.
— В чем дело, дружище? С кем ты говоришь, с полицией? Ну-ка, глотни водички.
Он сунул мистеру Мейхью чашку, отобрал трубку и прижал ее к уху.
— Алло! Говорит Стоукс, молочник. Это полиция?
Голос, который должно быть принадлежал весьма солидному полицейскому, ответил «да» и спросил, причем тут мистер Стоукс.
— Я принес молоко и застал мистера Мейхью в таком состоянии, что он вряд ли сможет что-либо объяснить. Я дал ему воды и сказал, что поговорю сам. Это полиция Лентона?
Голос опять ответил «да» и потребовал вернуть к телефону Мейхью.
— Это непросто, — замешкался мистер Стоукс. — Видите ли, тут дело скверное: миссис Мейхью за соседней дверью на кухне в полуобмороке, а этот бедолага выглядит так, как будто его ведут на расстрел. Он расплескал воду, что я ему дал, так и не выпив. Побудьте на проводе, я попробую разобраться, в чем дело.
Констебль Уитком ждал. До него доносились бессвязные, тревожные звуки: всхлипы, задыхающиеся вскрики, на них накладывался голос Стоукса, который кого-то сладко увещевал и подбадривал. Затем он кратко и отчетливо сказал: «Черт!» — и наступила такая долгая пауза, что констебль вызвал телефонистку и спросил, не отключился ли абонент. Ему уверенно ответили «нет». После этого констебль услышал еще парочку всхлипов, а затем топот бегущих ног. Мистер Стоукс опять появился на линии, но он растерял всю свою невозмутимость и почти кричал:
— Мистер Лесситер убит! В своем кабинете! Ему пробили голову кочергой! Вот что пытался сказать Мейхью, но не смог, и неудивительно. Я сам обнаружил… Я прошелся по дому… Нет, конечно, я ничего не трогал! За кого вы меня принимаете! Пятилетний ребенок и тот знает, что на месте преступления ничего нельзя трогать… И дверь не трогал, она была нараспашку, после того как Мейхью заглянул туда и увидел эту страшную картину. Он еле добрался до своей кладовки, и я его не виню. Я думаю, чем скорее вы приедете; тем лучше… Ладно, ладно, ладно, я и не говорил, что вы медлительны! Вы меня не так поняли, я только хотел помочь.
В это утро жители деревни получили свое молоко поздно. Задержка была вызвана не только самим происшествием в Меллинг-хаусе, но и, понятное дело, тем, что мистер Стоукс не мог не позвонить в каждую дверь и не сообщить тот драматический факт, что он оказался на месте, когда обнаружилось убийство. К тому времени как он добрался до самого конца Грина к миссис Войзи, он не только отточил свою речь, но и добавил свои наблюдения, как люди реагировали на новость из первых рук.
— Миссис Уэлби высунулась из окна и попросила лишние полпинты, а когда я ей рассказал, она, должно быть, резко села, потому что вот она была, а вот ее нету, я еще подумал, может, она в обморок упала. Я ее окликнул, а она появилась в окне, бледная, как смерть, и спросила: «Вы уверены?» И я сказал, что видел собственными глазами, а она воскликнула: «Господи, какой ужас!»
Варианты этой реплики менялись от дома к дому. К его сожалению, а также к сожалению всех слушателей, ему не была известна реакция обитателей Белого коттеджа, потому что он доставил молоко мисс Рете Крей до того, как направился в Меллинг-хаус.
Пожилая толстая домработница Сесилии Войзи, миссис Крук, выслушала его с тем же жадным интересом, с которым в свое время узнала о рождении близнецов в семействе Стоуксов, о кончине дяди миссис Стоукс, который женился в четвертый раз на восемьдесят девятом году жизни и оставил безутешной вдове дом и кругленькую сумму денег. «Красит волосы, делает вид, что ей еле за тридцать!» — таково было горькое заключение мистера Стоукса. Все эти события миссис Крук комментировала одинаково: «Подумать только!» и далее: «Ну надо же!» Убийство Джеймса Лесситера не сподвигло ее на большее, но она все исправно запомнила, и как только за Стоуксом закрылась дверь, направилась прямиком в столовую, где завтракали миссис Войзи и мисс Силвер, и пересказала им полученные известия до мельчайших подробностей.
— Мистер Стоукс дождался, когда приедет полиция. Он не знает, может, что-то и пропустил, но камин был забит горелой бумагой, а бедный джентльмен сидел с пробитой головой, и на подставке лежала кочерга. Мистер Стоукс оставил нам две пинты молока, но сказал, что не сможет и дальше столько давать.
Мисс Силвер сказала: «Боже мой!»
Миссис Войзи отмахнулась от молока.
— Бесси, миленькая, не говори о еде! У полиции есть какие-то предположения?
— Они не сказали мистеру Стоуксу. Там собрались констебль, инспектор и суперинтендант. Когда он уходил, они фотографировали и снимали отпечатки пальцев. Он сказал, что кто-то пытался сжечь завещание бедного джентльмена. Оно с одного края обгорело.
— Завещание! — со стоном воскликнула миссис Войзи.
Миссис Крук одарила ее задумчивым взглядом и невинным голосом добавила:
— Говорят, он все завещал Рете Крей.
Глава 17
В Меллинг-хаусе суперинтендант окружной полиции Дрейк сидел в обитом гобеленом кресле в комнате домработницы. Миссис Мейхью расположилась напротив. Она держала чашку чая, заваренного констеблем Уиткомом, а Мейхью подлил туда виски из кейса, с которым прибыл Джеймс Лесситер. Не будь ее голова занята одной неотступной мыслью, она бы возмутилась: как, спиртное с утра? Но сейчас она оставила привычную строгость. Виски ударило ей в голову, что привело в смятение, а заодно развязало язык. Но оставалась одна деталь, которую она ни за что не упомянет, хоть поджаривай ее на сковородке.
Впрочем, ничто не предвещало подобную форму дознания. Никто не спрашивал ее о Сириле, который приехал из Лентона на велосипеде, взятом у Эмми Уайт. Что на это сказал бы Фред? Фред не знает и не узнает. Нет смысла говорить им, что Фред порвал с Сирилом и велел ему больше здесь не показываться. Но человек не может порвать с собственной плотью и кровью, это все равно что отрубить себе руку и говорить, что прекрасно без нее обходишься. Она решила все делать так, чтобы Фред не узнал о приезде Сирила… и обо всем остальном.
Ее снова охватил ужас. Он не должен узнать, и полиция не должна узнать, никто и никогда не должен узнать об этом!
В полинявшем, но чистом синем халате миссис Мейхью сидела в кресле с гобеленовой обивкой, не опираясь на лоскутные подушки, оставленные ей в наследство тетушкой Эллен Блаклок, сцепив руки и напряженно глядя в лицо суперинтенданта. Он появился в Лентоне недавно, и она его раньше не видела. Если бы он повстречался ей на улице, она ничего бы не подумала, кроме того, что он рыжий, а ей это безразлично. Рыжая шевелюра и рыжие ресницы делают мужчину похожим на лису. У нее в семье нет рыжих, а то, что они есть у других, ее не касается, она не то что некоторые, не лезет не в свое дело. Ей все равно, какие волосы у суперинтенданта Дрейка — светлые, темные или рыжие. Как бы он ни выглядел, он полицейский, а значит, нужно держать его подальше от Сирила. Ужас опять охватил ее, и она задрожала.
— Ну что вы, миссис Мейхью, не надо так нервничать, — успокаивал ее суперинтендант. — Мне жаль вас беспокоить, но я вас долго не задержу. Я хочу узнать, во сколько вы пришли домой вчера вечером. У вас было полдня выходных?
— Да, сэр. — Она смотрел на него, но краем глаза видела, что молодой человек за столом это записал. Они все запишут! Ну и пусть пишут, ведь она ни слова не сказала о Сириле.
Суперинтендант опять заговорил.
— Что вы обычно делаете в эти полдня?
— Ездим в Лентон.
