— Она упала в пропасть? Это ты имеешь в виду? Она взбиралась на скалу?
— Взбиралась?! Лидия?! Вот это действительно было бы убийством! Любой суд приговорил бы к повешению того, кто потащил бы Лидию карабкаться по скалам. Мы смотрели, как она взбирается на пригорок величиной с муравейник, и поклялись, что не дадим ей сойти с проторенной тропы.
— Тогда как же она разбилась?
— Упала с проторенной тропы, — легкомысленно ответил Рейф.
Лайл прямо посмотрела на него. Слово, пришедшее ей на ум, она бы не смогла произнести вслух.
— Как?
— Вот этого-то никто и не понимает. Мы, гуляя, разошлись в разные стороны, и никто ничего не видел. Там была очень широкая тропа, сначала — подъем, потом спуск, длинный спуск. Множество диких цветов — и между ними вьется дорожка. Девушки собирали цветы, возможно, Лидия слишком сильно наклонилась. Может, у нее на краю закружилась голова, может, она поскользнулась. Все услышали ее крик, но никто не видел, как она упала. Когда я туда добрался, Дейл смотрел вниз, а Алисия билась в истерике довольно далеко от того места. Мэллемы бежали туда с другой стороны.
Рейф снова поежился.
— Ну вот, ты все знаешь. Думаю, это миссис Мэллем вчера выпустила коготки. Дейл говорил мне, что Мэриан Крэйн ее пригласила.
Смех его прозвучал недобро.
— Может, именно поэтому Дейлу вдруг понадобилось уехать в Бирмингем.
Дыхание у Лайл перехватило. Она быстро спросила:
— Почему ты так говоришь? Рейф, почему ты так сказал?
— Потому что она женщина такого сорта. Ну, ты же ее видела.
— Нет, я не видела, я только слышала ее голос. Я стояла за изгородью. Она говорила о Дейле ужасные вещи.
— Вполне возможно. Голос как жужжание осы в горшке с патокой? Такой тягучий и язвительный?
Лайл рассмешило сравнение, но проснувшийся страх оборвал ее смех.
— Да, именно так. Рейф, ты правда очень умный.
— Конечно! «Прелестная девушка, будь добродетельна, а умными пусть будут те, кому это предназначено» — еще одна подходящая цитата. В точности про нас, правда?
Лайл внезапно вспомнилась маленькая женщина в поезде, цитировавшая Теннисона, — мисс Силвер, частные расследования.
Рейф сказал:
— На твоем месте я бы не стал расстраиваться из-за Эйми Мэллем. Вот и еще одна цитата: «В аду не найдется столько ярости, сколько вмещает отвергнутая женщина». Она пыталась завоевать расположение Дейла, а он, чудак, не мог понять, как она к нему на самом деле относится, и поэтому страшно бесился.
Рейф помог ей слезть со стены.
— Пойдем, уже поздно. Дейл подумает, что ты сбежала от него со мной.
Молодые люди вошли в большой квадратный холл. Это было одно из тех мест в Тэнфилде, которые Лайл просто ненавидела. Какой-то Джернингхэм в середине восемнадцатого века, только что вернувшись из Большого тура по Европе[2] превратил красивый елизаветинский холл с его дубовой лестницей и панелями нежных оттенков в холодный склеп, вымощенный мраморными плитами и украшенный слепо-равнодушно взирающими статуями. Вычурная лестница из черного и белого мрамора вела к площадке, где возвышалась устрашающего вида группа «Актеон, преследуемый гончими». Ступени расходились направо и налево и достигали галереи, охватывающей три стены холла. Там было еще больше мрамора и статуй; обезглавленная Медуза, бюст Нерона, копия Лакоона, умирающий гладиатор. Лайл казалось, что мистер Август Джернингхэм питал внушающую беспокойство слабость ко всему жуткому.
В тот момент, когда Лайл медленно поднималась по лестнице из холла, вышла Алисия. Она переоделась в нежное белое шифоновое платье с широкой юбкой, чуть ли не до пояса украшенной оборочками. Если бы не черный бархатный шарфик, ее можно было бы принять за восемнадцатилетнюю. Свои темные легкие кудри она убрала в скромный пучок на затылке. Улыбнувшись Лайл и не сказав ни слова, Алисия спустилась в холл.
Лайл миновала гончих, ощеривших покрытые пеной пасти, окруживших Актеона с мученическим лицом, и прошла в свою спальню. Она ощутила внезапную потребность сменить одежду, сотворить что-то новое с волосами, надеть самое красивое платье. Что-то в улыбке Алисии вызвало у нее это чувство. Лайл скинула радужный жакет, небрежно уронив его на стул. Без него она себе нравилась больше. Ей шел мягкий зеленый тон ее льняного платья, но зелено-красно-желтый цвет жакета — все это, конечно, слишком ярко для ее светлых волос и кожи. От этого лицо ее казалось поблекшим, а волосы — блеклыми, а не светлыми. Лайл подумала: «Я сделала глупость, когда купила этот жакет, я от него избавлюсь». И в этот же момент она услышала, что ее зовет Дейл.
Это означало, что он больше не сердится на нее! Позабыв обо всем, она побежала к нему. Но Дейла не было в его комнате за соседней дверью, которая открывалась наружу, в галерею. Лайл подбежала, перегнулась через мраморную балюстраду и посмотрела в холл. Дейла она не увидела, зато Рейф и Алисия стояли прямо под ней. Высокий, нежный, как флейта, голос Алисии долетал до нее, так что можно было разобрать каждое слово:
— Жаль, что Дейл не учит ее одеваться. Какой ужасный жакет!
Лайл отпрянула, потрясенная и обиженная, и заметила Дейла, идущего по галерее. Должно быть, он стоял на лестнице, за одной из этих глупых мраморных групп.
Он приблизился, слегка хмурясь.
— Где ты была?
— У стены над морем. Рейф принес мне мой жакет.
Лайл тут же пожалела, что заговорила о жакете. Теперь она его ненавидела. Она отдаст его сразу же, как только придумает кому. Надо придумать кому, чтобы Лайл могла легко и небрежно, так, чтобы услышала Алисия, сказать:
— О, этот мой жакет? Я его отдала. Ужасная вещь! Даже не верится, что я могла его купить.
Да, это был бы верный тон. Именно так обычно изъяснялись Алисия и ее подружки.
Дейл все еще хмурился.
— Тебе лучше побыстрее пойти наверх и переодеться. Алисия уже спустилась.
Он до сих пор сердится! Сердце ее печально замерло. Лайл прошла в свою комнату и закрыла дверь.
Глава 8
Лайл пыталась осмыслить события последних дней. Несколько месяцев назад она бы не поверила, что когда-нибудь настанет такое время, как сейчас. День, когда Дейл был ею доволен, считался хорошим. Когда она лишь немного его раздражала — неплохим. По-настоящему плохими были дни, когда он говорил о Тэнфилде и о том, что Джернингхэмы всегда в нем жили. И ужасными — когда Дейл мучил ее, заставляя пойти к мистеру Робсону, ее опекуну, и убедить его, что часть ее капитала нужно использовать для сохранения Тэнфилда во владении Джернингхэмов. Вначале все дни были хорошими. Потом, когда она глупо и бестактно позволила ему заметить, что Тэнфилд приводит ее в состояние оцепенения, хороших дней почти не стало, зато участились плохие дни. Лайл делала все, что могла, скрывала свои чувства по отношению к Тэнфилду, и иногда все успокаивалось и вновь наступали хорошие времена, совсем как вначале. Так было и в ту неделю, перед поездкой к Крэйнам. Лежа в постели, Лайл вспоминала, как она
