Доринда вошла в телефонную будку и закрыла дверь. Это было единственное место в доме, где можно было говорить, не опасаясь, что тебя подслушают. Сквозь стены каморок можно было расслышать каждое слово. И в холле, и в коридорах, и в столовой, и в комнате отдыха всегда находились любители послушать чужие разговоры. У некоторых старых леди в жизни не осталось иных интересов. Сидя вечерами на скамье у камина, они обменивались подслушанной информацией. А когда кто-то принимал ванну, было слышно, как льется вода, и если ее расходовали больше, чем полагалось, это становилось известно всем постояльцам. Особое негодование вызывала Джудит Крейн, принимавшая ванну дважды в день, но, к счастью, она съехала в конце недели.
Зато телефонная будка была звуконепроницаемой. Забавно было видеть, как люди открывают и закрывают рот, будто рыбы в стеклянном аквариуме, вид у всех такой потешный. Но самой ей находиться в будке очень нравилось: словно оказался в собственном мире. Причем не один — с помощью волшебного телефонного диска одиночество можно было разделить с кем хочешь.
Доринда опустила монеты в щель, набрала номер и стала ждать. Для проходящих мимо, она являла собой отрадное зрелище. Кругом было столько унылых, печальных, сердитых и раздраженных лиц, что приятно было видеть хоть одно веселое. Доринда почти всегда выглядела веселой. Даже во время единственного визита к дантисту: хотя ее и пугал незнакомый жутковатый аппарат, она умудрилась и там улыбаться. Доринда шла по жизни с улыбкой — не только на губах, но и в глазах, которые сияли и казались золотистыми, когда Доринду что-то радовало. Ее густые каштановые волосы тоже отливали золотом. Джастин Ли как-то сказал, что они скорее цвета грецкого ореха, снисходительно добавив, что он имел в виду полированное ореховое дерево. Доринда, которой тогда было десять лет, долго стояла перед ореховым бюро в гостиной, пытаясь определить, означали ли слова Джастина похвалу. Она приложила косу к дереву и посмотрела на нее. Действительно, цвет тот же, особенно если волосы тщательно причесаны и блестят. С тех про Доринда уделяла много времени причесыванию. Но коса ей не нравилась, потому что другие девочки в школе носили короткую стрижку. Поэтому в один прекрасный день Доринда взяла ножницы тети Мэри и откромсала ее. Во время тут же разразившейся бурной семейной сцены она безмятежно улыбалась, понимая, что косу приклеить назад невозможно. Сейчас Доринда была симпатичной девушкой с ямочками на румяных щеках и алыми губами, которым не требовалась помада. Росту в ней было пять футов и пять дюймов, а фигура радовала глаз приятными округлостями, не обнаруживая при этом склонности к полноте.
В трубке послышался гудок и голос Джастина Ли, произнесшего «алло» тем немного скучающим тоном, которым он привык отвечать на телефонные звонки.
— Это ты? — осведомилась Доринда.
— Допустим.
— Слушай. Я получила работу.
— В самом деле? И какую?
В его голосе не ощущалось особого интереса. О господи! Неужели можно оставаться таким занудой, когда сама она ну просто готова лопнуть от радости!
— Одна из девушек показала мне объявление во время ленча — я имею в виду, ее ленча…
— Значит, ты не ходишь на ленч?
— Ну почему… Обычно хожу, но сегодня у меня не было времени, потому что я сразу же помчалась по указанному адресу — в отель «Кларидж». Когда я туда явилась, там уже сидели шесть девушек, и вид у них был довольно кислый. Я подумала, что если они торчат тут весь день, то у меня нет ни единого шанса. Я поднялась последней, и миссис Оукли сказала, что у нее от всего этого уже кружится голова. Когда я собиралась войти, в коридор вышла рыженькая девица, топнула ногой и громко прошептала: «Я бы не согласилась и за тысячу фунтов в год». Потом она усмехнулась и добавила: «Наверное, зря не согласилась, но, боюсь, в конце концов, я бы ей перерезала горло, и себе тоже, и вообще каждому, кто подвернулся бы под руку».
В голосе Джастина затеплилось слабое любопытство:
— Ну и ну… признаться первому встречному, что готов перерезать всем горло? Со мной такого не случалось. Ты заинтриговала меня. Что ты ей ответила?
— Я спросила: «Почему?»
— Вопрос по существу.
— А она ответила: «Сами увидите. Я бы ввязалась в это, только если бы осталась совсем на мели». Тогда я сказала, что я именно в таком положении.
— В самом деле?
— Почти, — бодро отозвалась Доринда.
— Так вот почему у тебя не нашлось времени для ленча?
— Ну, теперь это не имеет значения, раз я получила работу. Слушай дальше. Я вошла. Миссис Оукли лежала на диване. Шторы были опущены на всех окнах, кроме одного и свет падал как раз туда, где мне предстояло сидеть. Полное ощущение, будто ты на сцене — только без костюма и без грима.
— Не отвлекайся.
— Свет падал мне в глаза, и сначала я почти ничего не видела, но голос у нее был недовольный, это я сразу поняла. Когда я привыкла к свету, то увидела, что у нее светлые волосы, которым она… ну, не позволяет седеть. По-моему, ей было уже за сорок, но она походила на избалованного ребенка. Бледно- розовый пеньюар, совсем как в кино, а в руке она держала золотую бутылочку с нюхательной солью.
— Кто «она»?
— Миссис Оукли. Ее мужа зовут Мартин, и он финансист. У них куча денег и пятилетний сын. Его тоже зовут Мартин, но они называют его Марти. Ужасное имя для мальчика — тебе не кажется?
— Кажется. Продолжай.
— Ну, сначала миссис Оукли стонала и жаловалась, что от всех этих девушек у нее кружится голова. Я спросила, неужели ни одна из них не подошла? А она ответила, что нет — у них не те голоса, особенно у последней, а ей нужен голос, который не действует на нервы. Тогда я осведомилась насчет моего голоса, потому что если он тоже действует ей на нервы, чего ради мне тратить время. Она понюхала соль и сказала, что мой вроде бы действует на нее успокаивающе. Больше мы не говорили о других девушках, и миссис Оукли назначила мне целых три фунта в неделю!
Но Джастин опять не проявил особого энтузиазма.
— А что это за работа? Что тебе придется делать? Доринда хихикнула.
— Миссис Оукли называет это быть ее секретарем. Но, по-моему, мне придется делать за нее абсолютно все: писать письма, менять цветы в вазах, отвечать на телефонные звонки. Иногда она не в состоянии слышать голоса даже ближайших друзей, а к приходу мужа вечером ей нужно быть в форме. Также я должна буду присматривать за Марти, когда у его воспитательницы свободный день, и тому Подобное.
— И где все это будет происходить? В «Кларидже»?
— Нет. У них есть сельский коттедж в Саррее[1]. Там они и будут жить: она, ее муж, Марти, его воспитательница, я, ну и еще куча слуг. К тому же каждые выходные они собираются принимать гостей. Коттедж называется Миллхаус, и мы отправимся туда завтра.
— Могу себе представить, — более чем сдержанно промолвил Джастин. — Вода в погребах и отсыревшие туфли по утрам.
Доринда покачала головой.
— Это не настоящая мельница[2]. Миссис Оукли сказала, что дом стоит на вершине холма. Там раньше действительно была мельница, но ветряная, а теперь ее снесли. Я напишу тебе обо всем. Ты понял, что я уезжаю завтра?
— Понял. Тебе бы очень не повредило сегодня вечером со мной пообедать.
Доринда засмеялась.
— Не уверена, что смогу.
— Почему?
— Ну, я собиралась обедать с Типом, но сказала ему, что не пойду, если он не позволит, чтобы с нами пошел и Баззер, поэтому я не знаю…
— Довольно! — решительно прервал Джастин. — Я зайду за тобой в половине восьмого.
