Девушка нехотя сжала конские бока коленями, и вороной, поравнявшись с повозкой, поскакал справа от нее.
— Чего тебе?
— Эврих поскакал в Матибу-Тагал? Думаешь, уже не присоединится к нам? — Алиар подождала ответа и, видя, что Кари поддерживать беседу не расположена, ворчливым, вопреки обыкновению, голосом вопросила: — А ты почему с ним не поехала? Думаешь, ежели не пригласил, значит, не нужна? Гордость заела или просто струсила?
— Что ты бормочешь?! — От неожиданности девушка рванула поводья, и вороной, поднявшись на дыбы, коротко заржал, протестуя против дурацких выходок пребывавшей явно не в себе хозяйки.
— Скачи за ним. Погибнет он там, один-то. Сейчас не решишься, всю жизнь себя за это корить будешь.
Кари уставилась на Алиар, как на ненормальну, куда скакать, зачем? Если Эврих не пожелал посвящать ее в свои дела, она навязываться не станет! И уж тем более не помчится за ним, как брошенный хозяином за ненадобностью пес! Девушка уже открыла рот, чтобы отвести душу, выпалив все это и многое другое, когда до нее внезапно дошло то, что понять ей следовало давным-давно. Эврих отослал их из Матибу-Тагала потому, что собирается учинить нечто такое, после чего и ему самому и его близким в городе будет грозить смертельная опасность! Он скрывал свои замыслы, не желая рисковать их жизнями, а она, несчастная дурища, не видящая дальше своего носа, тешила свои обиды, воображала себя брошенной, измышляла невесть что, вместо того чтобы вцепиться в Эвриха, как репей, и либо не пускать на погибельное дело, либо скакать с ним бок о бок, а надобно будет, так и впереди него!
Возмущенно заржав, вороной круто развернулся и, повинуясь воле сумасбродной хозяйки, стрелой понесся к городу.
Слова Алиар оказались тем самым камешком, который увлекает с горных склонов чудовищные, сметающие все на своем пути лавины, и как раз такой лавиной Кари себя и ощущала, припоминая бытовавшее среди степняков мнение, что худшим врагом человека является он сам. Она скрежетала зубами, в ярости кусала губы, поражаясь собственной слепоте, ибо стоило ей сообразить, почему этот кошмарный аррант играл с ней в молчанку, как сразу же стало ясно, ради чего он возвращается в Матибу-Тагал. Зачем столько времени проводил с ненавистным ему Зачахаром, тренировался кидать ножи и выцарапывал у Хурманчака золотую пайзу. То есть доподлинно она, конечно, не знала, как этот знак высочайшего доверия Хозяина Степи поможет Эв-риху прикончить Зачахара, но детали ее сейчас не слишком интересовали.
Детали она узнает, догнав Эвриха, которому на этот раз не удастся отделаться от нее так просто. Вообще никак не удастся! Ибо дура-то, может, она и дура, однако ненавидит придворного мага, прозванного за глаза Сеятелем смерти, ничуть не меньше арранта. И даже, наверно, больше, поскольку Эврих видел только истребление хамбасов, а на ее глазах зверела, кровоточила, агонизировала вся Вечная Степь. Ведь это из-за его Огненного зелья Хурманчак стал Хозяином Степи! Из-за него Тамган выдал ее замуж за Канахара, стремясь превратить кунса в своего союзника! Из-за него размеренная, понятная, спокойная и благополучная жизнь степняков превратилась в кровавый ужас!
Да если бы ей самой пришла в голову мысль прикончить этого гаденыша, она бы уже давно исхитрилась как-нибудь и собственнозубно перегрызла ему глотку!
У ослица блохастая! Поделом же ей было три года служить Канахаровой подстилкой, коли куцых, куриных мозгов ее не хватило, чтобы додуматься до столь очевидной вещи или хотя бы, без Алиаровой подсказки, понять, что намеревается сделать мужчина, столько раз деливший с ней ложе и выглядевший при упоминании Зачахара так, будто обнаружил в почти съеденном яблоке половинку червяка…
Впрочем, представить Эвриха кидающим нож в спину придворного мага ей было так же трудно, как стоящим, например, во главе «бесстрашных», атакующих обоз хамбасов. Лечащим — да! Но убивающим… Можно, конечно, сравнить Зачахара с загнивающим пальцем, который надлежит отрезать, дабы недуг не перекинулся на остальную руку, а там, глядишь, и на тело. Можно-то можно, и все же… Хотя ежели вспомнить, то и решился на это аррант не сразу, и с лица спал недаром, изводя себя всевозможными заумными размышлениями из-за дрянного, плюгавенького, убивавшего-то и то чужими руками мужичонки, прирезав ко-торого не совестно какие хочешь милости у Великого Духа требовать!
Кари захлестнула обида на то, что Эврих не посвятил ее в свои замыслы, не поделился своими сомнениями, не взял, наконец, в помощники. Как будто не сумела бы она присоветовать ему что-нибудь дельное, прикрыть спину, а то и погибнуть вместе с ним, отбиваясь от Зачахаровых телохранителей! А может, потому и не сказал ничего, что уверен был: узнает — не отвяжется? Наверно, так оно и было, и Эврих, как это ни досадно, понимал ее лучше, чем она его…
Грохот копыт вороного далеко разносился по морозному воздуху, мимо Кари проносились рощицы с голыми, словно скрючившимися от холода деревьями. С вершин холмов временами открывался вид на черную и блестящую, как вулканическое стекло, ленту Урзани, в излучине которой уже можно было разглядеть Матибу-Тагал, окружавшие его сады и огороды, разделенные плетнями полоски полей, но девушка смотрела по сторонам бесчувственными глазами. Внимание ее не привлекал суровый и печальный пейзаж, взгляд безучастно скользил по облакам, бесконечной чередой плывущим по хмурому, серо-стальному небу, низко нависшему над бесплодной землей, по широкой пустынной дороге, разбитой множеством повозок, на которых летом доставляли из предгорий строительный камень для Матибу-Тагала.
Мысли ее были заняты аррантом, который оказался совершенно непредсказуем и был столь не похож ни на кого из прежних знакомцев Кари, что любое его слово, любой поступок казались ей либо глупыми, либо дерзкими, либо глупыми и дерзкими одновременно. Белой вороной назвала его как-то Тайтэки, а дочь ее, подумав, возразила: «Не похож он ни на какую ни на ворону! Он похож на фанвая, призвавшего из Заоблачного края Солнце». Тогда сравнение наглеца- арранта с дивной сказочной птицей возмутило девушку, но теперь она готова была признать, что устами младенца в самом деле говорил Великий Дух.
История о том, как жившие некогда в вечном холоде и темноте звери по очереди ходили за Солнцем в Заоблачный край и лишь фанваю, благодаря красочному своему оперению и чудесным песням, удалось выманить его оттуда, после чего светило ежедневно стало появляться на небосклоне, была распространена по всей Вечной Степи. И, надобно заметить, это была вовсе не единственная легенда о волшебной птице. Фанваю приписывали способность оживлять мертвецов, оплодотворять своим пением степь и… одиноких женщин. Чтобы совершить сей последний подвиг, пения, естественно, оказывалось недостаточно, и ради такого дела фанвай превращался в прекрасного юношу, о чем улигэрчи избегали петь в присутствии детей.
Памятуя это, Кари и в голову не могло прийти, что слова Нитэки окажутся поистине пророческими. Ну разве могла она предположить, что нива, которую Канахар тщетно засеивал целых три года, даст всходы, едва ее примется обрабатывать золотоволосый фанвай? Ой-е! Может, потому она и ревела в три ручья, когда Эврих, бросив ее одну-одинешеньку, ускакал в Матибу-Тагал? Может, потому поглупела и не поняла, зачем он туда отправился? Ну конечно же! Кари улыбнулась. Она была занята своими собственными переживаниями и потому только не догадалась о замыслах арранта!
Она и не мечтала о том, что у нее может быть ребенок! Что бы там ни говорили о Канахаре, он все же заставил ее поверить в собственную бесплодность. И, обнаружив, что проведенные с Эврихом ночи не прошли для нее бесследно, она не знала, как к этому отнестись: радоваться или горевать, негодовать на собственную беспечность или благодарить судьбу за бесценный дар? Ни Алиар, ни Атэнаань, ни тем более Тайтэки она не сказала ни слова, ибо подозревала, что те немедленно сообщат об этом арранту — и чем только он сумел околдовать их? И тогда, если она надумает избавиться от… В общем, не избежать будет ненужных разговоров и то, что надлежит решать ей одной, станут обсуждать еще три женщины и один мужчина. Тот самый, которого она не желала посвящать в свои дела точно так же, как он не желал делиться с ней своими замыслами. О Великий Дух, ну почему же все-таки она была так слепа?..
Ни один из встретившихся ей на пути дозорных не остановил девушку — Хурманчак был заинтересован в росте Матибу-Тагала, и разъезды проверяли кожаные бирки лишь у тех, кто покидал город. Народу на улицах, как всегда после полудня, было немного, и Кари, придерживавшая вороного, чтобы не слишком привлекать к себе внимание на въезде в город, послала его в галоп, размышляя о том, надобно ли говорить Эвриху о том, что у них будет ребенок до того, как они прикончат Зачахара.
Догадавшись о том, ради чего аррант покинул их и вернулся в Матибу-Тагал, она укрепилась в намерении своем сохранить зачатое им дите, ибо не знала человека, более достойного стать отцом ее ребенка. Будущее материнство радовало и страшило Кари, и, когда решение было принято, она, пожалуй, с удовольствием поделилась бы с кем-нибудь своей тайной. С кем-нибудь, но не с Эврихом. Во всяком случае прежде, чем они выберутся из города целыми и невредимыми, говорить ему об этом, вероятно, не следует. Если уж он не хотел прибегать к ее помощи раньше, то, узнав, что она носит его ребенка, тем паче не позволит ей подвергать опасности свою жизнь.
На мгновение она задумалась о том, что если им предстоит драка, то ребенку, может быть, и не суждено появиться на свет. Перед глазами девушки возникло видение ее собственного окровавленного, изрешеченного бронзовыми осколками тела, но она усилием воли прогнала его. Не нужны ей ни сын, ни дочь, если из-за них она должна потерять Эвриха! А в том, что с ним случится беда, если она не подоспеет вовремя, девушка почему-то уже не сомневалась. Нет, она ни словом не обмолвится ему о своей тайне, хотя это лучше всего объяснило бы ее желание сражаться с ним плечом к плечу. Кроме того… Если ему суждено погибнуть, известие о том, что у него будет ребенок, быть может, скрасит последние мгновения умирающего?..
При виде появившейся в просвете между домами высокой каменной ограды девушка тряхнула головой, избавляясь от посторонних мыслей. Дом придворного мага совсем рядом, еще немного, и она увидит окованные бронзой ворота. А не оттуда ли так тянет гарью? Уж не успел ли Эврих рассправиться с Зачахаром до ее приезда?..
Ой-е! Зрелище, открывшееся ее глазам, было столь поразительным, что Кари привстала на стременах и придержала коня. Запах дыма и гари не померещился ей: дом придворного мага пылал. Густые клубы черного дыма вздымались в низкое небо, языки пламени с треском взлетали над провалившейся крышей, а на месте сорванных с петель ворот толпилась кучка возбужденных горожан, жадно заглядывавших во двор.
Опоздала! Она явно опоздала принять участие в расправе над Зачахаром, но, может быть, ее помощь все же понадобится Эвриху? Кари направила вороного на толпу, и не смевшие сунуться во двор люди почтительно расступились перед ним. Конь, однако, не пройдя и полудюжины шагов, остановился, и, громко фыркая, начал пятиться назад — пространство перед пылающим домом было завалено окровавленными телами.
— Ого! Если все это — дело рук Эвриха, то напрасно я обвиняла его в мягкосердечии! — пробормотала девушка, борясь с подступающей к горлу тошнотой. Запах крови и горелого мяса был столь силен, что она едва справилась с желанием развернуть коня и скакать отсюда во весь опор.
Неожиданно Кари заметила какое-то движение в груде бездыханных, казалось бы, тел, услышала чей-то жалобный стон. Ругая себя за излишнюю чувствительность, девушка стиснула ногами конские бока — если Эврих не успел скрыться, она должна разыскать его прежде, чем сюда прибудут «бдительные», за которыми, верно, уже кто-нибудь отправился.
Вытягивая шею, она вглядывалась в изломанные, обгорелые тела, надеясь, что среди них нет арранта, и уже готова была вздохнуть с облегчением, когда среди перепачканных кровью и грязью пестрых халатов слуг и телохранителей Зачахара мелькнул лоскут нежно-зеленого цвета. Кари спрыгнула наземь и едва удержалась на подкосившихся ногах. Голову сдавили невидимые тиски, сердце бухало так, что казалось, вот-вот вырвется из груди.
Преодолевая внезапно накатившую слабость, она бросилась туда, где почудился ей клочок Эврихова халата, оттащила изуродованное тело какого-то кряжистого степняка с превратившейся в кровавое месиво грудью, из которого торчали белые осколки ребер, и опустилась на колени перед лежащим ничком аррантом. Погладила пальцами опаленные, залитые кровью ко роткие золотистые кудри. Потянулась перевернуть его на спину и отдернула руки, опасаясь увериться в том, что возлюбленный ее в самом деле мертв.
