темными, как и волосы. Ниниан находил этот оттенок очень красивым.
Он почти не слышал, о чем она говорила, поскольку его мысли были заняты совсем другим, уловил только, что она предпочитает не вмешиваться в разговор. Впрочем, последнюю ее фразу он все-таки расслышал:
— Это не имеет к нам никакого отношения.
И неожиданно для себя самого до смешного обрадовался этому «к нам», словно объединявшему его и Дженет и выносящему их двоих за скобки общей беседы, — и поражаясь самому себе, Ниниан с ужасом понял, что краснеет и не знает, что сказать. А Дженет наконец почувствовала себя отмщенной. Давненько ей этого не удавалось и теперь грело душу.
Мириэл подошла к дверям кабинета и вошла; увидев, что Джеффри открывает стеклянную дверь на террасу, она спросила, куда это он направляется, на что получила лаконичный ответ: «Туда».
— А я думала, что вы собираетесь писать письма Джеффри гневно рассмеялся.
— Это общепринятая формула, когда нужно ненадолго оставить семейный круг! Неужели вы сами никогда ею не пользовались?
Мириэл бросила на него исполненный трагизма взгляд.
— Мне некому писать письма.
— Можно завести друга по переписке.
— Джеффри — как вы можете! Думаю, вы собираетесь встретиться с Эсме Трент?
— А если и так, то что из этого?
— Только то, что я знаю зачем! — и, когда Джеффри, нахмурившись, отвернулся, повторила с усилием:
— Говорю вам, я знаю, зачем вы туда идете!
Джеффри остановился.
— Милое дитя, у меня нет времени на сцены.
— Нет времени? Какая жалость! Может быть, вам больше придется по вкусу ужасная ссора, после которой можно поцеловаться и остаться друзьями?.. Нет? Ну, тогда вам лучше сбежать к Эсме. Вы ведь не забудете передать ей мой пламенный привет и сказать, что я видела вас обоих у пруда в субботу вечером?
Рука Джеффри уже нажимала на ручку двери, когда он резко обернулся.
— Что вы хотите сказать?
— Именно то, что сказала. Вы незаметно прошли за штору и выбрались в сад через стеклянную дверь гостиной. Ну а я последовала за вами. Было ужасно жарко и к тому же мне захотелось узнать, что вы собираетесь делать. Кто знает, может быть, Эдна решит однажды избавиться от вас — тогда некоторые сведения могут оказаться как нельзя кстати! Так что я пошла следом за вами к пруду и беседке. Уходя, я порвала платье о ветки изгороди. Это вам известно, не так ли? Вы с Эдной вышли на лестничную площадку, когда я ругалась с Мейсон. Она наябедничала Адриане о моем платье, и вы должны были слышать, что я ответила — вы оба!
Что, если я расскажу о беседке Эдне? Или Адриане? А может быть, стоит рассказать им обеим? Это будет очень забавно, вы не находите? А может, не так уж и забавно — по крайней мере, для вас! Люди могут подумать, что это вы толкнули в темноте бедную старенькую Мейбл Престон!
— А зачем мне было это делать? — голос Джеффри звучал резко.
Мириэл рассмеялась.
— О, мой дорогой, не будьте таким глупеньким! Вам интересно знать, зачем вы ее толкнули? Да затем, что на ней было пальто Адрианы и вы подумали, что это она и есть! Вот зачем!
— Что за гадкое предположение!
Мириэл кивнула.
— Я бы сказала, что за гадкий поступок! Гадкий, но умный, дорогой мой, очень умный — если бы вы только не перепутали, кого спихивать в пруд! Когда Адриана умрет, мы все будем свободны. Вы сможете махнуть рукой на Эдну и сбежать с любой женщиной по вашему выбору, не так ли?
Джеффри еле сдерживал бешенство.
— Вы с ума сошли! Или сами толкнули Мейбл — не знаю, что больше соответствует истине.
А в это время в гостиной Ниниан снял с граммофона пластинку с обожаемым Мириэл джазом и поставил другую. Ее тихая музыка была вполне подходящим поводом оставаться в дальнем конце комнаты и не слишком мешала разговаривать. После недолгого замешательства Ниниан снова стал самим собой и ему надо было многое сказать.
Ему всегда было что сказать Дженет. У него появилась неплохая идея для новой книги, а слушателем Дженет была вдохновенным и вдохновляющим. Сама лишенная искрометности, она была твердым кремнем, отскакивая от которого, талант Ниниана высекал целый фейерверк ослепительных искр. Он продолжал развивать эту тему, когда пластинка кончилась и пришлось искать другую.
как сказал бы Омар Хайям. Знаешь ли ты, дорогая моя, что именно тебя мне всю жизнь и не хватало.
Карие глаза Дженет искрились смехом.
— А что я должна на это ответить?
— Ты должна выразить признательность, конечно в должной мере, и продолжать слушать.
— И ничего не говорить?
— Ну, это зависит от того, что именно ты собираешься сказать.
И Ниниан продолжал пересказывать Дженет свою идею.
Адриана восседала в своем резном кресле, среди темно-фиолетовых подушек. Несмотря на тщательно наложенный Мейсон макияж, серый цвет ее платья и бархатных портьер как будто лег и на ее кожу. Рука, время от времени переворачивающая страницу лежащей на коленях книги, казалась совершенно бескровной, так что неброский лак на ногтях выглядел кричаще ярким. В ее сознании теснились бесчисленные, сменявшие друг друга картины. Они выплывали из прошлого и в тусклом свете словно утрачивали былую яркость и цвет. Иные когда-то приносили ей восторг, иные — щемящую боль, и она принимала и восторг, и боль, переплавляя их в сценической игре. Она просматривала эти картины и отпускала их — они отныне принадлежат прошлому. А думать нужно о настоящем. Адриане вспомнился стих из Библии: «Врагами человека станут живущие в доме его».
Когда-то у нее были враги, но она не обращала на них особого внимания. Они не причинили Адриане сколь-нибудь значительного вреда потому, что она не позволяла ничьим словам или поступкам задеть ее. Она никогда не снисходила до ответных ударов, не позволяла себе ненавидеть — лишь держала голову высоко поднятой и шла своей дорогой. Но врагов в своем собственном доме не замечать нельзя — они слишком близко. Они сидят за твоим столом, окружают тебя, могут подсыпать яд в твою чашку, расставить силки для твоих ног или нанести удар в темноте.
Адриана думала о людях, которых приютила под своей крышей. Джеффри, которого она знала с тех пор, как ему исполнилось четыре года — тогда это был настоящий маленький ангел с золотыми кудрями и пухлыми щечками.
