бумаги, которую, как он считает, невозможно подделать. Но это весьма и весьма шаткие надежды. Его адвокаты в этой связи отмалчиваются.
Суд приступает к допросу соучастников Боярского. Конечно, от былой дружбы не осталось и намёка. Конечно, оба и не предполагали, что имеют дело с фальшивыми деньгами.
Перес: «Месье Шувалов, вы считали нормальным, что 100 франков вам предлагают за 75 франков?»
Шувалов: «Я думал, они настоящие, может быть, краденые…»
При рассмотрении методов гениального фальшивомонетчика заседание в суде происходит при закрытых дверях. Дают показания два эксперта. Когда позже слово предоставляется прокурору Шарасс и президенту адвокатской палаты Жоржу Шресте, представлявшему в суде интересы Банка Франции, в зале звучит не только хорошо наигранное возмущение преступной деятельностью Боярского, но до некоторой степени уважение к его гению. Перес и 10 присяжных не сделали ни единого замечания, они целиком обратились в слух и лишь иногда кивали.
Затем выступает прокурор. Зал заполнен до отказа, становится душно. Защитники обвиняемых адвокаты Тиссадр и Дебрв с большим трудом пытаются вычленить из его речи какие-либо смягчающие моменты. Но Шарасс руководствуется не логикой, а эмоциями, он говорит о «паразите в превосходной степени», который вместо того, чтобы что-нибудь сделать для общества, предложил ему обесцененные шутовские деньги. «Низшей точкой его падения, – гремит в зале зычный голос прокурора, – было то, что он ни разу не удосужился уплатить налоги!» Это был действительно перл. Фальшивомонетчик, выплачивающий налоги. Это нечто из ряда вон выходящее во всей уголовной истории. Шарасс потребовал высшей меры наказания – пожизненного заключения: «Когда же нам применять статью 139 в полном объёме, как не в этом случае? В 1958 году 20 лет тюрьмы получил фальшивомонетчик Верзини. Но по сравнению с Боярским он – мелкая рыбёшка».
После этого слово получают адвокаты. Им есть что сказать в пользу обвиняемого и в укор обществу, которое, в общем-то, вынудило Боярского выбрать его дорогу.
Защитники упоминают и своеобразное толкование Боярским права в духе своей «теории», с которой тот уже ознакомил суд. Оно свидетельствует о том, что подсудимый не вполне ведал, что своими действиями он нарушает закон.
Боярский в своём последнем слове говорит: «Я глубоко сожалею о том, что причинил столь значительный ущерб Банку Франции. Я совершенно искренне уверяю вас, что никогда не хотел принести вред кому бы то ни было. Не отнимайте у меня надежды исправить свою вину, принести пользу; подарить моим детям улыбку».
14 мая 1966 г. оглашается приговор. Надежда Чеслава Боярского на то, что он ещё сможет улыбнуться своим детям, рухнула. Он приговаривается к 20 годам тюрьмы. Председатель суда объясняет «мягкость» приговора глубоким раскаянием подсудимого. Боярский потрясён, он прячет лицо в ладонях.
Но процесс идёт дальше, его сюрпризы ещё не иссякли. Антуан Довгье с самого начала апеллировал к ст. 138, которая гарантировала свободу лицу, замешанному в афёре с фальшивыми деньгами, если оно выдаёт правосудию своих сообщников. Его позиция имела законные основания. Но как в этом случае следовало поступить с Алексисом Шуваловым? «Если вы пощадите Довгье, – заявил прокурор Шарасс на последнем перед вынесением приговора судебном заседании, – то морально вы не имеете права осуждать и Шувалова – последнее звено в этой преступной цепочке».
Своеобразная мораль.
Довгье в конце концов был оставлен на свободе, Шувалов был приговорён к 5-летнему тюремному заключению условно.
Чеслав Боярский не увидел бы свободы и при более мягком приговоре. Он умер через несколько месяцев.
Скандал в Карлсруэ
Для многих жителей и гостей Карлсруэ двухэтажное здание на Стефаништрассе, 28, построенное в духе классицизма, – предмет, достойный уважения. С деятельностью 50 работавших в этом здании сотрудников связывались представления об исключительной точности, эффективнейшем контроле, доскональном знании законов, о высоком мастерстве и художественном вкусе в обращении с благородными и не только благородными металлами. В доме на Стефаништрассе, 28, квартировала Государственная монета (Государственный монетный двор), один из четырех монетных дворов ФРГ. Эта организация до сих пор располагается по указанному адресу. Что же касается чувства благоговейности, которое она вызывала в своё время у обывателя, то с конца января 1975 года оно поутихло.
Дело в том, что 20 января 1975 г. заместитель директора Государственной монеты Стефан Хайлинг и рабочий-монетчик Клаус Фетцнер были арестованы.
Точными данными ещё никто не обладал, но газеты уже писали об очередном «скандале века», пестрели вызывающими беспокойство заголовками: «Коллекционеры обеспокоены судьбой своих сокровищ», «Лихорадочная активность в министерствах после разоблачения фальшивомонетчиков из Карлсруэ» и т. п.
Директор предприятия в Карлсруэ Вилли Отт вскоре после вскрытия фактов нарушения порядка на монетном дворе был отстранён от службы, или, как это звучит на немецком чиновничьем языке, ему был предоставлен отпуск на период ведения предварительного следствия. Для Отта вся эта афёра была совершенно неожиданна, развеялись лелеемые мечты о предстоящем 150-летнем юбилее руководимого им заведения и о связанных с ним награждениях и других приятных мероприятиях, включая дальнейшее продвижение по чиновничьей лестнице. Государственная монета из Карлсруэ была предприятием с высоким авторитетом. Здесь изготовлялось 17,3 % монет ФРГ, выполнялись и зарубежные заказы. Заказчики, узнав о скандале, естественно, сразу занялись проверкой того, затронуты ли изготовленные для них на монетном дворе в Карлсруэ монеты и медали афёрой с фальшивыми монетами.
Но что же на самом деле стояло за сенсационными сообщениями прессы, взбудоражившими нумизматические круги? Что это за скандал, и как он стал достоянием гласности?
Желанная «двушка»
В конце ноября 1974 года Германский федеральный банк получил запечатанный пластиковый пакет с серией монет, на которых был выгравирован 1967 год и буква «G» («G» – это фирменный знак монетного двора в Карлсруэ). Это были знаменитые в кругах коллекционеров монеты достоинством в 2 пфеннига, покрытые медным слоем и с железной «начинкой». В своё время было пущено в обращение всего 520 экземпляров таких монет. Их рыночная цена составляла 1800 марок. Отправитель пакета просил банк провести экспертизу посланных монет, так как грань между лицевой и обратной стороной монет вызывала у него сомнение.
Экспертиза подтвердила опасения внимательного коллекционера. Поступили и другие подобные сигналы. Подозрения в том, что кто-то на монетном дворе в Карлсруэ манипулирует монетами прежних выпусков, становились все более серьёзными.
После обстоятельной предварительной проверки, которую проводили сотрудники федерального банка и криминальной полиции на Стефаништрассе, 28, а также обысков на квартирах подозреваемых были произведены аресты заместителя директора монетного предприятия в Карлсруэ Стефана Хайлинга и рабочего-монетчика Клауса Фетцнера.
Лишь спустя полтора года, когда скандальная тема была уже изрядно подзабыта
