путешествию тоже было лишь одной из причин его возвращения в лагерь. Главным побудительным мотивом являлось все же любопытство, желание увидеть знаменитую разбойницу, наводящую ужас на оксаров и тщетно разыскиваемую подчиненными Душегуба с тех пор, как Кешо провозгласил себя императором Мавуно. И даже, пожалуй, не просто любопытство, а чувство несоответствия слухов об Аль-Чориль с тем запавшим ему в душу взглядом невинной жертвы, который и заставил его некогда броситься на её защиту.
Дожидаясь, пока приведший его бородач выйдет из шатра, аррант, как это часто с ним бывало, уже начал раскаиваться в своем опрометчивом поступке. Желание увидеть знаменитую разбойницу было понятно и легко объяснимо, но вот то, что она приказала привести его к себе, ему совсем не понравилось. Причин отделять ему голову от туловища у неё вроде бы нет, но и самые благие намерения тех, в чьей власти он волей судеб оказывался, скорее пугали, чем радовали Эвриха. Ибо то, что по нраву рыбе, очень даже может не порадовать птицу или лесную зверушку. А быть счастливым на чужой манер он не желал: до сих пор из попыток осчастливить его таким образом ничего путного не получалось и, ежели рассудить здраво, получиться не могло…
— Входи, Аль-Чориль хочет видеть тебя немедленно. Бородач откинул входной полог, пропуская заморского лекаря в шатер, где предводительница отряда уединилась с Газахларом для секретной беседы.
Сидящие на корточках стражи проводили арранта и его спутника безучастными взглядами, как будто им было все равно, кто входит или выходит из шатра, подле которого они присели отдохнуть и почесать языками.
Одно из полотнищ, образовывавших стены шатра, было поднято, открывая вид на Мирулле, благодаря чему в нем не было ни душно, ни темно, и Эвриху не пришлось приспосабливаться к изменившемуся освещению. Не пришлось ему дожидаться и окончания разговора Ильяс с отцом: судя по выражению лица сидевшего в любимом своем складном кресле Газахлара, они уже сказали друг другу все, что хотели. Владелец «Мраморного логова», и без того смахивавший из-за отсутствия волос на вырезанную из черного дерева статую, словно окаменел, превратившись в ослепшего и оглохшего истукана с заострившимся лицом и скрюченными пальцами, вкогтившимися в гнутые подлокотники. Дочь его, напротив, выглядела восхитительно. Подвижное лицо её было полно жизни, глаза сияли, на губах цвела улыбка, ставшая ещё шире при появлении арранта. Маленький пепельный шрам, приподнимавший правый угол чувственного рта, делал её несколько зловещей, а коротко стриженные, слегка вьющиеся волосы образовывали некое подобие шлема, придавая молодой женщине воинственный вид, но это не лишало Аль-Чориль своеобразного очарования. Мрачноватый наряд её, состоящий из широких темно-синих шаровар, свободной ярко-рыжей рубашки и черной шелковой безрукавки дополнял узкий меч в изукрашенных драгоценными каменьями ножнах.
— Так вот ты каков: чудо-лекарь, колдун и наглец, посмевший завладеть изумрудом Амаши… — низким, хрипловатым голосом протянула предводительница разбойников.
— Так вот какова знаменитая Аль-Чориль, голову которой Кешо оценил в полтысячи цвангов! — пробормотал аррант.
Они разглядывали друг друга с нескрываемым любопытством, и Эврих не сразу заметил, что помимо них и Газахлара в шатре находится ещё один человек. Сначала он принял его за юношу, но, всмотревшись пристальнее в холодное, непроницаемое лицо, понял, что перед ним женщина, нарядившаяся в белые одежды воина.
— Это Тарагата, — сообщила, перехватив его взгляд, Аль-Чориль. — За её голову тоже обещано немалое вознаграждение. Ты попал в компанию людей, высоко ценимых ныне здравствующим императором. А впрочем, ты тоже скоро удостоишься этой чести, так что у нас нет особых причин задирать перед тобой нос.
«Тарагата — значит Бессердечная, — сообразил Эврих. — Ну что ж, вид у неё вполне под стать прозвищу!»
— Мои заслуги не так уж велики… — начал было он, но был остановлен жестом Аль-Чориль. Приняв из рук Тарагаты свиток, она протянула его ар- ранту:
— Неподалеку отсюда нам повстречалось несколько подчиненных Амаши. Они искали Газахлара, чтобы передать ему этот приказ. Тебе будет небезынтересно с ним ознакомиться.
Эврих развернул свиток, пробежал глазами его содержимое и поежился. Адресованное Газахлару предписание передать лекаря-арранта предъявителям сего пергамента, дабы те могли немедленно доставить его в Город Тысячи Храмов, подразумевало, несмотря на учтивый тон, беспрекословное повиновение, ибо скреплено было императорской подписью и печатью. Стало быть, охота за ним началась, и желание увидеть слонов едва не стоило ему жизни…
— На твое счастье, у нас с посланцами Амаши имелись свои счеты. Один из них, однако, сумел улизнуть от расправы, и полученная им рана не помешает ему, надобно думать, добраться до Мванааке, — произнесла Аль-Чориль, убедившись, что аррант прочел свиток. — Тебе незачем возвращаться в столицу. Во всяком случае, ты не можешь вернуться туда открыто. Тебя будут разыскивать не только в ней, но и во всех приморских городах, и вряд ли тебе удастся покинуть Мавуно… без чьей-либо помощи.
«Вай-ваг! Уж не собирается ли она предложить мне эту самую помощь? — подумал Эврих. — Интересно, в обмен на что? Какую пользу рассчитывает извлечь из лекаря-чужеземца предводительница разбойничьей шайки?»
— Но я вовсе не собираюсь спешно бежать из империи. Я, видишь ли, люблю путешествовать и даже веду путевые заметки, которыми надеюсь дополнить труд достославного Салегрина, написавшего в свое время весьма интересную и полезную книгу. Она называется «Описание стран и земель», и повествуется в ней о…
— Я знаю, о чем повествуется в этой книге, — решительно перебила Эвриха Аль-Чориль. — Я читала список с нее, да и о тебе знаю значительно больше, чем ты думаешь. Не будем лукавить друг с другом. Мне нужна твоя помощь, а тебе пригодится дружба с гушкаварами вне зависимости от того, захочешь ли ты ещё пожить в Мавуно или же продолжать путь в Саккарем.
— С гушкаварами? — переспросил аррант.
— Мои люди называют себя мстителями, и, пожив с нами, ты убедишься, что они не имеют ничего общего с обычными разбойниками.
Прежде чем Эврих успел ляпнуть, что не собирается иметь дел с убийцами и грабителями, как бы они себя ни величали, Газахлар скрипуче рассмеялся. Лицо Ильяс болезненно дернулось, и она коротко приказала:
— Нганья, уведи его.
Тарагата шагнула к креслу Газахлара:
— Пора тебе ответить за все твои злодейства. Пошевеливайся, если не желаешь мучиться перед смертью.
— Разве отцеубийца, назвав себя гушкаваром, перестает быть отцеубийцей в глазах людей и Богов? — надтреснутым голосом спросил Газахлар, поднимаясь из кресла. Не глядя ни на Нганью-Тарагату, ни на дочь, он двинулся к выходу из шатра, и Эврих понял, что, ежели не вмешается, излеченный им оксар незамедлительно отправится на свидание с предками.
— Погодите. Аль-Чориль, я лечил твоего отца не для того, чтобы ты имела удовольствие прикончить его!
— Ты получил свободу за его исцеление. Нганья, делай, что тебе говорят. Я не желаю его больше видеть. Никогда!
— Неужели ты думаешь, я буду хоть чем-то помогать отцеубийце? — спросил Эврих, догадываясь, что вот-вот попадет в искусно расставленные силки, и не видя возможности избежать этого. Ильяс и правда было известно о нем многое. Газахлар, безусловно, был нарочно оставлен в шатре до его прихода…
— Нганья, подожди у входа в шатер. — Аль-Чориль нахмурилась. — Я повторяю, мне нужна твоя помощь. Я готова щедро заплатить, но ты, как мне ведомо, не слишком интересуешься деньгами.
— Почему ты уверена, что я откажусь помогать тебе? — Эврих тянул время, лихорадочно обдумывая, как выскользнуть из ловушки. Газахлар знал, что он вступится за него. Ильяс тоже об этом знала. Но если он не согласится помочь ей в каком-то не слишком благовидном деле, она без колебаний велит прикончить своего отца. Ибо и ей, и Нганье действительно хочется отомстить Газахлару за прошлые обиды, обманы и предательства…
— Мы попусту тратим время. Я желаю, чтобы ты помог мне отыскать моего сына — Ульчи. Поиски его связаны с риском, но в них нет ничего недостойного.
— Наверно, мы друг друга не понимаем. Чем я, чужеземец, могу быть полезен тебе в поисках сына? — искренне изумился аррант. — Если ты принимаешь меня за могущественного колдуна, то должен тебя разочаровать…
— Не надо, — сухо остановила его предводительница гушкаваров. — Не надо принимать меня за дуру. Ты исцелил моего неизлечимо больного отца, и о способностях твоих среди Небожителей ходят легенды. Выиграл на спор фамильный перстень Амаши и отважился завладеть им. Выбрался живым из храма Неизъяснимого Мбо Мбелек, походя спас меня из лап Душегубовых соглядатаев, выкинул подряд три «мешка» и… Не заставляй меня перечислять все, что говорят о тебе люди, известные своей правдивостью, не склонные к вранью и преувеличениям. Ты колдун и должен мне помочь. Я верю, что сама Нгура свела нас близ улицы Оракулов, и тебе стоит только захотеть…
— О, Боги Небесной Горы! — жалобно простонал аррант, видя, что, какие бы доводы он ни приводил, поколебать веру Ильяс в его чародейские способности ему не удастся. Она видела то, что хотела видеть, слышала то, что хотела слышать. Желание её найти сына было столь велико, что спорить с ней значило наживать себе смертельного врага. Вотще было клясться и взывать к здравому смыслу, вотще втолковывать, что обладай он приписываемым ему болтунами могуществом, так уж нашел бы способ заставить её отпустить и его самого, и Газахлара с миром.
— Так ты согласен мне помочь? — миндалевидные, опушенные густыми ресницами глаза Ильяс сверкали, губы приоткрылись, она едва сдерживалась, чтобы не вцепиться в Эвриха и не начать силой вытряхивать из него согласие.
— Хорошо, — промолвил он после некоторых колебаний. — Вели отпустить Газахлара. Я сделаю все, что в моих силах, дабы помочь тебе, хотя заранее должен предупредить: ты переоцениваешь мои способности.
— Я знала, знала, что ты согласишься! — в радостном исступлении воскликнула Аль-Чориль. — Я щедро награжу тебя за помощь, клянусь Нгурой! Для начала я дарую жизнь Газахлару, невзирая на то, что просьба твоя кажется мне неразумной. Поверь мне, он подобен ядовитому гаду и не задумываясь погубит самого близкого человека, ежели это будет ему выгодно…
— Так оно, вероятно, и есть. Однако мне он пока не сделал ничего плохого, и я не могу допустить, чтобы собственная дочь стала причиной его гибели, — чуть слышно пробормотал Эврих, сознавая, что угодил-таки в ловушку, выбраться из которой будет не так-то просто.
По-всякому Эврих представлял себе возвращение в Город Тысячи Храмов: с отрядом Газахлара, с Тартунгом и Афаргой или же в цепях посланцев Амаши. Иногда он думал, что вообще не увидит больше Мванааке, поскольку покинуть империю на судне, вышедшем из какого-нибудь отдаленного порта, представлялось ему менее опасным, чем искать место на корабле, отплывающем из столицы. Но чего уж он точно предвидеть не мог, так это того, что отправится из Терентеги в Мванааке в сопровождении сотни гушкаваров, ведомых знаменитой Аль-Чориль. Причем самое забавное заключалось в том, что именно он и убедил Ильяс в необходимости вернуться в столицу, то есть отправиться туда, где подстерегает их наибольшая опасность.
— Ты сошел с ума! — уверенно заявил Тартунг, услышав о намерении Эвриха начать поиски Ульчи с посещения Города Тысячи Храмов. — Ничего более
