Сталин. Тайный «Сценарий» начала войны

Брунс

Попытки Бережкова связаться со статс-секретарем фон Вайцзеккером также не дали результата, хотя обычно, когда Риббентропа не было в Берлине, Вайцзеккер всегда был готов принять советских дипломатов.

Проходил час за часом. Телефон в советском посольстве не замолкал ни на минуту — Москва настойчиво требовала установления связи с гитлеровцами. Время от времени звонили и из имперского Министерства иностранных дел — видимо, пытались выяснить, чего же все-таки хотят русские. Вспоминает Бережков: «Лишь к полудню объявился директор политического отдела министерства Верман. Но он только подтвердил, что ни Риббентропа, ни Вайцзеккера в министерстве нет.

«Кажется, в ставке фюрера проходит какое-то важное совещание. По-видимому, все сейчас там, — пояснил Верман. — Если у вас дело срочное, передайте мне, а я постараюсь связаться с руководством…»

Я ответил, что это невозможно, так как послу поручено передать заявление лично министру, и попросил Вермана дать знать об этом Риббентропу…»

В три часа дня легационный советник Брунс закончил свою смену в канцелярии Риббентропа и, вместо него, на телефонные звонки начал отвечать легационный советник Яспер. Инструкции, полученные Яспером, мало отличались от установки Брунса.

ЗАПИСЬ ЛЕГАЦИОННОГО СОВЕТНИКА ЯСПЕРА

Берлин, 21 июня 1941, 15 ч 45 мин.

Вторая установка на тот случай, если поступит новый запрос посла СССР о приеме у Имперского Министра иностранных дел:

Бюро министерства якобы еще не имеет сведений, когда господин Имперский Министр сегодня вечером вернется. Как только Министр вернется, то об этом уведомят. Яспер

Идут часы, а ситуация в Берлине остается без изменений. Гитлеру некуда торопиться — время работает на него. А Сталин торопится. С каждым уходящим часом опасность «неприкрытия границы» становится все более ощутимой.

В этой Большой Игре Гитлер, кажется, «переигрывает» Сталина.

Сталин попал в цейтнот. Он понимает, что не может больше бездействовать — слишком многое поставлено на карту.

«Директива» — на всякий случай!

По свидетельству Микояна, все присутствующие в эти часы в Кремле соратники «были крайне встревожены создавшейся ситуацией и требовали принять неотложные меры».

И Сталин принимает решение — «на всякий случай» — подготовить некую специальную директиву о приведении войск в боевую готовность. Хотя для приведения войск в боевую готовность не было необходимости в специальной директиве!

Приведение войск государства в боевую готовность, предусматривающее быстрый переход сил на военное положение и организованное вступление их в военные действия, является чрезвычайным событием в международном положении этого государства.

Прошло еще два часа.

В 20.50 в Кремль приехал Жуков и привез подготовленный в Генштабе проект ДИРЕКТИВЫ о приведении войск в боевую готовность. Но Сталин все еще не принял решения отправлять эту директиву в округа. Он не спешит, занимается уточнением формулировок и посылает Жукова в соседнюю комнату исправлять «не понравившиеся» ему формулировки. Как видно, несмотря на позднее время, Сталин все еще надеется на то, что Деканозову в Берлине удастся встретиться с Риббентропом и, еще до «внезапного» нападения Германии, вручить ему «обвинительную ноту».

Москва продолжает звонить в Берлин. Бережков продолжает звонить на Вильгельмштрассе. Но ответ легационного советника Яспера остается все тем же: «Риббентропа нет, и когда он будет, неизвестно».

Берлинский дипломатический маневр, как видно, не удался!

Последняя возможность

Сталин приказывает Молотову вызвать в Кремль германского посла фон дер Шуленбурга. Зачем, находясь в цейтноте, Сталин решился потратить время на эту, явно бесполезную, встречу? Принято считать, что Сталин хотел «выяснить намерения Гитлера».

Но вряд ли это было так — вождь, несомненно, и так прекрасно знал, в чем заключаются эти «намерения» — план операции «Барбаросса» был известен Сталину уже более полугода, а в последний месяц подготовка к нападению шла уже совершенно открыто.

Может быть, Сталин хотел вручить Шуленбургу ту самую «обвинительную ноту», которую Деканозов не сумел вручить Риббентропу в Берлине? И это мало вероятно, поскольку нота, врученная германскому послу в 9 часов вечера, в Москве, за высокими стенами Кремля, не могла дать нужного Сталину публичного эффекта. Нет, как видно, была у вождя другая, особенно важная причина, заставившая его вызвать Шуленбурга и потерять на этом еще час времени!

Чего хотел достичь Сталин?

Семидесятилетний немецкий аристократ граф Вернер фон дер Шуленбург уже семь лет занимал пост германского посла в Москве. Он почти открыто выражал свою антипатию к гитлеровскому режиму и симпатию к Советской России. Он почти открыто вел свою, может быть обреченную, борьбу против будущей войны. Шуленбург уже не раз решался на беспрецедентные в истории дипломатии поступки. Так, в апреле 1941 г., в дни, когда вопрос о нападении был уже давно решен, он не побоялся передать Гитлеру «Памятную записку», в которой предупреждал фюрера, что война против России может стать катастрофой для Германии. В мае 1941 г. Шуленбург совершил еще один беспрецедентный поступок — он пригласил на завтрак Деканозова и весьма прозрачно намекнул ему о приближающемся нападении, заявив, «что со слухами о предстоящей войне Германии против России следует считаться как с фактом». И в дальнейшем, пока Деканозов находился в Москве, Шуленбург продолжал встречаться с ним и даже, понимая, что успел наговорить русским «много лишнего», просил «не выдавать его». А что, если бы граф фон дер Шуленбург решился, ради «спасения фатерланда», предать Гитлера, и открыто, на весь мир по радио заявить о том, что Германия изготовилась к нападению на Россию?

Если бы германский посол вдруг решился на такое заявление, это могло бы даже сейчас, несмотря на позднее время, кардинально изменить ситуацию! Да, после такого заявления можно было бы даже еще успеть передать в округа приказ боевой тревоги: «ЗАПО-ВО-41»! «КОВО-