Глава пятая. СИНЯЯ ДОРОГА
Узнав о гибели Базурута и Тимилаты, Уагадар схватился за сердце и некоторое время напоминал огромного жирного карася, вытащенного из садка на берег и брошенного на самый солнцепек. «Все пропало! Пропало безвозвратно и невосстановимо! — билась у него в голове единственная мысль, повторяясь снова и снова на разные лады. — Все кончено! Пощады не будет! Вокам начнет дознание и перетрясет всю столицу, да что там, всю империю, искореняя сторонников Базурута по принципу: худое дерево надо рвать с корнем. „Тысячеглазый“ умеет быть беспощадным и с помощью мерзкого предателя Ушамвы, который, разумеется, будет избран новым Хранителем веры, прочешет Земли Истинно Верующих самым частым гребнем, дабы раз и навсегда покончить с замыслами служителей Кен-Канвале захватить власть в империи и сделать Повелителем ее Главного жреца Предвечного…»
Уагадар прел, потел и дрожал, пока где-то в бездонных глубинах сознания тенью всеядной рыбины не мелькнуло понимание, что империю-то Вокам прочешет вплоть до самых отдаленных и диких провинций, но империя — это еще не весь мир. И стоило толстому ярунду начать размышлять о том, куда надобно податься, дабы сберечь свою голову, как отчаяние покинуло его. Не взяв Уагадара с собой в храм Обретения Истины, Базурут, гневавшийся на него за провал затеянной в Золотой раковине резни сторонников яр-дана, сам того не ведая, оказал ему величайшую услугу. Он уцелел! Это — величайшее счастье, и надо быть совершенно безголовым, чтобы впадать в отчаяние, вместо того чтобы радоваться выпавшей на его долю удаче!
Строить далеко идущие планы времени не было, и все же Уагадар, загибая похожие на обрубки пальцы, четко определил стоящие перед ним задачи, ибо сознавал, что от того, как поведет он себя сейчас, будет зависеть вся его дальнейшая жизнь. Во-первых, надо немедленно бежать из Махаили. Во-вторых, собрать наиболее верных жрецов. В-третьих, прихватить с собой драгоценности, но при этом не жадничать. Наконец, в-четвертых, желательно решить, куда они направятся, покинув империю.
Последний вопрос требовал некоторого осмысления и, выгребая из потайных захоронок золото, отдавая распоряжения тем, кого он счел достойным сопровождать его, Уагадар лихорадочно обдумывал планы бегства, выбирая место, где ему предстоит заново начать жить. И в конце концов у него появился весьма недурной план, исполнение которого зависело от того, сумеет ли он договориться с одноглазым узником — светлокожим чужеземцем, привезенным Ваджнролом и подлым Ушамвой из Бай-Балана…
Подождав, пока стражник отопрет решетчатую дверь, ярунд сделал ему знак оставить его наедине с узником и вошел в камеру Заруга. Окинул взглядом скорчившегося в дальнем углу чужеземца и, вставив принесенный факел в укрепленную на стене державу, спросил:
— Насколько мне известно, ты служишь Белым Братьям и схвачен был в Бай-Балане при попытке завладеть кристаллом Калиместиара?
Заруг молча устремил на Уагадара единственный глаз. Он не собирался отрицать или подтверждать что-либо, да одетый в желтую парчу толстяк, похоже, и не ждал ответа.
— Кристалл, за которым ты охотился, судя по всему, похищен чужеземцами, прибывшими к нам из Бай-Балана. Вероятно, они намерены в ближайшее время покинуть империю и отправиться с ним к сокровищнице Ма-ронды. Я предлагаю тебе принять участие в погоне за ними.
— У тебя недостаточно своих людей? — хрипло спросил Заруг.
— У меня мало людей. Кроме того, я объявлен вне закона и вскоре меня самого будут ловить на всех дорогах империи. — Уагадар не собирался лукавить по мелочам, чем лучше одноглазый будет представлять существующее положение дел, тем больше пользы из него удастся извлечь. — Я готов выпустить тебя из тюрьмы, помочь выследить похитителей кристалла и завладеть им. Я найму корабль, и мы доставим ключ от сокровищницы Ма-ронды в страну Белых Братьев. Надеюсь, они сумеют отблагодарить нас.
— Почему бы тебе не сделать все это без меня и одному не получить причитающуюся награду? — поинтересовался Заруг безучастно, однако единственный глаз его загорелся таким жгучим огнем, что Уагадар понял: долго уговаривать узника ему не придется.
— Полагаю, из меня получится не слишком хороший грабитель. Да и Белые Братья отнесутся ко мне лучше, если ты замолвишь за меня словечко. Впрочем, если тебе понравилось сидеть в этом каменном мешке, можешь оставаться в нем и дальше. Ни времени, ни желания уговаривать тебя у меня нет.
— Будем считать, что ты меня уже уговорил. — Заруг пружинисто поднялся на ноги. — Постараюсь оправдать твои надежды. И, смею заверить, благодарность Белых Братьев за кристалл Калиместиара превзойдет самые смелые ожидания.
— Следуй за мной, — буркнул Уагадар, испытывая ни с чем не сравнимое облегчение.
Ваджирол говорил, что Заруг исключительно решительный, мужественный и целеустремленный человек, то есть как раз такой, какой надобен, чтобы выследить похитителей и завладеть кристаллом. Не вызывало у ярунда сомнений и то, что Белые Братья щедро отблагодарят его и, может статься, подыщут ему какую-нибудь почетную и не слишком обременительную должность. Тонкость заключалась в том, что Заруг во время плавания на «Кикломоре» мог пронюхать о скверном свойстве кристалла «запоминать» хозяина, извлекшего его из святилища, без которого он походил на ключ к сокровищнице не больше, чем первый попавшийся под ноги булыжник.
Если Заруг знал об этом, скажем, от Рашалайна, его пришлось бы немедленно убить, а ловкий человек был совершенно необходим Уагадару. К тому же, подсунув Белым Братьям ни на что не годный кристалл через одноглазого, ярунд хотя и вынужден был бы поделиться с ним наградой, получал прекрасную возможность использовать Заруга как прикрытие, когда станет ясно, что ключ от сокровищницы Маронды вовсе таковым не является. В настоящее время можно было, конечно, не беспокоиться о столь отдаленном будущем, однако Уагадар предпочитал заранее рассчитывать последствия всех своих поступков и весьма этим гордился.
Свернув из центрального коридора подземной тюрьмы в одно из боковых ответвлений, ярунд отодвинул плиту, прикрывавшую тайный лаз, и, пройдя по нему полторы сотни шагов, увидел пятно дневного света. Посланный им жрец уже открыл выход на набережную, где у основания широкой пологой лестницы их ожидала покачивавшаяся на волнах Главного канала бурхава.
— Для человека, объявленного вне закона, ты ведешь себя не слишком осмотрительно, — заметил одноглазый, забираясь в длинную лодку и любезно протягивая руку толстому служителю Кен-Канвале.
— Травля еще не началась, — коротко ответил Уагадар, не желая вдаваться в подробности. Потом ему придется кое-что рассказать этому головорезу, а пока лучше подумать о том, все ли дела он завершил в Ул-Патаре, который видит последний раз в жизни…
Вопросительные взгляды ерзающих на скамьях жрецов мешали ярунду сосредоточиться, и он решил было разъяснить им, что Баржурмал сейчас, скорее всего, принимает заверения в вечной преданности от несостоявшихся заговорщиков, уверяющих его, будто бы прибыли в столицу исключительно дабы засвидетельствовать ему свое почтение, но, раздумав, лишь успокаивающе махнул рукой. Вновь попытался сообразить, все ли сделано так, как должно, однако сосредоточиться ему мешала снова и снова возникавшая перед его внутренним взором выточенная из нефрита лягушка, обреченная из века в век созерцать вмурованных в камень золотых муравьев с рубиновыми спинками…
— Да покарает Кен-Канвале всех мудрецов, забивающих головы людские всевозможными аллегориями! — процедил Уагадар сквозь зубы и отдал сидящему на руле жрецу долгожданный приказ: — Правь к Энане. Да не смотрите вы на меня тухлыми глазами! Вокаму нынче не до нас, а когда спохватится, поздно будет погоню посылать. Подумайте, что бы с вами было, окажись вы с Ба-зурутом в храме Обретения Истины! Может, это вас хоть как-то утешит!
— Лучше уж не думать, — проворчал кто-то за спиной ярунда. Жрецы сумрачно закивали бритыми головами, а Заруг мечтательно улыбнулся, подставляя лицо ласковому вечернему солнцу. Из-за шрама, рассекавшего верхнюю губу, улыбка одноглазого показалась Уагадару столь жуткой, что он поспешил отвернуться. И в душу его закралось сомнение: верно ли он поступил, освободив из темницы этого чужеземца, обладавшего внешностью заматерелого убийцы?..
Слова прощания были произнесены, и костер на Ковровой площади запылал. Имперцы твердо верили, что души предсказателей, пророков и служителей Кен-Канвале должны отправляться на небо в окружении пламени и дыма, и никто из чужеземцев не воспротивился их желанию устроить Рашалайну огненное погребение.
Лагашир сильно сомневался, что старик обладал пророческим даром, и совершенно точно знал, что тот начисто лишен магических способностей, но имело ли это какое-нибудь значение для Баржурмала, обязанного ему жизнью высокородных и простолюдинов? Они хотели видеть в этом прибывшем из-за моря старце великого пророка, посланного Кен-Канвале, дабы спасти их юного Повелителя от козней предателя Базурута, и уже слагали о нем песни и баллады, так стоило ли их разочаровывать? Рашалайн мечтал остаться в памяти людской провидцем, запросто беседующим с небожителями, и желание его исполнилось. Искусный артист, мудрый и добрый человек, заслуживавший, по мнению Магистра, неизмеримо большего уважения, чем тот, кому благодаря врожденному дару открывались картины грядущего, совершил перед смертью деяние, которое, как и было предсказано Астием, изменит судьбу мира.
Пророчество это, известное прежде в Махаили разве что нескольким жрецам и за двое суток облетевшее столицу и ее окрестности, воспринято было мланго как непреложная истина. И хотя раньше Лагашир был уверен, 'что придумано оно было самим Рашалайном для придания себе веса в глазах непросвещенных, теперь, глядя в пляшущие по душистым стволам погребального костра языкам пламени, маг усомнился в этом и неожиданно для себя пришел к мысли, что все могло быть совсем по-другому.
Трудно, почти невозможно представить, чтобы юноша, искренне любивший и почитавший Астия, приписал своему учителю слова, которые тот не произносил. Даже если ему очень хотелось их услышать. Не логичнее ли предположить, что именно пророчество Астия изменило жизнь его ученика? Что если оно послужило тем самым фундаментом, на котором Рашалайн воздвиг здание своей жизни? Что если, желая быть достойным того будущего, которое предрек ему учитель, он из ничем не примечательного парня превратился в мудреца, молва о котором достигла Земли Истинно Верующих и побудила Базурута привлечь его на свою сторону? Пожалуй, это выглядело более правдоподобно и заставляло взглянуть по-новому как на самого Рашалайна, так и на Астия, сумевшего разглядеть в ученике, не обладавшем ни магическими способностями, ни пророческим даром, что-то иное, быть может, даже более важное, позволившее признанному пророку сделать предсказание, сбывшееся, в отличие от многих других, в полной мере…
— Этот Рашалайн, он и правда был таким удивительным человеком? спросила Чаг, стоявшая между Лагаширом и Батигар. — Как жаль, что я не познакомилась с ним!
— Общение с мудрецами не всегда приносит радость, — произнесла Батигар, припомнив, что именно Рашалайн назвал ей имя ее настоящего отца.
