было придерживаться главного прохода. Иногда они останавливались полюбоваться игрой света в том или ином ответвлении. На стыках коридоров для посиделок стояли белокаменные скамьи.
Вольф думал о том, что машина по-прежнему ждет его среди мрака, и спрашивал себя, когда же он к ней вернется.
— Из стояков клети сочится какая-то жидкость, — сказал Вольф.
— Та, что была у вас на лице, когда вы спустились? — спросил Ляпис. — Такая черная и липкая штука?
— Она стала черной, лишь когда я спустился, — сказал Вольф. — Внутри она была красной. Красной и липкой, как густая кровь.
— Это не кровь, — сказал Ляпис, — это, вероятно, конденсат.
— Ты подменяешь тайну словом, — сказал Вольф. — Получается другая тайна — и не более того. Начинаешь с терминов, а кончаешь магией.
— Ну и что? — сказал Ляпис. — Разве вся эта история с клетью не отдает магией? Просто-напросто пережиток древнего галльского суеверия.
— Которого? — сказал Вольф.
— Вы ничем не отличаетесь от остальных галлов, — сказал Ляпис. — Боитесь, как бы небо не рухнуло вам на голову, вот вы и забегаете вперед. Отгораживаетесь.
— О Господи, — сказал Вольф, — как раз наоборот. Я хочу увидеть, что там, позади.
— Ну и как же быть с этой красной течкой, — сказал Ляпис, — коли жидкость ниоткуда не вытекает? Ничем другим, кроме конденсата, это быть не может. Ну да вам это без разницы. Так что же вы там увидели? Вы даже не потрудились мне об этом рассказать, — негодовал Ляпис, — а ведь я работаю с вами с самого начала. Вы же отлично знаете, что вам на все наплевать…
Вольф не отвечал. Ляпис колебался. И наконец решился.
— В водопаде, — сказал он, — важно падение, а не вода.
Вольф поднял голову.
— Оттуда видишь вещи, — сказал он, — какими они были. Вот и все.
— И это внушает вам желание туда вернуться? — произнес Ляпис, саркастически посмеиваясь.
— Это не желание, а нечто другое, — сказал Вольф. — Это неотвратимо.
— Фу!.. — хмыкнул Ляпис. — Вы меня смешите.
— Почему у тебя, когда ты с Хмельмаей, такой идиотский вид? — перешел в наступление Вольф. — Может, ты мне объяснишь?
— Отнюдь, — сказал Ляпис. — Мне нечего вам об этом сказать, ничего ненормального не происходит.
— Ты оправился, да? — сказал Вольф. — Потому что сделал это только что с возлюбленной из квартала? И ты считаешь, что с Хмельмаей теперь тоже все пойдет на лад? На ладан, можешь спать спокойно. Стоит тебе снова оказаться с ней, как этот тип опять примется донимать тебя.
— Нет, — сказал Ляпис. — Нет, после того, что я сделал.
— А только что, в кровянке, ты разве его не видел? — сказал Вольф.
— Нет, — сказал Ляпис.
Он нагло лгал.
— Ты лжешь, — сказал Вольф.
И добавил:
— Нагло.
— Скоро ли доберемся? — сказал Ляпис, стремясь переменить тему, поскольку продолжать эту становилось невмоготу.
— Нет, — сказал Вольф, — еще добрых полчаса.
— Я хочу поглядеть на пляшущего негра, — сказал Ляпис.
— Это у ближайшей развилки, — сказал Вольф. — Через пару минут. Ты, пожалуй, прав, это будет неплохо. Кровянка — дурацкая игра.
— В следующий раз, — сказал Ляпис, — будем играть только в задери-подол.
ГЛАВА XXII
И тут они очутились в том самом месте, откуда можно было увидеть, как пляшет негр. Снаружи негры уже не пляшут. Всегда найдется прорва готовых на них поглазеть придурков, и негры считают, что их тем самым выставляют на посмешище. Ибо негры очень обидчивы — и у них есть на то основания. В конце концов, белая кожа — это в общем-то просто отсутствие пигмента, а не особое качество, и не ясно, почему те, кто выдумал порох, претендуют на превосходство над всеми остальными и им должно дозволяться бесцеремонно вмешиваться в куда более интересную и совершенно иную сферу музыки и танца. Вот почему негр не нашел ничего покойней, чем этот уголок: пещеру стерег охранник, от которого, чтобы увидеть негра, необходимо было избавиться, и поступок этот служил в глазах танцующего своего рода пропуском: если твоего желания увидеть танец хватает на то, чтобы изничтожить охранника, то право свое на его лицезрение ты завоевал, проявив при этом далеко заводящее отсутствие предубеждений.
Впрочем, обосновался негр в пещере почти со всеми удобствами: специальный трубопровод поставлял ему снаружи свежий воздух и солнце. Он выбрал себе довольно просторный, с высоким потолком отнорок, украшенный красивыми кристаллами оранжевого хрома; там он развел тропические травы и колибри, сдобрив их необходимыми специями. Музыку негр извлекал из усовершенствованной системы, которая играла дольше долгоиграющей. По утрам он по частям разрабатывал те танцы, которые полностью, со всеми деталями исполнял вечером.
При появлении Вольфа и Ляписа он как раз собирался начать танец змеи, в танце этом задействован лишь участок тела от бедер до кончиков пальцев ног. Негр вежливо подождал, пока они подойдут поближе, и начал. В качестве аккомпанемента воспроизводилась чарующая мелодия, расцвеченная низким тембром пароходной сирены, которую при записи пластинки на скорую руку заменил оркестровый баритон-саксофон.
Вольф и Ляпис, примолкнув, следили за танцем. Негр был очень ушлый: он знал не менее полутора десятков способов двигать коленными чашечками, что было неплохо даже для негра. Мало-помалу танец заставил позабыть все неприятности, машину, Муниципальный совет, Хмельмаю и кровянку.
— Я не жалею, что мы пошли через пещеру, — сказал Ляпис.
— Еще бы, — ответил Вольф. — Тем более что в этот час снаружи темно. А у него еще есть солнце.
— Стоило бы остаться жить вместе с ним, — подсказал Ляпис.
— А работа? — усомнился Вольф.
— О да, работа! Еще бы! — сказал Ляпис. — Да нет, вы просто хотите вернуться в проклятый застенок вашей клети. Работа — удачный предлог. Ну а я хочу удостовериться, вернется тот человек или нет.
— К черту! — сказал Вольф. — Гляди на негра и оставь меня в покое. Когда смотришь на него, думать не тянет.
— Естественно, — сказал Ляпис, — но мне еще не совсем чужда профессиональная этика.
— Да провались ты со своей профессиональной этикой, — сказал Вольф.
Негр широко им улыбнулся и замер. Танец змеи окончился. Лицо негра было усеяно крупными каплями пота, и он утерся обширным носовым платком в крупную клетку. Затем он без проволочки приступил к танцу страуса. Он ни разу не ошибся, ежесекундно изобретая и выстукивая ногами все новые и новые ритмы.
И в конце этого танца он улыбнулся им во весь рот.
— Уже два часа, как вы здесь, — очень объективно заметил он.
Вольф посмотрел на часы. Так оно и было.
— Не надо нас в этом упрекать, — сказал он. — Мы были просто зачарованы.
