Они выехали в путь, когда наступила оттепель, снег сошел, а дороги совсем развезло, и они не смогли ехать так скоро, как бы ей хотелось. Ей приходилось сдерживать лошадь, приноравливаясь к мерному аллюру герцога Ренье, напряженно вглядываться в густой туман. Как оказалось, кроме них, много народа спешило в Нормандию — кто на торжество, чтобы лично зреть обряд крещения язычника, а кто — торговцы, барышники, менялы — чтобы извлечь выгоду из подобного скопища народа.
Ренье со свитой тоже ехал под видом купцов, примкнув к одному из направляющихся в Руан торговых караванов, и Эмме хотелось стонать от того, как медленно они продвигались. Когда они подъехали к границе Нормандии и Эмма увидела сторожевую крепость норманнов, различила знакомую речь, сердце ее едва не подпрыгнуло от радости и она почувствовала себя почти счастливой. Она ехала домой, и с каждым лье была все ближе к Ролло! Вновь надежда оживала в ней, и она не обращала, внимания, какими взглядами обменивались герцог с палатином Эвраром. Ей хотелось петь.
К Руану они подъехали в самый сочельник. Они выехали рано утром по мягкому морозцу, некогда выглянувшее наконец-то солнце осветило стены города, раскинувшегося у реки, у Эммы из глаз полились слезы. «Я встречусь с ним. Я ему скажу… О, какая разница, что я ему скажу…» А ведь она всю долгую дорогу только и думала, о чем станет говорить с Ролло, какие аргументы приведет в свое оправдание. Но сейчас, когда они меж двух каменных башен въезжали в широкую арку городских ворот, все это отступило куда-то далеко — и остались лишь смятение и страх: скоро она увидит Ролло!
Эмма была готова тут же сквозь запрудившую улочки города толпу ехать ко дворцу Ролло, но Эврар резко перегородил ей конем дорогу.
— Пропусти меня!
Эврар молчал, угрюмо глядя на нее, а герцог Ренье положил руку на поводья ее лошади.
— Если я пообещал вам, что привезу вас в Руан присутствовать на венчании Роллона, это еще не означает, что я допущу вашу с ним встречу.
В голосе его была непреклонная решимость. Он велел Эмме поглубже натянуть на глаза капюшон, дабы не быть узнанной, и вести себя скромно, если она не желает, чтобы он отдал приказ своим людям повернуть назад.
Эмма едва не застонала от отчаяния. Быть так близко к Ролло и не иметь возможности встретиться с ним. А Ренье, несмотря на всю его учтивость, был не похож на человека, который позволит обвести себя вокруг пальца. И все же ей надо было что-то придумать, как-то освободиться из-под его надзора. О боже, она видела вокруг столько знакомых лиц, но ни одного сколь-нибудь значимого соратника Ролло, к какому могла бы кинуться с просьбой освободить ее от эскорта жениха.
Они ехали узенькой улочкой меж домами, украшенными по случаю первого христианского торжества множеством венков из плюща и вечнозеленого остролиста с алыми ягодами. Гирлянды остролиста были развешаны и на веревках, протянутых через улицу от дома к дому. Вокруг бурлила толпа, слышалась разноязычная речь съехавшихся на торжество гостей. Они приветливо'/> разговаривали с норманнами, а те дружески угощали их вином из высоких рогов, пили за свадьбу правителя и за рождение Бога христиан, которого они готовы почитать, если его признал и их правитель.
Постоялые дворы были заполнены до отказа. Им пришлось миновать несколько из них, пока тугой кошель Ренье не открыл им двери в дом одного зажиточного руанца, где они остановились на постой.
— Обряд крещения и венчание произойдут после полудня, — сообщил Эмме Ренье. — А до этого мы передохнем здесь.
Ее проводили в маленькую комнатушку в мансарде. Эврар Меченый остался сторожить под дверью.
«Плохо же они меня знают», — сердито подумала Эмма. Она открыла маленькое одностворчатое окошко. За домом располагался небольшой хозяйственный двор, огражденный стеной. Почти к стене дома примыкала покатая тростниковая кровля сарая. Недолго думая, Эмма пролезла в окно и спрыгнула вниз. Кровля оказалась ветхой, и Эмма тотчас провалилась вниз, ; ударившись о что-то теплое и мягкое, сползла на подстилку из соломы. Рядом раздался испуганный женский возглас, замычала, переминаясь с ноги на ногу, большая пегая корова. Эмма поспешила встать, опрокинув подойник с молоком. Через загородку увидела прижавшуюся к стене девушку-служанку. Та собиралась вновь завопить, когда Эмма кинулась к ней, зажала ладонью рот.
— Тише, голубушка, тише.
Чувствуя, что служанка успокаивается, Эмма отпустила ее. Та выглядела удивленной.
— Госпожа Эмма?
Эмма не удивилась, что та ее узнала. Мало кто не знал ее в Руане. Она оправила плащ, накинула капюшон.
— Я вижу, ты меня знаешь.
— Знаю. Но всем известно, что вы навсегда уехали и Роллон отказался от вас.
— И вот я вернулась. Но не откажешься ли ты помочь мне?
Она спешно сорвала с запястья граненый браслет — подарок Ренье, — всунула его в руку все еще растерянной служанке.
— Вот возьми. И ради всего святого, помоги мне выбраться отсюда. Мне необходимо успеть увидеться с Ролло до венчания. Ну же! — прикрикнула она, видя, что та никак не опомнится.
Девушка вздрогнула, часто заморгала. Но вид блестящего золота у нее в руках прибавил ей смекалки.
— Идемте.
Они прошли меж сараев, туда, где вдоль забора были сложены штабеля бревен. Девушка сказала, что, если Эмма взберется по ним и спрыгнет с забора, она окажется в узком проходе, ведущем к набережной недалеко от моста.
— Герцог Роллон сейчас в аббатстве Святого Мартина, где епископ Франкон причащает и исповедует его, — добавила она, и Эмма невольно улыбнулась. Служанка правильно поняла, что Эмме нужно в Руане.
Когда она вышла на набережную, то плотнее закуталась в накидку, опустив на лицо капюшон. Ей не хотелось, чтобы ее признали и задержали. Лодку смогла нанять быстро, расплатилась другим браслетом, чем привела перевозчика в неописуемый восторг, и он греб изо всех сил, пока нос его челнока не уперся в пристань у хозяйственных построек аббатства. На мостках стояли монахи, следившие за выгрузкой товаров. Первый из них задержал ее, но она представилась фрейлиной из свиты принцессы Гизеллы, которую госпожа послала по делу к епископу. Ее пропустили, занятые хлопотами по хозяйству.
Двор аббатства был полон людьми, служки катили бочки с вином, монахини-белицы судачили у колодца, наполняя водой кувшины, послушники тащили куда-то тяжелые сундуки. Эмма отпрянула, увидев на высоком крыльце своего дядю Роберта, нарядного, величественного, премило беседовавшего с Лодином Волчьим Оскалом, словно не так давно их и не разделяла кровавая вражда.
Эмма укрылась за колоннадой низкой террасы, вошла в ведущий через скрипторий проход. Она знала здесь каждую пядь и, пользуясь общей суматохой, без задержек прошла до епископских покоев. Сердце гулко билось в груди. Ролло был где-то здесь, и она могла встретиться с ним в любой миг. Она была столь взволнована, что не заметила вышедшего из боковой двери приора Гунхарда и едва не налетела на него.
— Что это ты делаешь здесь, женщина? И кто тебя впустил?
Он так резко развернул ее к себе, что капюшон слетел с ее головы, и Гунхард, узнав ее, попятился, крестясь, словно встретился с выходцем с того света.
— О боже правый! Птичка! Ты? Здесь?
— Мне нужно увидеть Ролло. Пропусти меня, Гунхард.
Он наконец смог опомниться, но едва Эмма хотела пройти мимо, схватил за руку и с неожиданной силой затолкнул в ближайшее книгохранилище. Она и опомниться не успела, как он уже опускал засов с внешней стороны двери. Она оказалась запертой.
В первый миг Эмма даже растерялась. Но потом ее обуяла ярость. Быть здесь, так близко от Ролло и вновь угодить в ловушку!..
— Выпусти меня, Гунхард! — колотила она кулаками в дверь. — Выпусти меня, иначе, клянусь крестом на Голгофе, я подниму такой шум, что все ваши монахи сбегутся на мой крик.
