интрижки. Ведь он так долго держался от Лив в стороне, хотя она, с ее красотой и чувственностью, такой холодности и не заслуживала. Как и его легкомысленная кокетка-жена не заслуживала верности с его стороны. Да и где это сказано, чтобы мужчина — конунг, правитель — не имел права взять на ложе женщину, какую пожелает.
Все последние дни перед отъездом Ролло почти не уделял внимания жене, а при встречах был холоден и даже — во Дворце сразу это заметили — не оставался на ночь в ее опочивальне. Он видел, что Эмма нервничает, но был непреклонен. Он должен был показать ей, что выходка с Бьерном так просто не сойдёт ей с рук. И когда рано поутру покидал Руан, то даже не попрощался. Это было наказание. Да к тому же, зная эту рыжую фурию, он вовсе не желал скандала с ее стороны, когда она пронюхает, что он взял с собой Лив.
Эмма и в самом деле была поражена неожиданным отъездом Ролло. И хотя его скорые и срочные отъезды были делом обыденным, но все же Эмма так мечтала, что сейчас, когда он выехал с целой свитой и явно надолго, она по праву жены выйдет проводить его с сыном на руках. А так он просто сбежал, тайно, еще затемно, не простившись.
Она бушевала, кричала на служанок, была капризна и зла. Да, они были в ссоре, но простил же Ролло Бьерна, значит, скальд доказал ему их невинность. Ей же муж явно выказывал пренебрежение. Она думала, что это ненадолго, ибо, как и ранее, ловила на себе его долгие, пристальные взгляды. Эмма старалась нарядиться в свои самые богатые одежды, натиралась благовониями, зовуще улыбалась ему, а по ночам долго не гасила свечи, ждала. Тщетно. Он проводил вечера со своим богопротивным мусульманином, а потом удалялся ночевать в казармы.
Теперь же, когда он уехал не простившись, она, несмотря на всю свою браваду, явно струсила. Неожиданно для себя заметила, сколько у нее недоброжелателей в Руане. Многие не скрывали откровенно злорадных взоров, франк-майордом хоть и подчинялся, но сам же первый распускал слухи, что «рыжая Птичка» скоро последует в отдельное имение, как Маркотруда и саксонка.
Знатные же скандинавы, у кого были дочери, откровенно обсуждали, даже заключали пари, кого из их дочерей или родственниц приблизит к себе конунг. Больше всего говорили о сестре Гаука из Гурне. Эмма старалась пропускать мимо ушей эти разговоры, хотя одному богу было известно, чего ей это стоило. Она уходила к сыну, проводила с ним много, времени. Он был такой хорошенький с его маленьким носиком, мягкой кожей, круглыми и внимательными серыми глазками. Эмму всякий раз переполняла волна нежности, когда он тянул к ней руки, что-то лепетал, деловито разглядывал ее украшения. Она пела ему, он серьезно слушал.
Потом вдруг начинал ерзать, вырываться. На полу была разостлана большая медвежья шкура, с головой и зубами медведя. Гийому и его молочному братцу Осмунду очень нравилось возиться с ней. Им сейчас это было куда интереснее, чем пение матери, от которого неизменно начинало клонить в сон. Эмма вздыхала, отпуская сына. Порой ей казалось, что Гийом куда больше тянется к отцу, чем к ней. Но она ничего не имела против. Ролло просто боготворил своего наследника и часто, вопреки всем обычаям, сам укладывал его спать. Трогательно было видеть, как огромный Ролло качает колыбель, пока умиротворенный малыш не засыпал.
«Нет, все должно наладиться. Ролло любит нас с Гийомом и ни на кого не променяет».
Она вспомнила, сколько волнения было с ним поначалу, когда он плакал почти целый месяц, и все решили, что малыш болен и долго не протянет. Он родился таким славным, толстеньким, а тогда худел прямо на глазах, пока Сезинанда не успокоила родителей:
— Да он просто голоден, наш ангелочек. У тебя слишком мало молока, моя красавица Птичка.
Тогда Эмма вздохнула с облегчением, завидев, как жадно сосет грудь Сезинанды ее сын. Он стал быстро поправляться и скоро даже перерос Осмунда, который был на два месяца его старше. Но порой Эмму брала досада, что она, столь благополучно переносившая беременность, не может выкормить собственное дитя. Да и малыш больше тянулся к кормилице, и Сезинанда едва ли не с самого начала решила, что это место при супруге правителя должно принадлежать ей. Но теперь, когда положение Эммы пошатнулось, она переживала, боясь превратиться из кормилицы наследника Нормандии в няньку одного из бастардов Ролло. Во всем винила только Эмму. Хотя и переживала вместе с ней.
— Вон эта крыса Виберга говорила, что Роллон взял с собой в Гурне Лив из Байе. Даже не могла скрыть своего злорадства, когда поведала об этом. Хотя ей-то чего ликовать — тебе она обязана всем.
Эмма резко встала, уронив лиру. Струны жалобно звякнули.
— О, Пречистая Дева!.. Ролло уехал вместе с Лив?
Красавица Лив, страстная и навязчивая Лив, которая так давно добивается внимания Ролло.
Эмма повернулась к окну. Стояла теплая майская погода, деревянные ставни были распахнуты, наполняя комнату ясным светом и нежным воркованием пригревшихся на солнце голубей. Май — месяц любовных утех, любовных песен, любовного томления… Эмма отчетливо представила, как Ролло и Лив едут вместе, как Лив заигрывает с ним, а ночью приходит к нему. И Эмма не была уже уверена, что ее языческий муж отошлет эту блудницу обратно, как сделал однажды.
Она смотрела на яркую зелень за окном, на блики солнца на подоконнике. Она представляла их вместе. Лив… Лив была соперницей, несмотря на свою разгульную жизнь. Она была очень красива и чувственна. Эмма не раз видела, какое впечатление она производит на мужчин. Даже Бьерн, который давно и счастливо жил в браке с Ингрид, признался, что по-прежнему поддерживает отношения с Лив. Эмма догадалась, что это и было причиной, почему сестры не ужились в Бьерне. И вот теперь Лив и Ролло…
Ей ни на миг не пришло в голову, что в случившемся есть и ее вина. Она ушла к себе, выпроводила всех служанок. Ходила по покою, спотыкаясь о меховые коврики на полу. Когда настал полдень, велела позвать Беренгара.
Он удивился, застав ее в дорожном плаще.
— Кажется, дорога на Гурне в хорошем состоянии? — спрашивала она, надевая перчатки. — Вели оседлать Ригунту. Мы выезжаем немедленно, ибо мне пришла охота поглядеть, как вы отмечаете праздник бога плодородия Фрея.
Беренгар понял, что бессмысленно ее отговаривать. Только берсерк Оттар, оставшийся в городе, попытался воспрепятствовать жене правителя, но слишком спокойно и медлительно, что еще больше распалило горячность Эммы.
— Я еду!
Они выехали, едва солнце стало клониться к закату. Всадники еле поспевали за несшейся впереди госпожой. Старая Римская дорога и впрямь была в хорошем состоянии. Плотно Пригнанные плиты гудели под копытами коней. Деревья — старые дубы и буки нависали, как своды галереи, над головой. Скачка немного успокоила Эмму, и, когда Беренгар, догнав ее, заметил, что, если она не хочет загнать Ригунту, им следует сбавить темп, она подчинилась. Усталая лошадь всхрапывала, роняя на дорогу клочья пены.
Эмма немного пришла в себя, стала успокаиваться, однако непрестанно думала о том, как ее встретит Ролло. Ее приезд станет неожиданностью для него. Они расстались отнюдь не друзьями, да и она никогда не проявляла интереса к религиозным торжествам северян. Ей вдруг пришло в голову, что он будет смеяться над ее ревностью. О, она так любит его смех! И даже его гнев. Пусть он разгневается, но лишь бы обнял потом. И тогда она сделает все возможное, чтобы Лив не вернулась признанной любовницей в Руан. Она не потерпит, чтобы она и ее сын жили под одной крышей с этой блудницей.
Она вновь начала волноваться. До Гурне было еще больше трех лье[13]. Невольно Эмма вновь пришпорила лошадь.
В город Гаука они прибыли поздно ночью. Хорошо укрепленный городок Гурне, древний Горнадум, был еле различим в свете неполной луны на правом берегу реки Эпт. На его мощной квадратной башне горел свет, бросая слабые отблески на воду. Но когда Эмма хотела свернуть к нему, Беренгар, лучше знавший эту местность, удержал ее коня за уздечку, указав на светившиеся за рощей огни, где располагался дворец-усадьба ярла Гаука.
Правда, он тотчас пожалел о содеянном, когда Эмма резко пришпорила усталую Ригунту. Молодая женщина сама была очень утомлена дорогой, лучше бы ей было передохнуть в городе перед встречей с мужем. Ибо Беренгар догадался, что послужило причиной неожиданного отъезда Эммы из Руана, и понимал, что без очередного скандала здесь не обойтись.
Усадьба Гаука была освещена куда лучше мирно почивавшего под охраной норманнов города. Как
