считает тебя виновным.
Беренгар лишь поцеловал ее в щеку. Взлохматил волосы старшего сына. Двое малышей уже спали на днище дормеза. Глядя на посапывающего Гийома, Беренгар нахмурился. Нет, ему еще есть о чем говорить с конунгом.
Ролло, прикрыв глаза, сидел на выступе выщербленной стены, слушал пение Раульфа, перебиравшего струны лиры. Рядом стоял Лодин. Просто стоял, ибо к пению и мелодии он был равнодушен, но именно он привел к Ролло пажа, зная, как все это бренчание успокаивающе действует на его друга- левшу.
Мальчик пел с серьезным, сосредоточенным лицом:
Риульф пел на языке франков «Песнь о Роланде», какой его научила Эмма. Когда он умолк, Ролло спросил:
— Ты будешь скучать по ней, Риульф?
— Нет, — твердо ответил подросток. У Ролло чуть приподнялись брови.
— Ты ведь был так привязан к ней?
— Был.
Риульф приглаживал взлохмаченные ветром кудри, поднимал на конунга ясный взгляд.
— А теперь я предан лишь тебе, Левша. И прошу взять меня на войну, когда ты пойдешь против франков.
Ролло выпрямился. Война. Да, именно так. Теперь уже ничто не удерживает его дома. Правда, промелькнули какие-то мысли о южанах, что из-за оспы вряд ли пойдут в поход, о викингах из Англии, которые вряд ли успеют присоединиться. Не так он все задумывал.
Но… о боги! Когда еще норманны были сильнее, нежели теперь? Зачем оттягивать? Он встал, почувствовал себя соколом, вылетевшим на охоту после долгого перерыва. Война — буря копий, сходка мечей, радость Одина — вот что отвлечет его от тоски, даст выход ярости, поможет встряхнуться.
Лодин увидел, как оживился Ролло, и тоже обрадовался.
— Нам всем надоело нюхать дым очагов да глядеть, как траслы унавоживают пашни за усадьбой, — сказал он, выставляя в улыбке свои страшные клыки. — Клянусь, нам давно пора принести жертву Одину, чтобы он ниспослал нам славы, побед и богатой добычи.
Подошли еще несколько норманнов. Узнав, что их конунг не намерен больше откладывать наступление, развеселились. Кто приплясывал, кто шуточно боролся, но были и такие, которые сокрушенно качали головой и ворчали, что не лучше ли сначала собрать урожай, да и франкам тоже, чтобы иметь возможность добыть поболее добра[15].
Ролло уже не слушал возражений, он отдавал распоряжения. На Луару гонцов следует послать незамедлительно. Но он еще не знал, куда сначала направить свой удар — на Каролинга или на Робертина. К кому из них прибудет его беглянка жена? Он тряхнул головой, прогоняя сомнения. И тут он вновь увидел Беренгара.
— Тебе бы умнее было отправиться с женщинами в Руан и не мозолить мне глаза.
Беренгар постарался не придать значения издевке в голосе Ролло.
— Если ты велишь — я уеду. Но прежде я должен тебе кое-что сообщить.
Ролло почувствовал раздражение, но все же отошел с Беренгаром. Мальчик-пастух испуганно погнал прочь коз, когда они подошли.
— Сначала скажу об Оттаре, — медленно начал Беренгар. — Мы похоронили его на плоту, как викинга. И я лично вложил в его руки сверкающую Игль, так как у берсерка не было сыновей, кому можно было ее передать. Как и отомстить за его смерть.
Ролло стоял, засунув большие пальцы рук за пояс, чуть покачиваясь с пятки на носок. Сдерживал нетерпение, выражая почтение к памяти убитого.
— Оттар был убит кинжалом, — продолжал Беренгар. — Я еще тогда подумал, как смел должен быть человек, решившийся противостоять этому берсерку. Но все же кинжал против Игль…
— Оттар ведь был с Эммой? — почему-то переспросил Ролло. Глаза его сузились, стали внимательны.
— Да. И убил его тот, кто встретил… или ждал ее в лесу.
Он вытащил из-за пазухи завернутый в кусок овчины кинжал. В его изящной рукояти сверкнул голубой сапфир. Узкое лезвие из превосходной стали.
— Сам понимаешь, Рольв, что это не оружие против берсерка. Им можно было убить его лишь издали. А значит, кто-то знал, как опасен Оттар. И он убил его издали, метнув оружие. Следовательно, этот кто-то должен хорошо видеть в темноте. Ночь-то хоть и выдалась лунная, но в лесу, в тени чащи… Заметь, сколь верным был бросок. Оттар отправился к Одину тотчас. Даже не выронив из руки Игль. Хорошая смерть для викинга.
Он помолчал, глядя, как побледнел Ролло, не сводя глаз с кинжала. Сказал медленно:
— Тот, кто свалил Оттара, хорошо видел в темноте.
— И имел натренированную руку, — кивнул Беренгар.
Больше он ничего не стал говорить. Для него это была лишь догадка, смутное воспоминание о драгоценном кинжале на бедре женщины, которую он недолюбливал и подозревал. Он мог и ошибиться. Но не Ролло.
— Глер, — назвал конунг кинжал по имени, и даже губы его побелели.
Теперь он ощутил почти страх. Снэфрид когда-то клялась, что отомстит. И если она встретилась с его Эммой…
— Она убила ее, — еле выговорил он, и мир сразу словно провалился в преисподнюю, а сердце взорвалось болью, и, если бы Беренгар не поддержал, он бы упал.
Охранник понимал, что сейчас творится в душе конунга.
