у них война в крови! Они рвутся в бой, как в объятия возлюбленной! И франки всегда уступали им.
Ее горячность представляла собой странный контраст рядом с невозмутимым Робертом. Он не обращал внимания на ее угрозы.
— Ты слишком долго жила среди язычников, чтобы не уверовать в их силу. Еще миг — и ты начнешь клясться их богами. Конечно, христиане привыкли жить под постоянной угрозой норманнского нашествия. Однако для них взять меч и пойти против язычников — тоже благо. Ибо их путь в Царствие Небесное начинается с пролития крови нехриста.
Наш Бог милосерден, но недаром Святая Церковь провозглашает войны Христовы. Блеск железа является как предвестником бедствий, так и защитой, средством искупления грехов. И павший в борьбе с врагом-язычником в защиту своей земли, церкви, религии получает прощение и вечную жизнь на небесах. Не правда ли, Эмма, схоже с верой норманнов в Валгаллу? Чем же тогда мы уступаем им, если сам Господь, Архангел Михаил и все святые будут на нашей стороне?
Пожалуй, Эмма была сейчас не в том состоянии, чтобы благонравно внимать проповеди дядюшки. В глубине души ее клокотало лишь одно: ее предали, завлекли в ловушку, обманули. Она уже не думала о своей мести Ролло, все его измены показались чем-то мелким, забытым. Главное, что их хотят разлучить. Ведь Ролло — она поняла это с предельной ясностью, — он придет за ней, он любит ее. А она предала его.
Она уже не думала, что ее воля для Роберта ничего не решала и, если бы на берегу Итона она оказала сопротивление, ее все равно бы увезли. Птичка сама попалась в силок, и теперь рука охотника держала ее крепко. И все же легкость и смирение, с какими она отправилась с Робертом, казались ей наихудшим из предательств. Ролло предлагал ей корону, она же, поддавшись своей ревности, решила примкнуть к его врагам.
— О, Боже мой, Боже мой! — простонала она, склоняясь к гриве лошади, словно непомерная тяжесть легла ей на плечи. Но вдруг резко выпрямилась, пришпорила лошадь, понеслась, сама не видя куда.
Ги хотел кинуться за ней, но Роберт удержал его, подняв руку.
— Пусть. Здесь ей некуда бежать.
Они видели, как она галопом доскакала до гребня холма и там резко остановила коня. Он вздыбился, заржал. Эмма замерла, глядя перед собой. Да, ей действительно некуда было бежать. Ибо внизу, за блестевшими на солнце водами Эры, она увидела Шартр.
Конь под ней всхрапывал, бил копытом о землю. Она машинально погладила его. Была в смятении, более схожем с оцепенением. Да, Шартр действительно был крепостью, способной стать ловушкой для Ролло. И для нее.
Город располагался на высоком пологом холме, вершину которого венчал огромный собор, более похожий на крепость, чем обиталище слуг Господа. Массивные квадратные башни возвышались, как дозорные вышки, — две с западной стороны, три — с восточной. Их венчали пирамидальные кровли, а окна были узкие, как бойницы. Ниже виднелись покатые крыши жилых строений, и все это окружила огромная каменная стена с еще римскими зубьями и мощными переходами от одной башни к другой.
Вокруг них город опоясывали деревянные кровли нижнего города, защищенного еще одной стеной — уже из бревен, с деревянными галереями и круглыми каролингскими вышками из грубо отесанных валунов. Одна из них имела проход: массивные ворота и подъемный мост на цепях. С трех сторон город окружала река, с четвертой — огромный земляной вал с наискосок вкопанными острыми копьями, чтобы не было возможности коннику въехать по склону вала.
— Нравится? — спокойно-насмешливо спросил подъехавший Роберт, и Эмма вздрогнула от неожиданности. — Клянусь спасением своей души, такой город непросто взять. И Ролло накрепко увязнет здесь до прихода войск из Бургундии, Иль-де-Франса и Пуатье.
— А если он не пожелает брать город? — спросила Эмма. — Если он вообще не придет?
Сейчас она почти желала этого. Но лицо герцога стало жестким.
— Придет. Если не хочет перед своими же людьми ославить себя как труса, не пожелавшего вызволить свою женщину.
В следующий миг он опять стал невозмутимым, и, пока они не спеша съезжали к мосту через реку, рассказывал племяннице, что старое, еще римское, название Шартра — Аутрикум Цивитас Карунтум.
Когда-то это была столица племени карунтов, а на месте города находилось святилище друидов. Но уже в те времена в этих краях скрывались и первые христиане — святой Савиньян и святой Потенциан, которых сам апостол Петр послал в Галлию проповедовать учение Христа.
Друиды миролюбиво уживались с ними, принимали их веру, пока римский губернатор Квирин Проклятый не стал расправляться и с теми и с другими. И тем не менее христианство скоро распространилось в этом краю, даже первый епископ города — святой Авентин — был вначале друидом.
— Эта земля благотворно влияет на нехристей, располагает их к принятию истинной веры. Тебя это должно воодушевить, Эмма.
Однако она была мрачной. Рассказы о друидах напомнили ей то время, когда в глуши Бретани она чуть не была принесена в жертву на их алтаре. И ее спас Ролло. Сколько же раз он ее спасал! Вот опять она накликала на себя беду, и вся надежда ее лишь на Ролло. Эмма чувствовала себя совсем скверно.
Кони, гремя подковами, стали въезжать на мост. На противоположном берегу рядами сохли лодки. Мост был на мощных каменных опорах, но с бревенчатым: настилом. Последняя его секция представляла собой подъемный мост, опущенный от ворот на толстых цепях. Миновав его, путники въехали в глубокую арку ворот.
Здесь вовсю шла подготовка к осаде — лежали сложенные кучи камней, штабеля бревен, у стен днищем вверх покоились огромные котлы, в которых обычно в дни осады кипятят смолу и воду. Кругом полыхали горны кузниц, ковалось оружие — щиты, мечи, наконечники дротиков и стрел. Воины, сидя прямо на земле, зачищали под древки копий крепкие ясеневые стволы, точили на вращающемся круге лезвия двойных секир.
Теснота была ужасная. Казалось, в городе собралось целое войско. Воины шумно приветствовали въезжавший отряд герцога. Вперед вышел толстый воин в длинной, как ряса, тунике и выложенном пластинами оплечье. Туника и впрямь оказалась рясой священника, точнее, аббата.
— Ты не узнаешь Далмация, Эмма?
Эмма с трудом припомнила лицо монаха — пухлое, с карими плутовскими глазами, с носом, испещренным прожилками, как у любителя выпить. И несмотря на его внушительную комплекцию, жирным его назвать было нельзя. Сплошные мускулы, квадратные плечи.
— Да, я припоминаю его, — равнодушно ответила она и отвернулась. Глядела туда, где упражнялись на мечах воины, метали копья и топоры в дубовые срубы-мишени.
«Совсем как у нас в Руане».
Руан вставал в памяти как родной дом, который она так неблагоразумно покинула. Если бы не ссора с Ролло в Турне, если бы не поездка в Эвре… Ролло ведь предупреждал ее, чтобы она самовольно не разъезжала по стране. Он, как всегда, оказался прав. И если бы так не разгневал ее интрижкой с Лив… В итоге Эмма решила, что в ее бедах повинна одна Лив.
Они миновали вторые ворота, окованные медью с ощетинившейся над головой подъемной решеткой. Здесь их встретил епископ города Гвальтельм. Рука его была забинтована, висела на перевязи. Лицо словно выдубленное, лоб собран в хмурые складки. Широким жестом он благословил въезжающих, сразу заговорил с Робертом.
— Было известие. Роллон уже покинул Руан. Герцог сделал жест, указывающий на Эмму, но Гвальтельм лишь пожал плечами.
Вид у Эммы был вовсе не удрученный. Люди разглядывали спутницу герцога, воины откровенно выражали восхищение ее красотой. И, как всегда, всеобщее внимание вернуло ей ощущение полноты жизни. И оно же вернуло самообладание, заставило встряхнуться. Она оправила сбившийся плащ, пригладила растрепавшиеся волосы. Держалась в седле с достоинством королевы. Проследовала за Робертом далее к собору. Их длинная яркая процессия растянулась через весь город.
Эмма видела торговые лотки под навесами домов. Дома были из дерева, но было и немало
