Надвинув капюшон на глаза, ссутулившись, Анна юркнула в ближайший переулок и, стараясь держаться поближе к домам, принялась искать место, где бы спрятаться. Ей не повезло, она оказалась в квартале мясников, и ее затошнило от вида мяса и крови. В открытых окнах лавок были выставлены только что освежеванные туши, на лотках грудами лежали внутренности животных, по улице текла окрашенная кровью вода и с визгом бегали крысы. Хозяйки с корзинами сновали среди лотков и лавок, торгуясь и покупая еще не вздорожавшее к концу поста мясо. Пронзительно визжала свинья. Анна услышала, как какая-то горожанка бранится с мясником из-за цены.
– Ты меня подчистую обобрал, кривой дьявол!
Чума на всю твою родню! Мясник посмеивался.
– Ничего, матушка-ведьмачка. Может, ты поймаешь за рукав саму Анну Невиль, и денежки возвратятся к тебе сторицей.
Женщина не унималась. Надвинув на лицо капюшон, Анна неслышно проскользнула мимо. Стараясь не ступать в кровавые лужицы, она торопливо огибала выступы домов и старые башенки, миновала какой- то монастырь и, обойдя его глухую стену, увидела широкий проход, ведущий на Чипсайд. Первоначально Анна хотела свернуть в первый попавшийся переулок, но затем увидела выстроившихся вдоль улицы горожан, с любопытством глазевших на покидающую город армию.
Отряды двигались в сторону старых Ньюгейтских ворот, и Анна решила рискнуть – а вдруг удастся, слившись с их потоком, покинуть Лондон! В окружении зевак двигались ряды копейщиков в железных шлемах и кожаных рубахах под доспехами, грузно шли, бряцая стальными поножами, шеренги арбалетчиков. Рыцари в боевых доспехах, тускло поблескивавших в сером сумраке дня, грозно восседали на боевых конях, а следом двигалась артиллерия: тонкоствольные медные кулеврины, фальконеты, мощные чугунные бомбарды, извергавшие каменные ядра. По мостовой грохотали, высекая искры, колеса телег, запряженных грузными волами, слышалось щелканье бичей.
Анна осторожно кралась вдоль домов. В толпе подзадоривали йоркистов, кто-то благословлял их, но были и такие, что советовали поспешить исповедаться, пока их не подмял старый медведь Уорвик. За широкой Чипсайд тянулась грязная Ньюгейт-стрит. Здесь толпились шлюхи, задиравшие воинство, разносчики вопили, предлагая вина и шотландскую водку.
Она вспрыгнула на каменную тумбу у входа в один из домов и через головы разглядела проем Ньюгейтских ворот. Словно железный поток, армия покидала Лондон, кое-кто из вояк тащил за собою веселых уличных девиц, чему стражники не препятствовали, однако, когда некая торговка устрицами с корзиной на голове хотела проскользнуть мимо стражи, ее ударили в грудь древком алебарды.
Анна слышала, как охранник орал:
– Тебе что – других ворот нет, дьяволово семя? Через Ньюгейт следует войско его величества, поскольку в Майл-Энд[52] состоится смотр сил. И велено ни единой души не пропускать на Смитфилдское поле.
Снова начал накрапывать дождь. Анна укрылась в щели между домами.
Итак, даже с войском ей не выбраться из города. А ведь это было бы для нее наилучшим выходом. Через Майл-Энд мимо торговых кварталов Холборна[53] прямая дорога вела к Барнету, где, как она поняла из разговоров солдат, стояли силы ее отца. Если бы ей удалось добраться до них! Может статься, что Уорвику еще не ведомо о предательстве Кларенса. И, видимо, это так, поскольку Джордж говорил, что намерен оставаться с тестем до последней минуты, чтобы переметнуться к Йоркам, когда тот менее всего будет этого ожидать.
До ее слуха донеслись какие-то крики, и она увидела стоявший неподалеку возок маркитантки, который повстречала утром близ Олдергейта. Маркитантка обрушилась с руганью на помогавшего ей подростка; тот стоял, втянув голову в плечи, а у его ног валялся разбитый глиняный кувшин в луже вина.
– Ты такой же недоумок, как и твой отец, кто бы он там ни был! Разбить кувшин ценою в два пенса! Убить бы тебя на месте, кабы не грех, окаянный ублюдок!
Из-за занавесок повозки за этой сценой с хихиканьем наблюдали две размалеванные девки. Одна – уже повидавшая виды, с грудью, дрожащей, как желе, в вырезе платья, другая – совсем дитя, но с лицом, отмеченным всеми пороками. Она прижимала к щеке тряпичную куклу. Какой-то офицер осведомился, в чем дело. Ругаясь на чем свет стоит, маркитантка поведала, что закупила в трактире несколько кувшинов красного бордоского вина для солдат, а ее полоумный отпрыск расколотил самый большой из них. Офицер засмеялся, заметив, что ей не стоит отчаиваться, поскольку она будет не она, если вдвойне не воздаст себе за убыток в ходе кампании.
Затем Анна слышала, как маркитантка расспрашивает офицера, когда же войско наконец двинется в путь, а когда тот удалился, снова взялась чехвостить мальчишку.
И тогда Анна решилась. Убедившись, что маркитантка своя среди войска Йорков и никто ничего не заподозрит, если она выедет из Лондона в ее повозке, Анна громко окликнула ее. Та, уже взявшая было своих мулов под уздцы, хмуро взглянула на Анну через плечо. У нее было грубое, словно вырубленное топором лицо с усиками над верхней губой и бегающими глазами.
– Не возьмешь ли меня в свой возок? Мне надо домой за город.
Маркитантка взглядом ощупала Анну с ног до головы, словно лошадь при покупке, отметив ее забрызганное грязью платье, добротную суконную накидку, выбивающиеся из-под капюшона пряди волос и привлекательное лицо.
– Как договоримся, – хитро подмигнула она. – Ты, однако, милашка, и мы кое-что могли бы с тобой предпринять. Я бы кормила тебя и давала тебе одежду, но плату за первого мужика ты отдашь мне. А потом станешь отдавать и за каждого пятого. Клиентов я найду тебе сама и буду следить, чтобы тебя не били. Соглашайся. Это хорошая сделка! Мои красотки Кейм и Сью не жалеют, что связались со мной. Верно, девочки? Не так уж вам и плохо живется у Красной Бэсс.
Она засмеялась, но «девочки» угрюмо молчали, разглядывая новенькую. Анна тоже не могла вымолвить ни слова. После всех бед и унижений, что обрушились на нее в последнее время, ей предлагали стать солдатской шлюхой. Анне нестерпимо захотелось броситься на эту гнусную тварь и разодрать ей в кровь лицо. Но она заставила себя сдержаться. Ей необходимо во что бы то ни стало выбраться из города.
– Ты не так меня поняла, – стараясь унять дрожь, сказала Анна. – Мне просто нужно добраться до Сент-Олбанса, а из-за войск всех задерживают. Я могу за-. платить тебе, если ты мне поможешь.
На лице маркитантки выразилось разочарование.
– У меня не крестьянская телега, дорогуша. Я сама могу заплатить, кому пожелаю.
Она тяжело взгромоздилась на козлы, закуталась в широкий плащ и, снова взглянув на Анну, небрежно бросила:
– Ты ведь совсем одна, девочка, но, судя по всему, не вчера родилась. Иначе ты бы не шлялась среди солдат под дождем. Без покровителя пропадешь. То, что я тебе предложила, – не самое худшее. Рано или поздно такие, как ты, становятся на этот путь.
Она выжидательно смотрела на Анну, но та стояла, словно в трансе. Тогда, пожав плечами, толстуха стегнула мулов. Повозка тронулась, завизжали колеса. Анна стояла под дождем, глядя ей вслед. Она видела, как старшая из шлюх скорчила гримасу и показала ей язык, а младшая отвернулась и занялась своей куклой.
«А ведь их никто не тронет, – с горечью подумала Анна, – и я могла бы с ними выбраться из Сити. Пусть только вывезут меня за городские ворота, и я от них тотчас отделаюсь…» Подавив отвращение, что внушала ей Красная Бэсс, она бросилась бегом за повозкой маркитантки. Нагнав ее, Анна на ходу прыгнула на козлы.
– Я согласна!
Маркитантка засмеялась и лихо заломила шляпу.
– Красная Бэсс никогда не ошибается, когда видит девочку вроде тебя. Ничего, красотка, солдаты не жалеют монет, и, когда они разобьют Уорвика и поживятся его добром, у нас заведутся денежки, и мы справим тебе одежонку понаряднее и еще купим притираний и румян. Будешь чисто принцесса.
Несмотря на весь ужас своего положения, Анна едва не расхохоталась. Принцесса согласилась быть шлюхой, шлюхе пообещали, что сделают из нее принцессу!
