холме в ряды вдоль покрытых красными флагами гробов их товарищей, – что не было сделано никакой попытки, чтобы нарушить тишину или прервать церемонию. Лифшиц находился в первом концентрационном лагере на Малой речке, как и Петр, и газета не вышла, поэтому, насколько я знаю, моя глава «Красные похороны» в моей книге о русской революции – единственная запись этого события. Разумеется, Вакс и я составили ее позже.
Последние несколько дней, что я провел во Владивостоке после похорон, смутно сохранились в моей памяти. Примерно в это время я узнал об убийстве Володарского на улице Петрограда 21 июня. Эти новости помимо всех событий во Владивостоке, а также известия о 150 американских моряках, высадившихся в Мурманске 11 июня, привели меня в глубокую депрессию. Как я могу сейчас поехать домой и пребывать там в целости и сохранности, оставив Суханова, Уткина, Сибирцева, Лифшица и всех других на бог знает какие пытки при Белой гвардии, которая, несомненно, одолеет чехов?
Моя китайская виза оказалась бесполезной, поскольку на самом деле китайские пароходы контролировали британцы; в конечном итоге вышла и британская виза, но деньги, которые я ожидал из Америки, так и не поступили. Я не слишком переживал об этом в своем подавленном настроении: для чего ехать домой, если интервенция так же очевидна, как день Страшного суда? – спросил я Вакса. Он дал мне задание. Степень американской интервенции имеет важное значение, сказал он. Общественный протест будет серьезным фактором, поскольку администрация Вильсона все еще делает вид, что верит в самоопределение.
За несколько дней перед тем, как я должен был отплыть, я пригласил Большую Зою в рыбацкий ресторан в Эгершельде, в самой отдаленной части Владивостока. Она просто сияла; рабочие собрали две тысячи рублей, чтобы отправить меня домой. Я объяснил, что не могу принять их. Как я могу быть уверен, что деньги, которые я отправлю им, чтобы заплатить долг, дойдут до них? Но в конце концов я взял деньги. И только через несколько лет у меня появилось доказательство, что деньги, которые я послал им, достигли Маленькой Зои кружным путем.
К 9 июля, судя по газете, которая у меня сохранилась, я был в Шанхае, где провел еще месяц, прежде чем добрался до Соединенных Штатов. К 16 сентября, когда я прибыл в Сан-Франциско на корабле «Нанкинг», весь Дальний Восток был оккупирован интервентами, в том числе американцами, которые высадились во Владивостоке в августе, а также в Архангельске и с увеличенными силами в Мурманске. Я не ставлю своей целью описывать американское вторжение на Дальний Восток или на север России. Это сделано другими, кто принимал в этом участие. Майор Грейвз в своей книге писал, что был командующим американскими войсками, отправленными в Сибирь: «Должен признать, что не понимаю, чего добивались Соединенные Штаты этим военным вмешательством» 84.
Большинство моих владивостокских товарищей (не Вакс или девушки) были убиты во время Гражданской войны. Смерть их была особенно зверской, невероятно жестокой, во многих случаях. Я перечислил несколько таких случаев в своей книге «Через русскую революцию», наряду с гибелью моих петроградских друзей. Через несколько лет я узнал больше подробностей от тех, кто выжил. Если выразить в простых строках, то список таков:
Константин Суханов и Дмитрий Мельников – их забрали из первого концентрационного лагеря на Малой речке в ноябре 1918 года, предположительно для того, чтобы перевезти в тюрьму, завели в близлежащий лес и казнили. «Я видел место, где они были убиты, и их еще теплые тела. Они были расстреляны в упор».
Всеволод Сибирцев (так же как Сергей Лазо и некто Луцкий, которого я не знал) был сожжен заживо в паровозной топке в мае 1920 года белогвардейцами на железнодорожной станции между Владивостоком и Хабаровском. Белой гвардии этих людей выдали японцы.
Петр Уткин, редактор. Он один из трех человек, сбежавших из первого концентрационного лагеря на Малой речке 13 января 1920 года, следующим летом был отправлен к японскому командованию вместе с двумя товарищами как посланник перемирия. Успешные переговоры закончились, они ехали по пути домой на японском поезде, когда белогвардейцам разрешили схватить их и убить.
Я почти ничего нового не узнал о казни Нейбута белыми в Омске в 1919 году, кроме того, что Нейбут продолжал работать в подполье, после того как Омск стал резиденцией правительства Колчака.
Наряду со всеми этими людьми, а также с Янышевым, Восковым и Володарским, я подумал о Джоне Риде. Только Рида хорошо знают во всем мире. Из всех других только Володарский упоминается в западной истории. И только Янышев и Рид погребены в Кремлевской стене на Красной площади. Героизм был таким привычным в те дни, и большевики так расточительны в ключевых сражениях, что большинство русских историков, насколько я знаю, ничего не пишут о Янышеве или Воскове. Несколько владивостокских писателей больше написали о провинциальных героях морских сражений.
Мне часто казалось странным, что я прожил такую долгую жизнь, в то время как эти люди, которых я любил, умерли много лет назад. Если жизнь имеет цель, то смерть имеет значение, поэтому я не оплакивал их, но каждая смерть ожесточала меня, укрепляла в моей решимости никогда не предавать людей, которые так дороги мне, и не предавать дело, ради которого они погибли.
И даже сейчас я не могу не думать, какие книги мог бы написать Рид. И даже сейчас я не могу смотреть на фотографии Рида, снятые в той финской тюрьме, где он жил на мороженой рыбе более двух месяцев, без ярости на всех тех, кто пытался изобразить Рида разочарованным, когда тот умер. Меня там не было, не было и их, но Луиза Брайант была, и только после ее смерти легенду о разочаровавшемся Риде начали раздувать те, кто сами были разочарованы.
И даже сейчас я скорблю, когда думаю о том, как погибли некоторые из моих владивостокских товарищей. Полномасштабная интервенция ударила сначала по Владивостоку и продолжалась там дольше всего. Долго еще после того, как правительство Колчака было свергнуто, а британцы, французы и американцы были широким фронтом выдворены с Дальнего Востока, оставались еще большие силы японцев. И лишь 25 октября 1922 года Советы опять победили и подняли красный флаг над Владивостоком.
Поэтому меня никогда не покидало чувство стыда за роль, которую моя страна сыграла в этом объединенном усилии задушить социализм в колыбели, раз и навсегда, и если я хотя бы немного сумел смягчить вину от того, что я американец, то я уже доволен.
Совершенно очевидно, почему критики и историки изобрели гуманные причины, оправдывающие роль Америки в этой бесчеловечной интервенции и бойкоте нового и еще неопытного социалистического правительства. Ибо суть американской политики с 1918 года и далее отражала продолжающуюся оппозицию коммунизму и ожиданию людьми социальных перемен. Это руководило нашей политикой во время испанской Гражданской войны, во время Кубинской революции и во время всех истинных движений за освобождение в Азии и в Африке вплоть до настоящего времени – до зимы 1961 года.
Жертвы людей, которыми я восхищаюсь и которых люблю в Европейской России и во Владивостоке, лишь побудили меня писать и сражаться против такой политики.
И только смерть одного товарища, о которой я недавно узнал, дезориентировала и на некоторое время парализовала меня. В двадцатых годах я получил письмо от маленького Лифшица. Письмо было веселым, несмотря на японскую оккупацию и дополнительный срок заключения – еще на несколько месяцев, который ему пришлось отбывать во Владивостоке. Много лет спустя, во время моей последней поездки в Советский Союз в 1959 году, я узнал о его судьбе. Кажется, он переехал в Москву после освобождения морских провинций и умер там в 1937 году, став очередной жертвой сталинской чистки.
Я лишь могу сказать, вместе с Лениным, что более интересно жить вместе с революцией и пройти через нее, чем писать о ней85.
Я не был ни пророком, ни провидцем; но более дальновидным, чем американцы, которые на каждом критическом повороте истории теряют веру в интернационализм и социализм, а русские люди способны в конце концов сотворить чудо, которое предвидел Ленин. И я верю, что они это сделают.
ЭПИЛОГ
Что сказать о тех годах, что были после? Что произошло с тех пор, как мы с Ридом перебрались с
