извращенности — его пупок.
Долгое время она не чувствовала ничего, кроме теплого приятного прикосновения. А потом, когда ее пальцы коснулись влажной поверхности, в ее мозгу возник звон, который все нарастал и нарастал. Как наркотик, он прогрызал себе путь среди нервных волокон. Она попыталась отдернуть руку, однако Лунная Тень удержал ее.
— Подожди! — настойчивая просьба, глаза его закрыты, он сконцентрировался изо всех сил. — Я вижу... ты увидишь...
Мурашки, как от электрического тока, усилились, стали болезненными, достигнув ее плеч, лица. В голове ее взорвалось солнце, ее страх и отвращение затерялись в сияющем блеске, и шторме света, затопившем темноту... А потом ее глаза заболели от этого яркого сияния, изливающего связанные картины и слова в ее мозг. Она, как парализованная, лежала неподвижно, плененная бесконечным сном, который возникал не в ее собственном сознании, а был навязан чужим разумом.
Таравасси моргнула... и моргала до тех пор, пока не поняла, что ее зрение прояснилось. Маленький, освещенный костром круг, на краю которого призрачная темнота медленно теряла формы и Лунная Тень, серебристый и золотистый, который сидел рядом с ней и ждал.
— Лунная Тень? — спросила она, настолько усталая, что не могла даже поднять руки.
Посмотрев на нее блестящими глазами, он покачал головой, чтобы прояснить зрение.
— Ты... — он снова покачал головой, — ты видишь только слова. Я покажу тебе...
В ее глазах все еще мельтешили и звучали призрачные картины, заставляя плакать.
— Я не знаю, что я видела. Все было так беспорядочно — вещи, которые не дошли до моего сознания, — она прижала ладони к вискам, вытесняя из своего сознания видение, чтобы снова воспринимать реальный мир. — Это не сработало.
Он неловко и возбужденно кивнул.
— Ты борешься со мной. Я чувствую, что ты не хочешь проникнуть в меня. Это плохой признак, — он указал на свою голову. — Фальшивое чувство. Настоящие Люди никогда не могут испытывать его, никогда, — он ухмыльнулся, стиснул зубы, и они заблестели в свете костра. — Но предки сказали, что это правильно. — Он уставился на пламя костра, зрачки его превратились в щелки.
Таравасси массировала свою руку, та казалась горячей и опухшей, ее покрывали маленькие красные точки, похожие на сыпь.
— Как это может быть правильным, если это не достигло своей цели? — внезапно она упала на кучу тряпья, во рту у нее появился привкус пыли и дыма, она поплотнее запахнула полы одежды. Она увидела, как золотистый мех поднялся в темноте, потом снова опустился, гонимый своим собственным смятением. Со слабым вздохом, в котором сквозило разочарование, Лунная Тень свернулся у костра.
Так она лежала, дрожа от холода, ее душа и тело стонали от усталости, пока она ждала сна, который казался ей похожим на смерть.
Она видела очень много снов, однако это видение сильно отличалось от тех, которые она знала до сих пор. Четко и в деталях перед ней развертывались хаотические фрагменты по ту сторону ее сознания — не тревожный сон, а потеря сознания, ведущая к глубокой внутренней удовлетворенности.
Она проснулась от внезапного шума, исполненная приятным чувством, которое она уже давно не испытывала. Оглядевшись, пытаясь найти источник этого шума, она увидела Лунную Тень, который, согнувшись, вошел в здание, его силуэт четко вырисовывался на ярком фоне, далеко позади него она увидела закрытую дверь в стене, а возле нее надпись — «ВЫХОД».
Лунная Тень направился к ней, подошел к костру, держа в руках две тушки киргатов, а хвостом — странное приспособление из ремней и трех круглых камней. Влага его дыхания конденсировалась перед его губами в белое облачко. Когда он подошел ближе, в свете костра она увидела, что с его лица исчезло выражение сосредоточенности. Он бросил маленькие тушки возле костра и сел, достав из-за пояса нож.
— Лунная Тень, — она поднялась, вдруг все вспомнив, и, охваченная незнакомым чувством, внезапно устыдилась. — Лунная Тень! Посмотри, вот слово «ВЫХОД»! Я понимаю его значение! Я знаю его, я его прочитала! — Она надеялась, что он воспримет ее слова, как оправдание. — Ты мне покажешь?
Его голова повернулась к ней, его глаза нашли ее лицо и вся досада была забыта.
— Да? Да? Это правда? Хорошо, я покажу тебе, Звездная Женщина!
— Конечно! — она кивнула, на ее губах заиграла улыбка, восставшая из самых потайных уголков ее существа. — Все встанет на свои места, я пойму... — она почувствовала часть чужой, странной души в своих воспоминаниях, своем сознании.
— Может быть, — Лунная Тень сдерживал взрыв своих эмоций, которых она не понимала, — может быть, ты мне покажешь, как надо читать. А я покажу тебе все, что знаем мы.
— Мы вместе найдем ответы на все вопросы... А потом... — она неуверенно запнулась, — а потом...
— Скоро мы отправимся в место слов, — Лунная Тень уверенно кивнул. Он отвернулся, чтобы приготовить тушки, но она больше не смотрела на него.
Когда Таравасси впервые подошла к читающему аппарату, в нем все еще находилась кассета. Аппараты здесь стояли в беспорядке, в этой заброшенной библиотеке, где Андар открыл свою Правду. Лунная Тень посмотрел через ее плечо и провел ее рукой по плотному ряду клавиш, выполняя инструкцию, словно он наизусть заучил ее у какого-то неизвестного учителя. Она была довольна только что полученными знаниями, ликовала, когда ей удалось согласовать символы и звуки, один за другим. В конце- концов появились слова и целые фразы, следующие одна за другой. Гордость человека, которому впервые удалось использовать акустические символы, чтобы передать сообщение на расстояние многих миль или через тысячелетия, охватила ее, наполнив уверенностью и надеждой.
Однако, небольшая часть сознания Лунной Тени сопротивлялась неуклюжей, трудно усваиваемой информации, передаваемой с помощью слов и символов. Это было неудобно, и на это расходовалось так много времени, а ведь индивидууму можно было просто
То же самое происходило и с Таравасси. Она тоже была ошеломлена этой чуждой догадкой, чье свидетельство она узнала и которая не согласовывалась с ее собственными представлениями; но это напротив, возбуждало ее упрямство, это был скрытый отказ, возникший одновременно и в ее мозгу, и в мозгу Лунной Тени, для которого слова были только скрывающей смысл вуалью. Лунная Тень, как и другие аборигены, использовал слова только в своей повседневной жизни. И у девушки теперь было такое чувство, словно все интимные и сложные знания переносятся прямо из мозга в мозг. И личная точка зрения передающего таким же образом переносится в мозг принимающего и запечатлевается там в его мыслях.
В ее собственном разуме была запечатлена чуждая информация, которая давала возможность отличить ее точку зрения от его и наоборот, а она об этом до сих пор не имела никакого представления. Если растешь в определенном обществе, то начинаешь усваивать чуждые для тебя мысли этого общества с самого рождения. А как возможно в таком случае разделить свое сознание и мышление от влияния окружающего? От влияния родителей, родственников, соседей?
Лунная Тень смотрел на нее сверху вниз, словно он чувствовал взгляд, рассматривающий его, и улыбался вопросительно в ответ: слова были не нужны.
Медленно, сначала очень медленно, слово за словом, предложение за предложением, потом все быстрее и быстрее она начала читать.
— Кто может почитать жизнь и смерть? Признание верующего и гимн смерти? Есть только одно небо — это
Тараваси оторвалась от экрана читающего устройства, опершись об угол стены неловким движением человека, у которого перед глазами все еще стоят ужасные видения. Отвратительная красота смерти все еще резала глаза, скрываясь в стройной геометрии написанных слов. Зов смерти настиг ее после полудня, и она ответила ему...
Всю вторую половину дня Лунная Тень, нервничая, спускался к выходу из здания, наблюдая, не послали ли его родичи сюда кого-нибудь, чтобы понаблюдать за ним, а теперь он, вытянувшись, лежал на полу, задремав. Он ничего не понимал и потерял всякий интерес к обучению. Таравасси не стала будить
