Мягче повод!!! Еще раз. Ша-гом!
Распаренная Бесс пустила лошадь шагом, пытаясь восстановить дыхание. Папа повернулся к Джону.
— Девочка хочет всего лишь научиться ездить верхом, а ты муштруешь ее, как драгуна.
— Вы сами приказали мне позаботиться о безопасности мисс, Ваше Превосходительство, — сказал Джон, дерзкой улыбкой уничтожая всю почтительность своего обращения. — А безопасность всадника — в его умении, умение же достигается только муштрой. Вам ли того не знать?
— Тебе виднее, но ведь она же еще ребенок!
— Сто-ой! Соберите лошадь, мисс. Галопом — марш!
Бесс прекрасно знала, что у нее не получится. Она подобрала поводья и тронула лошадь хлыстом — та пригнула голову и ударила задом. Лошадка была готова продолжать в том же духе, однако Джон ловко достал ее длинным бичом. Кобыла, прижав уши, понеслась по кругу, а Бесс, откинувшись назад, изо всех сил повисла на поводе.
— Ваша дочь, сэр, достаточно энергична и тверда, чтобы справиться с лошадью, когда та сопротивляется, — пояснил старик как ни в чем не бывало, — но ведь главное в езде — умение не вызывать лошадь на сопротивление, когда в том нет нужды. Правильное сочетание побуждающих и сдерживающих мотивов, сэр! Если хотите, это даже не искусство, это — философия. Шаа-гом!
— Я запомню, — сказал отец.
— Вот, скажем, майор Мэллэрд…
— Позволь напомнить тебе, — холодно произнес отец, — что майор — жеребчик не из твоей конюшни. С милейшим майором я как-нибудь разберусь сам, и, надеюсь, у меня хватит и энергии, и твердости.
— Ну-ну. Вы отчитали его — воля ваша, конечно — но…
— Интересно, почему весь дом в курсе этой истории?
— Это все потому, что в вашем кабинете большое французское окно. С таким же успехом вы могли бы публично высечь майора на площади перед церковью. Теперь он клянется, что никогда вам этого не забудет.
— Ну что он может сделать? — с досадой в голосе спросил отец.
— А вы уверены, что сами-то чисты перед законом?
— В конце-то концов, главное, чтобы в этом было уверено мое начальство, — с легким раздражением заметил отец.
— Вот в том-то все и дело, — протянул Джон.
— Слушай, Джон, уж не поменяться ли нам местами? Я вижу, что ты лучше моего знаешь, как управлять этим островом.
— Это было бы ужасно, сэр… — с чувством произнес Джон.
— Ну то-то!
— …я про лошадей, сэр… Мисс, р-рысью! Короче повод…
Отец призвал чуму на голову Джона, однако Бесс не услышала в его голосе обычного воодушевления, и ушел он с весьма задумчивым видом.
Потом Бесс часто вспоминала этот разговор. Когда ей было четырнадцать, папа внезапно уехал в Лондон. Делами теперь заправлял тот самый Мэллэрд, теперь уже полковник. Через год после этого у Бесс исчезла гувернантка, а еще через полгода — и пони. Бесс с матерью по-прежнему жили в губернаторском доме, однако со временем пришлось рассчитать большую часть слуг, расстаться с китайским фарфором и столовым серебром. Конюшня стояла пустая. Барбадосские плантации давно — со времен смерти дедушки Вильяма — почти не приносили дохода, и денег на содержание дома постоянно не хватало. Бесс повзрослела. Больше всего ей хотелось вернуть отца — тогда бы все беды кончились. Однако папа прочно заштилел за океаном, и редкие письма лишь ненадолго рассеивали ее тревогу.
Она частенько забегала проведать Волверстона — его кабачок «У одноглазого Нэда» был по- прежнему популярен в городе. Разумеется, она заходила не через общий зал, но и так эти визиты были, с точки зрения дам Порт-Ройяла, вопиющим нарушением приличий. Однако Нэд оставался ее единственным другом. Сидя с ним в задней комнатке, куда едва доносился гомон общего зала, Бесс рассказывала старому пирату о своих проблемах или, гораздо чаще, расспрашивала об отце. Нэд понимал, в чем тут дело: девочка выросла, и ей не хватало уже детских воспоминаний. Ей хотелось знать что-то еще, а что — она бы и сама не сказала. Ну и, конечно, она скучала по отцу и волновалась за него. Отсутствие писем пугало ее все больше. Нэд, как мог, успокаивал ее, хотя и сам не очень-то верил своим утешениям.
— Не горюй, Бесс, — говорил он. — Твоего отца не так-то просто пустить ко дну. Лондон, конечно, место гнилое, да только даже плантации проклятого Бишопа — то есть, извини, твоего двоюродного дедушки, — и те не свели его в могилу. Или тогда, в девяносто втором: все же его уже, считай, и похоронили, так ведь выбрался он, через две недели вышел и людей вывел. Ты-то, наверное, этого не помнишь, совсем малышкой была…
Бесс ненадолго успокаивалась, но через день-другой прибегала снова.
Арабелла старалась скрывать от дочери свою тревогу. Совершенно напрасно, — думала Бесс. Мама не хотела пугать дочь, — а ведь Бесс и сама прекрасно все понимала. Насколько было бы легче, если бы можно было поговорить, тихонько поплакать вместе. Но Арабелла замкнулась, и говорить с ней об отце было невозможно.
Наконец, настал день, когда денег не стало совсем, их едва хватало на существование. Слуги разбегались, и дикие перцы в саду больше никто не поливал. Мать заложила все, что смогла. Дальше была нищета. И Бесс решилась.
Деньги на поездку ссудил тот же дядюшка Нэд: его кабачок, в отличие от барбадосских плантаций Арабеллы, процветал.
— Конечно, было бы проще сесть на какое-нибудь английское или голландское судно, — сказал Нэд. — Да только сезон кончается — все они уже на полпути домой. Есть, правда, выход: испанский флот, как всегда, запаздывает, можно перехватить какой-нибудь галеон в Картахене, или Порто-Белло, или Гаване. А на рейде как раз стоит «испанец» — комендант разрешил ему заменить здесь треснувшую мачту. Надо думать, не задаром. Кстати, они уже кончают. Так вот, этот их сторожевик везет почту и груз в Порто- Белло, и испанский галеон будет его дожидаться. Оно и к лучшему: их караваны хорошо охраняются. Попробуй поговорить с капитаном.
Да, думала Бесс, направляясь к гавани. Подумать только — «испанец» гостит в Порт-Ройяле! Видно, после смерти их Карла в Еевропе заварилась такая каша, что комендант уже сам не знает, кого куда можно пускатьnote 7… Или ему попросту все сходит с рук? Что бы подумал папа!
О месте пассажира Бесс договорилась легко. Оставалась, однако, еще одна проблема. Арабелла наотрез отказалась отпустить дочь без сопровождения. Сама она то и дело болела, и Бесс понимала, что дорога будет для нее слишком тяжела. Нужна была компаньонка, но просить у дяди Нэда денег еще и на «дуэнью» она не хотела, да и не чувствовала себя нуждающейся в присмотре. Возвращаясь домой из порта, Бесс лихорадочно размышляла.
Размышления эти, однако, не помешали ей заметить в конце улицы знакомую фигуру. Бесс приветливо помахала рукой. Навстречу ей, держась в тени стен и тщательно прикрывая лицо от солнца белым ажурным зонтиком, семенила мадемуазель Дени, очередная гувернантка двух дочерей полковника Мэллэрда. Поприветствовав мадемуазель, Бесс поинтересовалась здоровьем милых деток.
— Я оставила это место, — объявила француженка, решительно взмахнув зонтиком и возвращая его в прежнюю позицию. — Нет, с детками я спг'авлялась, пускай они и не подаг'очек. Однако сам полковник…
— О! Неужели он был невежлив?!
— Пг'едставьте, милочка, этот нахал вообг'азил, что его внешность и положение делают его неотг'азимым — по кг'айней мег'е, для тех, чьи услуги он оплачивает. Пока это касалось кухонной пг'ислуги, я могла лишь возмущаться вульгаг'ными манег'ами этого солдафона. Но вчег'а он осмелился пег'енести свое внимание на меня. Mon Dieu! На меня! Пг'авнучку одного из сог'атников добг'ого ког'оля Анг'и!!! Дог'огая, я нанималась пг'исматг'ивать за его детьми, а не потакать гнусным пг'ихотям этой скотины! Я
