мыслить, шедшие за Гитлером вплоть до самой последней груды развалин, они осмеливаются присваивать себе роль судей над человеком, который противостоял Гитлеру!
Два командира, сыгравшие роль в моей жизни — в войне и мире, — были для меня символом двух различных путей. Оставаться ли мне вместе с Манштейном или следовать примеру Зейдлица?
Мне уже больше не нужно было долго взвешивать аргументы и контраргументы. Я принял: решение действовать в согласии со своей совестью, а все, что этому противоречит, всяческие предубеждения отбросить в сторону во имя высшей ответственности и при ближайшей благоприятной возможности переселиться в Германскую Демократическую Республику. Теперь передо мной стояла ясная цель, я как бы снова обрел подлинное дело. Мучительные раздумья пришли к концу, сомнения рассеялись.
С совершенно новым, жизнерадостным чувством бродил я по лесам. Погода казалась мне более приятной, люди — более приветливыми, а жизнь — более привлекательной. Я должен был сдерживать себя, чтобы не поделиться с кем-нибудь принятым мною решением. На мои планы уже не могло повлиять то, что я еще не видел собственными глазами ГДР. Осуществление моего плана зависело теперь лишь от выбора подходящего момента.
Сначала я поехал обратно в Карлсруэ. Когда я снова явился на службу, встретивший меня майор посмотрел на меня с удивлением и сказал не задумываясь:
— Ну, лечение пошло вам на пользу.
Шах и мат!
В бундесвере с самого начала ощущался недостаток в военных врачах. Во многих гарнизонах штатские врачи наряду с частной практикой оказывали медицинскую помощь и военнослужащим. В результате обслуживание происходило по конвейеру. Вряд ли удалось бы наладить санитарную службу, если бы не было старых унтер-офицеров с соответствующим опытом.
Один-единственный врач обслуживал в гарнизоне наш штаб вместе с подразделением связи и огромным числом мелких воинских частей. Наконец прибыл второй врач, к которому я и обратился, чтобы пройти обследование после курса лечения. Он был родом из Саксонии.
Д-р Тверсник был спокойным, рассудительным человеком; в дальнейшем мы с ним иногда встречались и частным образом. Он играл в шахматы, и — что было для меня важнее — он прибыл «оттуда».
Сначала он был весьма сдержан в разговоре — он еще не обжился как следует, но позднее оттаял.
— Доктор, какова там, собственно, жизнь, в Зоне?
Я должен был так сформулировать вопрос, чтобы не было повода для ложного истолкования моего интереса. Он дал именно такой ответ, какой, пожалуй, дал бы каждый находившийся в его положении.
— Какая там может быть жизнь? Плохая, конечно.
— Вы голодали?
— Нет, этого я не могу сказать. Верно, многого не хватает, но голодать нам не приходилось.
— Вы, как врач, мало зарабатывали?
— Нет, нет. Наоборот.
— А машина у вас была?
— Я бы не мог без нее обойтись при посещении пациентов.
— У вас была большая практика?
— О да, у меня было больше пациентов, чем даже хотелось. Надо вам сказать, что там, на той стороне, еще нет достаточного числа врачей. Еще пройдет некоторое время, пока подрастет смена, подготовленная в университете.
— Так чем же вы были вообще недовольны?
Д-р Тверсник углубился в изучение фигур на — доске,. но тем не менее не сделал очередного хода. Наконец он поднял на меня глаза и откликнулся на мой последний вопрос:
— Я готов вам объяснить. Мы должны были получить новую квартиру, но дело тянулось, Нас все кормили обещаниями. Вот однажды вечером в пивной я выражал возмущение и даже бранился. Ночью раздался телефонный звонок.. Меня предупредили, что есть намерение меня арестовать. Тотчас после этого мы упаковали вещи и выехали в Берлин. Там мы оставили нашу машину на улице и вылетели из Темпельхофа в Западную Германию. Вот и все.
— Только потому, что вы возмущались задержкой в получении квартиры, вас должны были арестовать? А почему вы не обратились в ведомство по жилищным делам?
— Это не имело никакого смысла.
— Вы полагаете, что вам, как врачу, не предоставляли квартиру намеренно, для того, чтобы вызвать ваше раздражение?
— Конечно, нет, но я очень громко бранился в пивной, кто-то подслушал и передал дальше. К счастью, меня предупредили, не знаю кто, голос был мне совершенно незнаком. Но это ведь и несущественно.
Это было как раз весьма существенно, но я сумел это выяснить гораздо позже.
Я никак не мог понять, почему врач из-за такого глупого эпизода отказался от своей практики, и продолжал допытываться:
— Была ли у вас какая-нибудь другая причина переселения, на Запад? У вас не хватало лекарств, вы встречали помехи в вашей профессиональной деятельности?
— Да нет, на это не приходилось жаловаться. Совершенно между нами: нам жилось хорошо, передо мной были открыты все возможности. Решающую роль сыграла моя жена. Ее привлекала жизнь на Западе. Вы понимаете: нейлоновые чулки, блузки, пуловер, духи, лимоны и бананы. Вот мы и уехали после телефонного звонка. Нам было нелегко все там оставить. Конечно, со временем мы снова обзаведемся одеждой, мебелью, машиной и всем прочим, но есть такие личные вещи, которые другими не заменишь. С этим надо примириться.
Наступила пауза в беседе. Я внезапно представил себе, как я тоже отправлюсь в путь, в неизвестность, брошу все свое имущество, откажусь от хорошо оплачиваемой должности, от привычного круга занятий и жизни.
Д-р Тверсник нарушил ход моих мыслей:
— Я объявил «гарде». Ваш ход!
Своим последним ходом он создал угрозу моему ферзю, но не заметил, что одновременно у меня образовались лучшие шансы. И прежде чем взяться за своего коня, я еще спросил его:
— Скажите, доктор, а пациенты вас, собственно говоря, любили?
— Я думаю, да. Я даже почти уверен в этом. Это всегда можно заметить. Врач нуждается в доверии пациентов. Оно мне было оказано.
Д-р Тверсник был мне симпатичен. Мне не хотелось его обижать, но, чтобы разобраться в сути дела, мне нужно было испытать его.
— Скажите мне, доктор, еще вот что. Не гнетет ли вас порою мысль о том, что вы ваших пациентов бросили на произвол судьбы?
Он ничего не сказал в ответ. Через мгновение он чуть заметно кивнул головой и покраснел, что говорило в его пользу.
Теперь я сделал ход конем:
— Шах и мат, доктор! У вас уже нет выхода!
Когда я позднее побывал в его родном городе, я разобрался в этой истории. Предоставление квартиры действительно затянулось. Но не позднее чем через три месяца он получил бы квартиру. О том, что он пошумел в пивной, никто ничего не знал. Пациенты и органы власти недоумевали и не могли понять, что побудило популярного врача покинуть Германскую Демократическую Республику. Какой-то субъект подслушал разговор в пивной и инсценировал лживый ночной телефонный звонок; так, вызвав
