поел. Любопытно, что того, как я начинал есть, память не сохранила. Запомнился только финал, то есть допивание компота из персиков. Судя по косточкам, оставшимся на тарелке, до компота я сжевал некую птицу. До этого, видимо, был суп, но какой — начисто вылетело из головы. Трапеза происходила у Марьяши на кухне.
— Тебе полежать надо, — сказала Марьяша, и это была первая фраза, которую я запомнил. — Надо, — согласился я и встал из-за стола. Это сильно сказано — встал. Едва приподнявшись, я почувствовал, как все вокруг плывет, а ноги делаются ватными. Не свалился я только потому, что судорожно ухватился одной рукой за холодильник, а второй — за Марьяшку. Впечатление было такое, словно я нарезался до полного неприличия. — Я помогу, обопрись на меня, — испуганно пробормотала Марьяша. Само собой, отказываться я не стал и, опершись на ее плечо, сумел пройти несколько метров, отделяющих кухню от комнаты. Там Марьяшка помогла мне лечь на кровать.
— Ну как, легче? — спросила она. — У тебя ничего не болит? Голова кружится?
— По-моему, нет, — сказал я. Действительно, вроде бы ничего не болело, даже шея, которую мне чем-то обожгло. И голова, едва я улегся на подушку, перестала кружиться. Правда, поднять я ее не мог. Будто на нее надели нечто вроде свинцового шлема.
— Попробуй заснуть, — поглаживая меня по щеке, прошептала Марьяшка. — Сон все лечит.
— Где чемодан? — вдруг вспомнил я.
— Здесь чемодан. Куда денется? Я его под стол задвинула. Там что, деньги?
— Там бумаги, важные и секретные, — ответил я.
— На тебя из-за них напали?
— Не знаю, может быть. — Странно, в этот момент я почему-то был убежден, что это именно так.
Теплота от съеденного обеда разливалась по жилочкам, и я помаленьку стал погружаться в сон. Некоторое время я еще ощущал какую-то связь с реальным миром, но все менее тесную. Несмотря на то что глаза несколько раз приоткрывались и я видел светлую комнату — на улице еще был день, — усиливалось ощущение сумерек. Как только глаза закрывались, я попадал словно бы в эту же комнату, только пустую, без мебели и темную. Но темнота была не сплошной. На месте двери светился некий красный прямоугольный контур. Такое впечатление, что он был обведен неоновыми трубками, будто на световой рекламе. Причем вовсе непонятно, горят ли эти трубки на сплошной стене или ограничивают какой-то проем.
Когда именно я последний раз открыл глаза и увидел комнату такой, какой она была на самом деле, мне запомнить не удалось. Но ясно, что сразу после того, как я закрыл глаза, начался очередной дурацкий сон. Точнее, нечто вроде компьютерной игры-«ходилки», где надо перемещаться по каким-то коридорам-лабиринтам и чего-то искать.
«ДУРАЦКИЙ СОН-ХОДИЛКА»
Сон начался с того, что я обрел способность двигаться. Наяву у меня даже голова не поднималась, а тут, в темной комнате-дублерше, освещенной лишь контуром таинственного прямоугольника, я не чувствовал недомоганий и слабости. И само собой разумеется, что меня как магнитом потянуло к мерцающему алому контуру. При этом тяготение сопровождалось какими-то таинственными звуками, вроде бы не имеющими какого-то смыслового содержания. Однако с каждой секундой эти звуки воспринимались все более однозначно: как призыв и даже как приказ приблизиться к светящемуся прямоугольнику. Что-то манящее появилось и в самом мерцании прямоугольника. Затем, еще через несколько секунд, обоняние ощутило какой-то странный, ни на что не похожий запах. Могу поклясться, ничего похожего наяву не нюхал. Не скажу, что это был какой-то невыразимо чудесный аромат, может быть, унюхай я такой наяву, даже поморщился бы, но то, что этот запах странным образом заставлял сосредоточить внимание на алом прямоугольнике — несомненно. Им оттуда веяло. Сначала ощущался только сам запах, но потом кожа стала осязать нечто вроде ветерка, исходившего из алого прямоугольника. С этого момента прямоугольник воспринимался мной только как некая дверь, и никак иначе.
Правда, некоторое время подойти к этой самой двери мешал страх. Неосознанный и не привязанный к чему-либо конкретному. Похожий страх я испытывал в недавних дурацких снах, когда перевоплощался в Майка Атвуда и переживал похищение инопланетянами. Но только похожий. Сейчас было что-то другое, я ощущал себя самим собой, прекрасно сознавал, что вижу сон, из которого, если что, могу выйти в реальный мир. Но все равно боялся. Меня, с одной стороны, тянуло к двери, с другой — отталкивало от нее.
И все-таки желание приблизиться к двери было сильнее. Поэтому в конце концов я сделал шаг вперед. Волна страха тут же усилилась, мне отчетливо представилось, будто, войдя в контур двери, я перешагну некий порог и обратно могу не вернуться. Эта мысль заставила меня отступить на шаг, но шаг назад оказался чуточку короче того, который я прошел вперед, а потому новая точка стояния была сантиметров на десять ближе к «красной двери».
С этой точки, после нескольких секунд внутренней борьбы и сомнений, я сделал целых два шага вперед. Страх снова ухватил меня за плечи и потянул назад. Но на сей раз я сделал только один шаг в обратном направлении. Теперь я был на полметра ближе к цели. Чем дольше я находился на этой точке, тем мощнее становилось влечение к «красной двери». Оно почти подавило страх, и, воспользовавшись этим, я сделал сразу три шага вперед, очутившись всего в одном шаге от двери. Но тут страх, словно спохватившись, дернул меня назад, и оттащил на два шага. Опять началась борьба между страхом и желанием проникнуть в дверь, причем оба противоположных чувства усилились до неимоверности. Я почти физически ощутил, будто меня разрывают два противоположных вектора силы.
Но все-таки устремление к двери превозмогло страх. Я сделал те несколько шагов, что отделяли меня от двери, ощутил на какой-то момент сильный приступ страха, но все-таки перескочил туда, за порог алого контура.
Страх сразу исчез. Впрочем, и стремление двигаться вперед ослабло.
Ослабло потому, что ничего неожиданного не произошло, просто, оказавшись за порогом «красной двери», я увидел три точно таких же. Только отстояли они гораздо дальше от меня. Поначалу казалось, будто двери находятся в одной стене, рядком. Но постепенно произошла какая-то трансформация в восприятии, и я стал осознавать, что к каждой из трех дверей ведет отдельный туннель.
Надо было выбирать. Я выбрал левый. Потому что запах, тот самый, ничему реальному не принадлежащий, ощущался именно слева. И знакомый ветерок веял именно оттуда. На сей раз страх мне не противодействовал. До двери в конце левого туннеля я дошел уверенно, но там меня ожидал сюрприз. Это оказался не просто проем, а натуральная дверь, закрытая чем-то непроницаемым. Кроме того, над ней появились четыре маленьких квадратика с фотографиями людей. А рядом с моей рукой, прямо из темноты, на пустом месте возникло что-то вроде алой капельки. Значок был такой когда-то, для доноров, «Капля крови» назывался. Может, и сейчас есть, если демократы не упразднили по причине алого цвета.
Оказалось, эта капелька может двигаться, будто курсор по экрану компьютера. Каким-то задним умом я догадался, что открыть дверь можно в том случае, если поставить капельку-курсор под одну из картинок-портретов.
Три из четырех фотографий изображали людей, совершенно мне незнакомых. На четвертой я узнал Васю Лопухина. Опять же скорее по наитию, чем по логике вещей, я догадался, что надо передвинуть капельку именно к Васиному портрету. Оказывается, ее можно было просто взять двумя пальцами и перенести под портрет.
Дверь сразу же стала проницаемой. Я прошел через этот контур и обнаружил, что оказался в менее темном пространстве. Передо мной был коридор прямоугольного сечения, заканчивавшийся тупиком, но зато в стенах его было шесть дверей, три слева и три справа. На каждой из дверей светились жирные зеленые квадратики. А на квадратиках были написаны белые номера. Слева — 1, 3, 5 а справа — 2, 4, 7. Тут я почти сразу догадался, что надо переставить капельку-курсор на выбившуюся из системы дверь ј 7. Сработало, дверь отодвинулась, открылся проем, и я смог повернуть вправо.
